История с географией - Евгения Александровна Масальская-Сурина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 34. Январь-февраль 1912
Что сулил нам Новый год? Чего ждать? «Конечно, прежде всего желаю успеха в тяжелом Вашем деле, – писал нам Леля, дополняя обычные поздравления, – и Тетю, и меня чрезвычайно интересуют ваши комбинации. До полученья твоего письма, где ты сообщаешь о вашем намерении начать с одной пробной купчей, я тоже хотел тебе это посоветовать. В случае отказа со стороны нотариуса, можно было бы дойти с обжалованием до сената. Но хорошо бы предварительно посоветоваться с хорошим адвокатом, знатоком еврейских дел. У нас опять болезнь. Олечка схватила в пансионе свинку. Опять карантин. Просто беда!»
А у нас было хорошо в Сарнах, как хотелось разделить с нашими дорогими тот уют, которым мы наслаждались тогда с Витей! Нам было и весело, и хорошо. К концу праздников к нам приехал из Петербурга Антон Андреевич, папа, как звала и я его, потому что Витя так любил и ценил его за его высокие умственные и нравственные качества.
Погода стояла зимняя, с морозами, ярким солнцем и густым инеем. Мы каждый день перед обедом выезжали в санях и делали в поселке всем, кому следует, визиты: отцу Петру Ботаревичу, местечковой знати, железнодорожникам. Приятнее всех оказался визит к Шталю, он занимал важный пост по железной дороге, но не помню, какой. И он, и его жена, видимо, были из далекого «столичного мира». Они точно временно покинули его, уходя от суеты его, чтобы полнее любить друг друга: он был красив и умен, она – сестра столь нашумевшей своим романом, видимо, из той же породы raffnée et romanesque[292]. Что в ней было хорошо, так это страсть к цветам. В небольшой, почти комнатной, оранжерее у нее уже цвели гиацинты, тюльпаны и набивали почки розы.
Более прозаическим был наш последний визит к Фучиковскому. Это был чех, бывший за границей директором химического завода, о котором не раз нам говорил его друг и приятель Соукун. Он все ликвидировал у себя в Чехии и прибыл с семьей в Сарны, с надеждой на Соукуна, который всегда писал ему, что только в России можно жить и работать. Действительно, в Чехии, по словам Фучиковского, была такая теснота и в особенности такой гнет немцев и австрийцев, что не хватало воздуха дышать. Он познакомил нас с женой, красивой брюнеткой из Богемии, и дочерями, двумя взрослыми белокурыми немочками, лицом в отца. Семья разделяла надежды отца и восторг Россией, но вот как приложить свои силы, свое умение, как завести свое дело, хотя они имели на то капитал, являлось для них большим вопросом. Мы с Витей заговорили о возможности найти дело у нас в Сарнах, при таком железнодорожном пункте.
– О, Сарны! Сарны! Это целое государство, – воскликнул старый чех, – только бы руки приложить, суметь вложить труд и капитал!
– Но, болота, – по привычке возразил Витя.
– Болота! Да это богатство! Торф – это золото, а у вас все это пропадает. Сколько можно им отопить фабрик и заводов!
– А пески?
– Посмотрели бы вы, какие у нас пески! И что стоят у нас такие песчаные земли. Десятина песку тысяча рублей, десятина земли – шесть тысяч. К тому же у вас в песчаных полях песок только наносный, под ним отличная земля. Старожилы говорят, что лет тридцать тому назад на песчаных полях за поселком даже вовсе не было песку. Его нанесло. Так оставить нельзя, весь край станет холодной Сахарой. Песок надо закрепить и защищать от него поля!
Мы с Витей начинали приходить в восторг, слушая тихого, скромного старичка, редко выпускавшего изо рта трубку. Когда же он добавил, что и безнадежный песок в лесу из-под сосны, а не пригоняемый ветром с севера, с берегов Припяти и ее притоков, имеет большую ценность, как строительный материал для бетонных построек, имеющих громадное будущее, мы пришли в полный восторг! Бетон на постройки, торф на отопление, да можно при таких условиях целый город выстроить!
Слово за слово, и когда в первый день нового года Фучиковский явился с визитом, он уже принес нам черновик договора на устройство у нас бетонного завода. Он вкладывал свой труд и свой капитал, мы же безвозмездно предоставляли ему песок и большое здание на выезде, служившее сушильней для хмеля. «А затем, – заканчивал Фучиковский, а его поддерживал Соукун, – затем мы вызовем еще чехов! Это народ трудолюбивый, культурный. Прежде всего надо выписать садовника ввиду прекрасного сбыта всех овощей: буфетчики с вокзала упорно просят им доставлять все овощи в неограниченном количестве».
Немедля мы выслали пятьдесят рублей на дорогу такому, рекомендованному нам, садовнику в Богемию. Затем требовалось тоже в неограниченном количестве на вокзал молоко и все молочные произведения. Пахта была сдана еврею, но контракт кончался пятнадцатого января, и было решено закрепить эту пахту за женским персоналом Фучиковских, хорошо знавших эту отрасль хозяйства. С этой целью мы им предоставляли половину бывшего флигеля Кулицкого у нас во дворе. Десятого января все семейство на пяти подводах уже перебиралось к нам во двор.
Не менее этой чешской семьи оказались для нас интересными и железнодорожники, когда праздниками они отдавали нам визиты. Они сообщили нам, что уже поднят вопрос об улучшении быта железнодорожников, об устройстве для них дач, поселков. Сорок десятин, смежные с заселенным поселком Сарн, очень бы их выручили, так же, как и устройство железнодорожной лавки и училища: Рухлов торопит с этим вопросом. Депо и железнодорожные мастерские должны быть переведены в Сарны из Ковеля и Ровно. Водокачка, пожирающая двадцать шесть тысяч тонн угля на семь тысяч рублей, может перейти на отопление торфом. На Сарны пойдет так называемая «царская ветка» и пр.
Неудивительно, что, когда в тот же самый день нового года
