Дивертисмент - Хулио Кортасар

Визит к брату, как всегда, предоставил мне отличную возможность посмотреть на себя со стороны и увидеть собственную персону такой, каковой она и представляется на самом деле. Я вышел на улицу с намерением тотчас же организовать основательную проверку своего умственного багажа. Прогулялся по центру, выпил бутыль сидра в «Виктории» и заказал чашечку кофе в «Бостоне». Оба эти заведения, особенно «Бостон», изрядно увеличивают мои интроспективные возможности, именно здесь я прожил много часов – хороших и плохих, счастливых и не очень, и сегодня мне достаточно прикоснуться к спинкам стульев в «Бостоне», вдохнуть запах опилок на полу, чтобы сразу же почувствовать себя менее самодовольным, менее счастливым и – менее глупым.

Чтобы не быть голословным, я приведу всего один пример: именно здесь, в «Бостоне» я написал в 1942 году вот это, очень важное для меня стихотворение:

В безмолвииклетка птица и ночь

я слышу холодный клюв тишиныон ударяет меня по зубаммузыка замолкаета радио все твердитстолько-то столько таблетокпринять аспиринастолько невеждБрамс и юниоры «Боки»

так до полуночи допогружения в сонможет быть до шаговчто раздадутся на улицеи я подумаю вдруг да они и остановятсяперед дверью моей

клетка птица и ночьшейте одежду на Коста-Гранде

Я засиживался в кафе до самого закрытия: скорлупа моего пустого дома в центре города, отчаянный удар по жлобскому, бездушному радио. Шаги, «что раздадутся на улице», – это было уже, наверное, ожидание звука шагов Сусаны. Несмотря на все благотворное воздействие встречи со своим братом, я не смог помешать Сусане преградить дорогу проверке моего умственного багажа. Хотя – в этот раз (первый раз в жизни) я вспомнил о Сусане только, чтобы отгородиться ею, как баррикадой, от Ренато. Я не хотел думать о Ренато, все, что касалось «Живи как умеешь», казалось мне в те дни вязким, липким и неуловимо изменчивым – совсем как мягкие глаза Хорхе, как те ножницы, которые измотали столько нервов Лауре Динар.

А еще этот Нарцисс… С Мартой говорить о нем было невозможно, она тотчас же бросала на меня взгляд, полный едва сдерживаемого гнева; стоило мне попытаться разобраться в том, что послужило основой их необъяснимой дружбы, как Вихили окатывали меня такой презрительной враждебностью, от которой поистине перехватывало дыхание. Нарцисс: толстый, какой-то дряблый, молодящийся, самовлюбленный, может быть – внушающий подсознательный страх. Внешне: волнообразные движения плюшевого тюленя, но на самом деле – вовсе не податливый, внутри – безусловно жесткий; резиновый пистолет из ночных кошмаров, внезапно выплевывающий целую обойму настоящих свинцовых пуль.

По крайней мере, думая обо всем этом, я смог отвлечься от мрачного копания в самом себе – уже изрядное облегчение для любого среднестатистического аргентинца, – и решил представить, как могла бы выглядеть моя личная встреча с Нарциссом и разговор с ним один на один. А может быть, сходив к нему, вообще можно сэкономить время? Вполне может статься, что он не найдет ничего предосудительного в том, чтобы объяснить (если здесь есть нечто, нуждающееся в объяснении) ситуацию, исходя из того, как он сам видит ее. Я решил прикинуться увлеченным оккультными науками и стал судорожно рыться в памяти, выуживая обрывки знаний о книгах Шарля Рише и некоторых других. Но – вот ведь незадача: ни адреса, ни телефона Нарцисса у меня не было.

Я подошел к стойке бара и позвонил Сусане. Мне ответил голос Ренато, голос сонного, пребывающего в отвратительнейшем настроении Ренато.

– Старче, тебе чего?

– Как чего? Хотел с тобой покалякать. Я вчера заходил, Су, наверное, говорила.

– Я слышал, как ты уходил, – ответил Ренато, не удосужившись хоть как-то объяснить, почему в таком случае он меня не позвал, не остановил на пороге. – Так когда зайдешь? Скоро?

– На днях, – сказал я и повесил трубку.

По правде говоря, спросить телефон Нарцисса у Ренато я ни в какую не мог. Объяснить, почему, я бы тоже не смог. Все это было в сфере бессознательного. Поняв, что на самом-то деле ничто не препятствовало мне спросить телефон, я с удивлением посмотрел на себя в зеркало. В следующую минуту я уже набирал номер Вихилей.

– Привет, слоняра, – раздался в трубке голос Хорхе (сначала служанка искала его, потом он долго шел к телефону; в общем, я прождал минуты две молча, чем немало удивил и раздосадовал кассира «Бостона»). – Если ты хочешь поговорить с малявкой, то она дрыхнет.

– Не буди ее, пусть спит. Я только хотел узнать телефон Нарцисса.

Хорхе промолчал, словно ожидая чего-то.

– Мне нужен телефон Нарцисса, – повторил я.

– На кой он тебе…? Извини, я вовсе не это хотел сказать. Подожди немного, пойду растолкаю спящую красавицу. Кажется, он был у нее где-то записан.

Это прозвучало так абсурдно, что я даже не нашелся, что ответить. Хорхе положил трубку и снова надолго пропал. Возле меня топтались две сеньоры, всячески стараясь попасться мне на глаза и лишний раз известить о своем существовании. Я повесил трубку и, пока женщины звонили, опрокинул рюмку прямо у стойки. Минут через десять я снова связался с Хорхе.

– Разъединили, да? Ты сам повесил? Слушай, Марта как раз нашла номер. Записывай: Дэ – четыре – девять – пять – восемь. Что-нибудь еще нужно?

– Нет, спасибо. Как дела?

– Отлично. Слушай, вот скажи ты мне: ну не болван ли этот Жюльен Бенда?

– Хорхе, я из кафе звоню.

– Понял; но ты только скажи: да или нет?

– Да, да, – согласился я.

Так как над душой у меня больше никто не стоял, я тотчас же набрал номер Нарцисса. На звонок долго не отвечали, я даже успел несколько раз раскаяться в том, что затеял.

– Алло?

– Здравствуйте. Можно ли поговорить с господином Нарциссом?

– Здесь, – проинформировал меня незнакомый голос, – нет никакого господина Нарцисса.

– Прошу прощения, это Дэ – четыре – девять – пять – восемь?

– Да. Дом Хуана Перруччи. – И по собственной воле добавил: – Импортные пишущие машинки и арифмометры.

– Благодарю вас и прошу извинить за беспокойство.

Ругаясь на чем свет стоит, я вернулся к своему столику. Марта сыграла со мной злую шутку; мысленно проклиная ее, я вдруг понял, что имя «Хуан Перруччи» мне почему-то знакомо. Пораскинув мозгами, я все вспомнил: Марта подсунула мне телефон с рекламного объявления на первой странице путеводителя, с которым мы бродили по городу в поисках загадочного дома.

Наверное, она сообразила, что я собираюсь разорвать с ней всяческие дипломатические отношения, и потому явилась ко мне домой в девять утра, застав меня абсолютно беззащитным, с чашкой кофе в руках.

– Я прекрасно понимаю, что ты на меня зол как черт. Хорхе так неожиданно разбудил меня и попросил телефон, что ничего лучше придумать я не успела. Я потом раскаялась в содеянном, клянусь тебе, Инсекто.

– Иди ты со своим братцем знаешь куда… Меня тошнит от одного твоего вида.

– Ну зачем ты так? Пойми, я ведь так поступила ради твоего же блага. Вот скажи мне: зачем тебе понадобился его телефон?

– Затем, что я уже устал от всей этой чертовщины, – сказал я и, не попав маслом на булку, размазал его жирным пятном по скатерти. – Уж не думаешь ли ты, что во мне проснулся частный детектив или – того больше – филантроп? Каждый сам разбирается, в чем может и как может. На мой взгляд, все это яйца выеденного не стоит, но ты, а заодно и Ренато, и Хорхе, – вы точно плохо кончите. По крайней мере, психушка по вас уже плачет. Но так как – все-таки – вы мне еще друзья, я решил, что имею право привести вас всех в чувство.

– Я всегда знала, что ты жуть какой хороший! Можно печенье? Да, и плесни кофе. Слушай, Инсекто, ты же прекрасно понимаешь, что такие вопросы не решаются просто встречей или разговором. Неужели ты думал, что Нарцисс тебе что-нибудь расскажет, что-то объяснит?

– А почему бы и нет?

– По одной весьма веской причине, – проговорила Марта с набитым ртом. – Потому что он и сам ничего не знает.

Таких слов я, честно говоря, не ожидал и поспешил возразить:

– Это тебе так кажется. Я же думаю по-другому. Это ведь Нарцисс вызывает Эуфемию, одно тянет за собой другое. Самостоятельность Эуфемии – у меня под большим сомнением, что бы вы там ни говорили по этому поводу.

Марта молчала, словно бы всесторонне обдумывая высказанную мною мысль.

– Эуфемия – это Эуфемия, – изрекла она наконец неожиданно серьезно. – И заруби себе это на носу. С чего ты взял, что если именно Нарцисс вызывает ее, то это должно как-то влиять на ее поведение?