Дивертисмент - Хулио Кортасар

Я ощутил желание высморкаться и вынул тонкий, белоснежный платок – тот, что нежнейшим и мягким пухом встречает радостный нос. Я просморкался изо всех сил – нравится мне сморкаться, понимаю я в этом толк – и, прочистив ноздри и пазухи, я отнял платок от лица. Бросил взгляд на платок – и родился в груди моей жалобный стон, ибо вместо крохотных янтарных лужиц обнаружил я на своем платке плотную черную кучку мохнатых ресниц.

– Ну, положим, с теми, что сочиняет Хорхе, их и сравнивать нечего, – недовольно заметила Марта. – Да, все три – неплохие эскизы, но уж больно хорошо продуманные. И это – если не считать влияния Мишо, которое за версту видать.

– Думаешь, у меня может получиться лучше? – с надеждой в голосе спросил я.

– Общество Хорхе идет тебе на пользу. А как сонеты? Балуешься?

– Да, но скорее для тренировки. Я десять лет овладевал этой формой и совершенствовался в ней. Теперь, набив руку, нужно постоянно поддерживать себя в форме. Сама понимаешь: книжечка сонетов – это то, что всегда пригодится в жизни. Я их сочиняю и коплю. Коплю, коплю, а потом выбрасываю залпом – как сперматозоиды. А то, что я тебе только что прочитал, это совсем другое дело. Это своего рода высший пилотаж. Исполнить такое куда труднее и одновременно – куда легче. Не каждый день приходит подобное озарение, как с тем же платком.

– На Хорхе они снисходят так часто, что он даже теряет аппетит. Он уже неделю ничего мне не диктует, зато, высунувшись в окно, часами выкрикивает свои шедевры. Соседи из дома напротив пригрозили недавно, что вызовут полицию. Интересно, а в чем его могут обвинить? – спросила она со столь свойственной ей способностью спускаться с небес обсуждения поэзии на землю по-детски наивного восприятия мира.

– Нарушение общественного порядка, выразившееся в произведении мешающего окружающим шума. Скорее всего, что-то вроде этого. Ты что, пришла ко мне, только чтобы выяснить, что грозит Хорхе, если на его декламацию обратит внимание полиция?

– Нет, – изобразив на лице обиду, ответила Марта. – Я хочу попросить тебя кое о чем. Знаешь, помоги мне найти тот дом с двумя окнами. Мне почему-то кажется, что он может быть где-то в Кабальито, в Девото или же в Вилья-Лугано. Может быть, еще где-то, но ты не думай, что список будет очень уж длинным.

– Слушай, а ты уже завтракала?

– Еще нет. Может быть, соорудим яичницу? С ветчиной?

– Давай.

Я накинул поверх пижамы домашний халат, и мы переместились на кухню. Марта, когда на нее находило соответствующее настроение, была великолепной хозяйкой, у нее все получалось быстро и вкусно, так что позавтракали мы отлично – отложив при этом все разговоры о деле на потом. Марта доложила мне о том, что Монья ей нравится все больше, хотя в тот вечер в студии им и не удалось поболтать по душам. В ответ на вопрос о Хорхе и Лауре она лишь презрительно передернула плечами и высказала предположение, что Хорхе ищет способ быть представленным в доме семьи Динар.

– Тоже мне проблема. Пусть позвонит мне, я лично отведу его к ним и представлю родителям девочек. – Я сказал это с преувеличенной небрежностью, специально, чтобы разозлить Марту.

– Ну и тащи его, куда хочешь. В конце концов, должен же он переспать хоть с одной из них. Ты-то, надеюсь, ревновать не будешь?

– Ни в коем случае! Ты же знаешь, что я люблю только тебя. И вот сегодня ты сама пришла ко мне – одна, беззащитная, ты появилась в моей спальне…

– За дверью меня ждет няня с заявлением в суд по делам несовершеннолетних. Осталось только вписать твое имя и дать делу ход. Слушай, Инсекто, ты ведь поможешь мне, правда?

Она дожевала свою чертову ветчину, а я внимательно и терпеливо выслушал всю ее болтовню. Нет, мне не то чтобы было скучно, просто все, о чем она говорила, каждая ее «свежая» мысль – все это было уже основательно пережевано мной, начиная с того спиритического вечера. Подчас даже надоедает наблюдать одно и то же: то, как подсознательное объясняет куда более сложные ситуации, чем объективная наука, как логическое мышление сдается и отступает перед самыми первобытными инстинктами, уступая место капризу чистой поэзии, тому, что исконно принадлежит нам – иррациональному мышлению и мотивированным им действиям. Марта все говорила и говорила, придавая осязаемую форму моим беспорядочным размышлениям, и вскоре лишь тайный резерв моей личной независимости удерживал меня от того, чтобы признаться, что я давно согласен принять участие в деле, о коем она говорила.

Мы решили (вооружившись путеводителем Певзера) обследовать наиболее вероятные, по мнению Марты, районы. Я поинтересовался, верит ли она в гадание на картах, – имея в виду топографию. Марта тотчас попыталась сориентироваться между разными секторами Буэнос-Айреса при помощи какого-нибудь внутреннего голоса. Пока я одевался и писал записку для прислуги, мы разработали план, достойный времен моего бойскаутства. Флоресту мы вычеркнули сразу – слишком слабо было предчувствие Марты по поводу этого района – и решили двигаться от меньшего к большему, начав с Вилья-Лугано и Вилья-Селина, чтобы затем сконцентрировать внимание на Кабальито и Девото.

– Поклянись мне всем самым святым для тебя, что ничего не скажешь Ренато, – потребовала Марта.

– Клянусь.

– И поклянись всем тем же, что Хорхе тоже ничего не узнает.

– Клянусь.

136-й автобус высадил нас у того почти не знакомого мне места, где улицы Баррос Пасос и Чилаберт упираются в проспект Генерала Паса. Солнце уже изрядно раскалило асфальт, но я терпеливо ждал, пока Марта выберет или угадает нужный нам маршрут. Во время поездки – почти час от Примера Хунта – мы договорились сосредоточиться на нескольких принципиально важных деталях: булыжная мостовая, насыпь или какой-то склон напротив дома. Сидя по противоположным бортам сто тридцать шестого, мы пытались, насколько это было возможно, разглядеть улицы, которые, которые пересекал наш автобус. Уже ближе к концу поездки, когда позади осталась остановка Вилья Лугано – этот островок зелени посреди стольких серых каменных кубов, – Марта пересела ко мне и, потупив взгляд, призналась, что абсолютно ничего не узнает в этом районе.

– Но ты хотя бы бывала здесь?

– Один раз. Нас с Хорхе как-то занесло сюда лет восемь назад. Здесь все было по-другому, автобус не ходил, и я…

– Ладно, – поспешил я успокоить ее. – Предчувствие есть предчувствие. Раз уж решили – нужно и дальше доверять ему.

По Баррос Пасос мы вышли на проспект Генерала Паса и решили обследовать зону, где насыпи могли бы навести нас на нужный след. Странное дело, но из всей той экскурсии в моей памяти сохранилась только белая лошадь, пьющая воду из какой-то лужи. На мой взгляд, было яснее ясного: судя по виду Вилья-Селины, искать нам здесь было нечего; Марта же упрямо решила обследовать весь район и молча зашагала вперед. В тот момент она была до невозможности похожа на Хорхе, сконцентрировавшегося на очередном своем стихотворении. Она потребовала, чтобы я следовал за нею, по ее приказу мы время от времени разделялись на том или ином углу, чтобы надежнее обследовать очередной квартал, и так продолжалось до полудня, когда, решив, что пора менять место поисков, мы зашли в кафе напротив автобусной остановки – перекусить свиной колбасой с пивом.

– Ешь получше, – сказала мне Марта. – Теперь нам предстоит обойти Лугано. Боюсь, что там мы потеряем весь день.

Нагнувшись над столом, накрытым грязной, в пятнах, скатертью, я спросил Марту, как она себя чувствовала после того вечера в «Живи как умеешь».

– Об этом – ни слова, – отрезала она. – Сам понимаешь, после таких обвинений, да хотя бы даже намеков, нормальному человеку уснуть долго не удается.

– Все эти намеки – полный бред, – не слишком уверенно возразил я.

– Все зависит от того, как воспринимать Эуфемию. Она ведь с нами уже достаточно давно. Инсекто, по крайней мере, ты хоть понимаешь, что это все не шутка?

– Да уж, конечно, какие тут шутки, – неохотно согласился я. – Но ни к чему воспринимать все, что наговорила Эуфемия, так буквально.

– Ты и в самом деле дурак или просто притворяешься?… Неужели ты не понял, что символы и намеки копились с самого начала? Вспомни, что ответил Факундо.

– Марта, пойми, мы ведь все думали об одном и том же, а когда несколько человек забивают себе головы одинаковой чепухой, вовсе не трудно спроецировать эти коллективные мысли…

– Не пытайся заговаривать мне зубы, – зло перебила меня Марта. – В тот вечер никто из нас ни словом не обмолвился о картине и обо всем, что с ней связано. А Монья и эта, вторая, – они вообще не знали, в чем тут дело. Так что, как видишь, никто никого специально не настраивал. И все равно…

– Но почему тогда ты? Почему именно ты?

(У меня был готов ответ на этот вопрос, но я предпочитал до поры до времени приберегать свой козырь.)