Александр I - Сергей Эдуардович Цветков

Бледный Наполеон пытался укрыться за Бертрана, вжавшись в угол кареты. (Он, человек безусловно храбрый, не раз хладнокровно смотревший в глаза смерти на поле боя, совершенно терялся при виде враждебно настроенной толпы — свойство всех людей с сильно развитым индивидуальным началом.) Десятки рук тянулись к императору, чтобы вытащить и растерзать его. Шувалов первый бросился разгонять толпу, другие комиссары присоединились к нему. Общими усилиями удалось водворить порядок.

Во время дальнейшего пути Наполеон останавливал каждого встречного, расспрашивая о настроении жителей. Из этих бесед он узнал, что народ сильно возбужден указами Временного правительства и что многие фанатики поклялись не выпустить его живого из Франции. Наполеон был парализован страхом и больше не надеялся на комиссаров. Надев английский мундир и круглую шляпу с большой белой кокардой, он сел на выпряженную лошадь и поскакал дальше в сопровождении форейтора и камердинера, чтобы не привлекать к себе внимания. Он решил выдавать себя за полковника Кэмпбелла, который уехал вперед двумя днями ранее — приготовить все необходимое для морского путешествия на Эльбу.

В захудалом деревенском трактире в селении Ла-Калад Наполеон заказал для себя обед и разговорился с хозяином, который оказался мирно настроенным обывателем; зато его жена, маленькая, болтливая, любопытная женщина, видимо, заправлявшая всем в доме, не могла даже слышать имени Наполеона (женщины, подобные ей, за отсутствием собственного мнения, служат верным показателем так называемого общественного мнения). Она выражала уверенность, что «народ покончит с ним, прежде чем он успеет добраться до моря», или, в крайнем случае, «найдет средства утопить его в море».

— Не правда ли? — заключала она всякую фразу, пытливо вглядываясь в глаза проезжему полковнику.

— Правда, правда, — поспешно отвечал Наполеон.

В ожидании обеда, уставший и голодный, он на пять минут задремал на плече у камердинера. Когда он проснулся, ужас вновь охватил его. Император проклинал свое прошлое и давал обет никогда не увлекаться вновь честолюбивыми мечтами.

— Я навсегда откажусь от политической жизни, — чуть не со слезами говорил он камердинеру, — я не буду заботиться ни о чем. Я буду счастлив на Эльбе, счастливее, чем когда-либо прежде. Я буду заниматься наукой. Пусть предлагают мне корону Европы — я отвергну ее. Ты видел, что такое этот народ? Да, я имел право презирать людей. И однако же, это Франция! Какая неблагодарность! Мне опротивело мое честолюбие, я не хочу более царствовать.

В это время за дверью послышался шум. Наполеон испуганно поднял голову, но это были всего лишь комиссары, догнавшие его. Они уселись отдельно от императора, сохраняя его инкогнито. Подали обед, но Наполеон не мог есть — ему казалось, что пища отравлена. Он брал кусочки мяса в рот и незаметно выплевывал на пол. Вообще его настроение всецело зависело от трактирщицы — когда она появлялась, он бледнел, когда выходила — с трудом приходил в себя. После обеда, поднявшись в свою комнату, он стал ломать голову, как незаметно выбраться отсюда. При малейшем шуме за окном он вздрагивал, а если его оставляли одного хоть на минуту, плакал, как ребенок. Пришлось вызвать из ближайшего города Э полицию и национальную гвардию, — только тогда Наполеон согласился отправиться дальше. Но, не полагаясь вполне на охрану, император пересел в карету Коллера, переоделся в австрийский мундир и приказал кучеру курить трубку, чтобы окутать экипаж клубами дыма. Дорогой он рассказывал, как восемнадцать лет назад, в эпоху Директории, местные власти послали его с небольшим отрядом солдат, чтобы спасти двух роялистов, которых толпа собиралась повесить за то, что они надели белые кокарды.

— С большим трудом вырвал я тогда этих несчастных из рук этих бешеных, а теперь эти же самые люди, нацепив белые кокарды, устраивают охоту на меня. О французское легкомыслие!

В Ле-Люке Наполеона ожидала Полина, его сестра, приехавшая с двумя эскадронами австрийских гусар. Дальше император ехал в сопровождении этого конвоя, и его тревога рассеялась.

В Фержюсе он наконец увидел море. Наполеон остановился в маленькой гостинице — в той самой, где четырнадцать лет назад он ночевал при возвращении из Египта. Воспоминания о прошлом вновь пробудили его высокомерие. «Как только миновала опасность, как только достиг он гавани, он опять принял на себя роль повелителя», — доносил Меттерниху барон Коллер. Узнав, что французское правительство предназначило для его перевозки на Эльбу обычный бриг, он пришел в негодование:

— Что это значит? Я создал французский флот, а мне предлагают какой-то жалкий бриг! Какая низость! Они должны были дать мне линейный корабль!

Он пожелал переправиться на Эльбу не иначе, как на английском фрегате «Неукротимый». Союзные комиссары не возражали.

Во время обеда Наполеон держался развязно, просвещал всех относительно того, сколько он сделал для Франции и не постеснялся заявить Нилу Кэмпбеллу, что в конце концов он покорил бы и Англию. Он так вошел в «императорскую» роль, что уже говорил о «своих» флотах в Тулоне, Бресте и Антверпене, о «своей» армии и был так убедителен, что комиссары с трудом стряхнули этот гипноз.

28 апреля он взошел на борт «Неукротимого». Его встретили с почестями. Шувалов и Вальдбург приехали проститься. Наполеон был одинаково любезен с обоими, благодарил за услуги, просил передать Александру искреннюю признательность, но ни словом не упомянул о прусском короле. Коллер и Кэмпбелл остались на борту.

3 мая вдали показалась Эльба. При приближении «Неукротимого» над бастионами Порто-Ферайо взвился флаг Империи. Жители острова встретили нового повелителя восторженно, но пышность встречи напоминала скорее деревенскую свадьбу: городские власти явились в старомодных одеждах, три скрипки и два контрабаса наигрывали веселый марш. Для императора был приготовлен старый балдахин из полинявшего бархата. Однако Наполеон принимал все знаки почета с величавым достоинством. После всего пережитого ему доставили бы удовлетворение и почести аборигенов Австралии.

VI

Во Франции ничего не изменилось, только одним французом стало больше.

Из приветственной речи Талейрана Людовику XVIII в 1814 году

Между тем в побежденный Париж продолжали съезжаться монархи. 3 апреля состоялся торжественный въезд императора Франца. Парижане остались им недовольны — считали, что отцу Марии-Луизы следовало явиться с меньшим шумом. Двумя днями ранее в столицу приехал граф д`Артуа, брат Людовика XVIII. Теперь со дня на день ожидали приезда самого короля Франции.

Людовик XVIII приходился младшим братом Людовику XVI. До революции он носил титул графа Прованского. Братьев связывали не слишком крепкие узы. Причиной этому была жена графа Прованского, савойская принцесса Мария-Жозефина-Луиза. Эта низкорослая, безобразно-толстая женщина со вздорным нравом, ежедневно напивавшаяся до такой степени, что однажды приняла садовника за дофина, ссорила королевскую фамилию родословными спорами, доказывая первенство савойского дома. Мария-Антуанетта