Кремль 2222. Восток - Дмитрий Манасыпов

Дунай навел в берлоге порядок, убрал что можно, благо мусора оказалось маловато. Повезло и с водой, которая нашлась под полом, только руки протяни, если умеешь. Пластун умел, пришлось научиться в свое время. Сложнее вышло сделать подземный поток не просто диким, а прирученным, чтобы вода текла куда надо. Но и с этим справился, да и отыскал Дунай в развалинах несколько широких труб, на удивление легких и прочных. Нож пластуна здорово затупился, пока резал их вдоль, делая желоб. Жаль, что немного их оказалось, в Кремле склад таких точно бы не помешал. Скоблить их от въевшейся вековой грязи пришлось тоже немало, но оно того стоило. Полученный рукотворный ручей, выходивший из дальнего угла и стекающий в пробитую дырку в противоположном, давал пластуну воды и напиться, и сполоснуться в те самые нечастые часы, когда приходилось отлеживаться в собственном логове, пережидая беду-опасность, творящуюся наверху. Думал тогда Дунай, что никто к нему не проникнет запросто, но ошибался. Пасюк проник сам, да еще и выжил и остался целым, пройдя через ловушки, установленные хитроумно и часто…

– Ядрена Матрена… да как же оно, а?!! – А чего оставалось, глядя на чудо-картину, вольготно лежавшую перед его глазами. Хотя, после того как присмотрелся, Дунай свою ошибку понял и рукоять клинка отпустил. Опасность, конечно, присутствовала, но вовсе не смертельная.

Молодой крысопес, это Дунай отметил сразу, умирал. Ясное дело, что никто не прояснил пластуну, откуда он свалился на его голову. Но наличие скотины, пусть и полудохлой, его вначале вовсе не порадовало. Ну какая тут радость: прийти чуть ли не домой и с порога наткнуться на оскалившего вершковые клыки мутанта? Пусть тот и валяется в собственной кровище, встать не может и только клычища скалит. Вряд ли тогда Пасюк мог ими чего сотворить. Один черт, не особо приятно. Дунай потянул было нож из-за голенища, намереваясь прибить зверюгу с расстояния броска, когда тот уставился маленькими глазами на него. Осознание контакта пришло чуть позже.

«Убью!» – еле слышной басовитой ноткой прошло внутри головы.

«Да ну?» – подивился Дунай, поняв, что мутант решил говорить. Странно, про такое он раньше и не слышал. Неужто зверюга хочет договориться о чем-то?

«Не трогаю тебя!» – Крысопес оскалил клыки еще больше. А пластун заметил, как дернулись бока твари, выжав еще немного крови из длинных шрамов. Свои, видно, подрали, если судить по следам.

«Зачем пришел?» – Дунай, сам не зная причины, продолжил разговор.

«Устал… больно… спать». Мутант косился на него уже закрывающимися глазами. Да уж, совсем умирать собрался, туда ему и дорога вроде бы… но дернул нечистый пластуна послать еще несколько слов:

«За что тебя свои же и убивали?»

«Не знаю».– На какой-то миг пластуну показалось, что тот просто устал говорить с ним. И совсем собрался умереть, теперь уже окончательно. Тут и решил Дунай помешать сдохнуть одному из самых грозных врагов людей. Совсем не боясь, оказался рядом, начав разжигать небольшой костерок под хитро выведенным дымоходом.

Дым от горящих пуков горюн-травы разносило по всему развалившемуся зданию, не выдавая схрона. Крысобака косилась на деловито копошащегося хомо и не дергалась. Через какое-то время Дунай подступился к хрипло и неровно дышащему мутанту, начав нагретой водой смывать кровь с боков и морды. Смывал и косился на страшенные зубищи, чуть подрагивающие в полураскрытой пасти. Крысюк тоже косился на него, но попыток начать драку не предпринимал. Один раз только в голове пластуна возникла чужая мысль: «Зачем?» Но на нее пластун не ответил, совершенно наплевав на дурость собственного поведения. Себе Дунай доверял, и раз что-то подсказало поступить именно так, то и поступал.

Отмыв, как вышло, раны, срезал вокруг шерсть и занялся лечением. Кое-где работал иглой и нитью, а где тратил на мохнатую вражину драгоценную заживляющую мазь. Крыс терпел, сопел и поскуливал в особо болезненные моменты. Закончив ворочать мутанта с бока на бок, пластун переложил того на подстилку из относительно чистого куска турьей шкуры, где незваный гость заснул.

Уходя в ночь, Дунай оставил выскобленный им раньше кругляш из того же материала, что и трубы. В кругляшок, вышедший настоящей миской, налил воды. Положил у самого носа мирно дрыхнущего мута кусок вяленого мяса из собственных запасов и двинулся домой. Решая про себя – как поменять ловушки на подходе к схрону. Чтобы не обнаружить в следующий раз в лучшем случае парочку вормов, а не повезет – так и нео, например.

Вернувшись через неделю, зная, что отсиживаться ему предстоит не меньше суток из-за рыщущих наверху мохначей, крысособаки Дунай не нашел. Порадовался, потратил несколько часов на устройство новых способов борьбы с незваными гостями и забылся чутким сном. В себя пришел от скребущего звука в одном из отнорков, потянулся за луком и замер. Через только что заделанный острыми кусками проржавевшей арматуры ход лез крысопес. Тот самый, с заметными белыми пятнами на боку и с куском ляжки нео в зубах. Кусок был свежим, с кровью, разве что не парил. Мутант ловко спрыгнул вниз, не уронив добычи, и важно прошел в сторону пластуна. Мыслеобраз, посланный пластуну крысособакой, сложился в слова: «Мясо, вкусно, тебе».

«Вот спасибо…» – подумалось пластуну. Поняв, что теперь не заснуть, Дунай сел и начал, как мог, общаться с мутантом.

Оно вышло совсем не тяжело. Крысопес оказался на диво сообразительным, сидел напротив пластуна и мастерил несложные образы, проникающие в голову Дуная короткими осознанными мыслями. От мяса, само собой, пришлось отказаться, но мутант не обиделся. Когда пластун достал свой припас и начал есть, хрустя сухарями и пережевывая сушеное турье мясо, четвероногий сосед немедленно занялся ляжкой мохнача. Дунай ел, запивая жесткий провиант водой, и думал, думал, думал.

Стало хорошо заметно, как крысопес оправился от ран за отсутствие Дуная. Кое-где мутант немного и округлился, накопив необходимый запас жира под толстой, колючей и жесткой шкурой. Сейчас крысособака жрала собственнозубно загрызенного где-то неосторожного детеныша нео и в ус не дула, даже не косясь на несомненно опасного для ее персоны хомо. Это-то одновременно и радовало, и настораживало пластуна.

«Эй, друг?» – потянулся мысленно к хрустящему мослами мутанту. Тот оторвался от еды, повернувшись к Дунаю мордой. То еще зрелище, если уж честно. Крысособак крысособаками назвали вовсе не зря. Подозревал пластун, что от крыс тут совсем немного, в отличие от собак, но внешне что-то от грызунов присутствовало. Вытянутая мордень с узкими щелочками глаз, голый длинный хвост-хлыст, раскоряченные цепкие лапы с когтями, шерсть, жесткая и короткая, серая с пятнами. Клычища, всякие там моляры, премоляры и резцы, очень серьезных размеров и прочности с остротой. Страх и ужас, а не зверь, пусть и не самый большой.

Пластун помнил, как пытались ужиться с ними в Кремле еще совсем недавно, и как оно не вышло. Сейчас, глядя на прекратившего трапезу крысопса, Дунай задумался про то время. Не зря ли поторопились умницы-монахи, не рано ли уничтожили все поголовье этих зверюг внутри Кремля? Крысопес, как почуял, поднял вопросительно оборванные уши, коротенькие, покрытые только розовой, в темных пятнах кожей.

«Я друг»,– стукнуло в голове пластуна. Спокойно так и ровно, без угроз, хотя зверь точно почувствовал мысли Дуная.

«Я тоже.– Пластун почесал в затылке.– Как пролез в нору?»

«Тяжело. Острые колючки».– Пес вывалил красный длинный язык и показал бок, ободранный о железные ломаные штыри, что Дунай натыкал в том самом лазе, откуда и вывалилась крысособака. Шкура в нескольких местах алела свежей кровью.

«Больно?» – Пластун мысленно погладил зверя по колючему загривку.

«Нет. Зажило».– Крысособака растянула морду в ухмылке, двинулась к Дунаю и ткнулась вытянутой головой тому в бок, немного настороженно подняв уши. Пластун протянул руку, положив ладонь на мощную шею, провел пальцами вдоль жесткой шерсти, почесывая ногтями толстую кожу. Мутант неожиданно плюхнулся на пузо и довольно заурчал, подставляя под теплую руку свою страшенную, всю в шрамах морду. Тоже… мутант, убивец, вражина, а как к ласке-то человеческой тянется? Пластун гладил вытянутое острозубое рыло, почесывал брови и выпуклый лоб, чувствуя бедром теплого и урчащего крысопса. И даже не подозревал тогда, как ему повезло.

Пасюка собственные родичи не признавали. Как понял пластун, был он не из местных стай, забрел откуда-то. И никогда не жрал редких товарищей Дуная, заходивших на территорию стаи. И не нападал на других хомо, живших по окрестностям. Нео, вормы и дампы – те да, добычей сильного, более крупного, чем остальные соплеменники, крысопса, становились постоянно. Пасюк, как понял пластун, отличался от сородичей не только размерами, но и инстинктами, неожиданно всплывшими в этой образине и явно переданными через множество поколений от его настоящих предков, бывших верными товарищами людям веками, да что там – тысячелетиями. Что уж там случилось у Пасюка в последнюю драку со стаей, Дунай так и не узнал. Крысопсу на прошлое оказалось совсем наплевать, звериная память этого наружу не выпускала. А вот заботу и ласку пластуна крысюк запомнил очень хорошо. И другом Дуная стал быстро.