В темноте (сборник) - Максим Есаулов

Все обернулись. Девушка в джинсах и свитере стояла в дверях своей комнаты. За ее спиной ярко горел торшер, виднелся голубой палас и разбросанные по нему игрушки.

— Я в полшестого вставала ребенку компресс делать — она в туалет ползла в нем.

Дверь захлопнулась. Снова стало уже привычно темно.

— Ничего не понимаю, — пробор мотал Ледогоров.

— И не пытайся, — хмыкнул Максаков, — одно слово — женщина. Кто–то говорил, что унитаз забит. Значит, туда она платье и затолкала. Среди нас есть сантехники?

Малиновый уголок призывно торчал из фановой трубы.

— Даже и не думай, — Шароградский покачал головой, — я лучше уволюсь.

Максаков улыбнулся.

— Найди бомжа какого–нибудь.

— А как это платье будем упаковывать?

— Об этом пусть головы у Ефремова и эксперта болят.

— Вот они обрадуются. — Шароградский направился к выходу, напевая: — Идет охота на бомжей, идет охота…

Максаков вышел из туалета и полез в карман, забыв, что сигареты кончились. Ледогоров протянул пачку «ЛМ».

— Спасибо. Саня, я поеду. Достала меня уже эта говняная хата. Вызовите «трезвак». Будут проблемы — звоните.

На лестнице было по–прежнему влажно от поднимающегося из подвала пара. Максаков спускался, задумчиво глядя себе под ноги. Со стен когда–то парадной лестницы на него грустно взирали выщербленные каменные лица греческих богинь.

Глава 11

В магазинчике было тепло. Рыжая веснушчатая продавщица щеголяла в короткой футболочке и еще более короткой юбке.

— Пачку «Аполлона», пожалуйста.

Пахло шоколадом и какими–то пряностями.

— Вам синий или белый?

— Синий.

— Десять рублей. А откуда у вас такая шляпа?

— Из Америки.

— Вот здорово. А померить можно?

— Нет. Я ее никогда никому не даю мерить.

Снаружи ощутимо буйствовал ветер. Снег почти перестал, и ветру приходилось поднимать его с земли. Прохожие брели словно вываленные в муке. Снова охватила вязкая, щемящая тревога. Ломило затылок, словно в него уперся острый сверлящий взгляд. Максаков обернулся. Никого. Пустая арка, жерло длинного проходного двора. Завихрения снега. С трудом отгоняя холодное беспокойство, он заставил себя подумать о том, что девочка была симпатичная, что у нее красивая грудь, что он зря так резко с ней разговаривал и что после Татьяны его абсолютно не интересуют другие женщины. «Жигуленок» уже прилично занесло. Максаков завел двигатель, достал щетку и принялся за работу. Во двор въехала машина вытрезвителя. Незнакомый наряд лениво потянулся в подъезд, не обращая на него никакого внимания. Из–за угла вскочил Андронов.

— Есть! — весело закричал он. — Чугунная сковорода под окнами!

— Молодец! — помахал ему Максаков и тронулся с места.

Снова настойчиво запищала связь. Он чертыхнулся и, пытаясь одной рукой вырулить машину на Пестеля, достал «моторолу».

— Да?!

— Миша, ты где?

— Еду на базу, Вениаминыч. Случилось чего?

— Проедь на Мальцевский рынок. Там какая–то чертовщина. Вроде рейдует кто–то, но нам не сообщали. Разберись. Там ГЗ наряд.

— Хорошо.

Максаков бросил станцию на пассажирское сиденье и, добавив газу, в последний момент пересек Литейный. У Преображенки паслось целое стадо «мерседесов». Отпевали одного из лидеров «чукотских» — Юру–Колбасу, в миру — Колбасёнкова Юрия Викторовича — мецената, политического деятеля, а также, по выражению одной из газет, — «руководителя известной бизнес–группы». Пуля настигла Юрия Владимировича четыре дня назад на презентации Музея истории петербургского криминалитета, основателем которого он являлся (музея, разумеется). Пресса уверенно считала это убийство очередной акцией жестокой «биробиджанской» группировки в затянувшейся «евро–чукотской» войне. Он свернул на Короленко, затем на Некрасова. У светофора на Восстания стояло несколько машин. Максаков приоткрыл окошко и принялся вскрывать пачку «Аполлона», когда краем глаза уловил в зеркале надвигающуюся сзади и слева фигуру. Это был Сиплый. Изнутри словно ударило током. Подбородок свело мгновенной судорогой. Пачка вылетела из руки. Пальцы скользили на внутренней ручке дверцы. Улица замерла в морозном воздухе. Исчезли звуки. Толчками пульсировала в голове кровь. Он рванул сильнее. Распахнувшаяся дверца въехала Сиплому в колено. Тот вскрикнул и поскользнулся. Максаков выскочил из машины и, схватив его за руку, начал валить на капот. Шляпа съехала на глаза, пистолет бесполезно болтался на боку под пальто. Мелькнули два удивленных школьника на тротуаре и продавщица из обувного, подобно манекену, застывшая в витрине. Сиплый снова поскользнулся и рухнул, увлекая Максакова за собой. В лицо ударили выхлопные газы стоящей впереди «Волги». Кто–то настойчиво сигналил над головой. Во рту скрипнули песчинки вперемешку со снегом. Максаков врезал по маячащему перед ним затылку. Сиплый наконец обмяк. Рядом зашуршало, и в спину ткнулся ствол автомата. Он точно знал, что это автомат. Уже пятнадцать лет знал, что никогда ни с чем его не перепутает.

— Милиция! Что, б…. здесь происходит?

Не отпуская Сиплого, Максаков поднял голову. Знакомое лицо с дежурки 87–го.

— Максаков. Ответственный от руководства РУВД. Пособи. Это убийца в розыске.

Подошел второй милиционер, тоже знакомый.

— Здорово, Алексеич! Что стряслось?

Максаков чуть приподнялся и надавил на спину Сиплого коленом.

— Наручники дайте. Говорю же — злодей в розыске.

Стальные «браслеты» хрустнули на холоде. Сиплый молчал и не дергался. Максаков наконец встал. Сзади скопилась довольно большая пробка. Некоторые водители вылезли из машин и подошли поближе. Повсюду в морозном сыром воздухе клубились фонтанчики белого пара. У пешеходного перехода так же скопилась толпа зевак, в основном школьников. Ветер кидался в лицо снежной пылью.

— Поднимите его, — сказал он милиционерам, кивнув на распростертое тело.

Они выполнили указание.

Это был не Сиплый. Даже не очень похож. Слегка оглушенный незнакомый мужик не спорил, не вырывался, только недоуменно крутил головой.

Сержанты ждали указаний. Чтобы выиграть время Максаков поднялхле–тевшую шляпу и начал отряхивать с себя снег.

— Я просто дорогу переходил, — наконец выдавил из себя мужик. Голос у него был жалобный и испуганный.

Максаков наконец решил, что делать дальше.

— Везете его в РУВД, в ОРУУ, на четвертый этаж, — скомандовал он наряду, — сдадите Колесову или Гималаеву. Я позвоню им, предупрежу.

— Алексеич, при дележке орденов нас не забудь, — попросил один из милиционеров.

Максаков вспомнил, что его зовут Женя и раньше он работал в ИВС.

— Не волнуйся, Женя, не забуду, — усмехнулся он.

Поток машин радостно рванул вперед по зеленому сигналу светофора. «УАЗик» 87–го исчез за поворотом. Максаков подогнал «копейку» поближе к тротуару и достал «моторолу». Гималаев был на месте.

— Игорь, выручай! Я лажанулся. Какого–то мужика с Сиплым перепутал и устроил вестерн. Без стрельбы, но с драками. Его в отдел повезли, а мне еще на рынок надо. Поговори с ним за меня. Извинись и все такое. Очень тебя прошу.

Голос Игоря был как всегда спокойным.

— Не бери в голову, все решим.

Максаков разъединился и в который раз подумал о том, что работают только пока такие, как Игорь, прикрывают ему спину, о том, что будет хреново, если Игорь уйдет, о том, что он наверняка уйдет (и о том, что даже думать об этом тошно). Потом он снова вспомнил о Сиплом и несколько минут напряженно вглядывался в бесцветный поток человеческих фигур на улице. Потом он решил, что налицо все признаки шизофрении, и тронул машину с места.

У рынка было непривычно спокойно. Отсутствовала привычная безостановочная суета. Основные постоянные обитатели группами кучковались на некотором отдалении, обмениваясь тревожными впечатлениями. У входа громоздился армейский «ЗИЛ» с кун–гом. Возле него примостилась машина ОВО. Максаков закурил и постучал в стекло.

— Ну?

Три усатых лица не выражали дружелюбия.

— Ответственный от руководства Архитектурного РУВД Максаков.

Они встрепенулись и вылезли из салона.

— Что тут у вас?

— Старший наряда Еременко, — козырнул хмурый сержант лет тридцати пяти. — Прошла заявка — погром на рынке. Мы прилетели, а нас не пускают. Якобы работает РУБОП.

Абревиатуру он произнес, презрительно скривив губы. Максаков грустно отметил, что его бывшая контора нигде не пользуется уважением. Сам он проработал там два года и очень быстро вернулся в район, одним из первых поняв, чем все закончится. Конечно, даже сейчас у него там оставались друзья, но они сами крыли свою организацию матом, чувствуя себя белыми воронами среди массы деловой молодежи, пришедшей «решать вопросы», организовывать «нужные» уголовные дела и зарабатывать деньги. Грустно было оттого, что он еще помнил время, когда там собрались энергичные бесстрашные романтики, мечтающие бороться с мафией и чувствовавшие себя «комиссарами Каттани». Время все расставило на свои места. И мафию, и романтику, и мечты…