Искатель. 2009. Выпуск №06 - Андрей Пасхин

Шел 1948 год. Москва еще не полностью отошла от войны. Частенько можно было увидеть тогда уже штатских мужчин, но одетых в военные кители или гимнастерки без погон, брюки-галифе, сапоги, а то и в шинели. С войны пришли к нам кожаные пальто. Одежда женщин не блистала разнообразием. Темные юбки, блузки, жакеты, на головах беретики или маленькие шляпки. Зимой многие ходили в валенках с калошами, в теплых матерчатых ботинках и даже в меховых полярных унтах. У женщин в этот период года в моде были муфты. Однако постепенно красок в одежде становилось все больше. Запестрели абрикосовые, фиолетовые, малиновые, сиреневые, оранжевые тона. Женщины стали носить платья и блузки из креп-сатина, креп-жоржета, креп-марокена. У состоятельных граждан в моду входили панбархат и белая китайская чесуча.

Жить становилось легче, жить становилось веселее. Вспоминаю, у меня в детстве, не считая кубиков, было всего две игрушки. Большой плюшевый медведь с оторванным ухом и железная полуторка, выкрашенная в зеленый цвет. Я очень любил медведя и клал его с собой спать. В этом году игрушек в магазинах стало больше.

Тем не менее игры наши не отличались особым разнообразием. В школе на переменках мы играли в фантики и перышки. В «фантики» — это когда складывают их маленьким конвертиком, и играющие, положив такой конвертик на открытую ладонь, бьют пальцами о край подоконника. Следующий игрок таким же ударом стремится накрыть своим фантиком конвертик соперника. Накрыл — фантик твой. Таким образом, некоторые собирали большие коллекции нарядных цветных бумажек. В «перышки» игра была серьезней и требовала определенных финансовых затрат на их приобретение. Мы, школьники, в то время писали деревянными ручками с железными наконечниками, куда вставлялись перья. Писали чернилами, которыми к концу дня ухитрялись измазать не только пальцы, но часто и физиономии. Перья, в основном, были «№ 86» и «рондо» — «скелетики», как мы их называли. Правила были просты. Перо соперника лежит «на животе», ты подводишь острый кончик своего под его «шейку» и резким ударом чем-нибудь по тупому концу подбрасываешь в воздух. Если перышко противника легло на спину — оно твое.

Но это в школе, а дома зимой основным нашим увлечением были коньки. Кататься ходили на Патриаршие пруды, или «Патрики», как их называли. Зимой пруд замерзал и становился общедоступным бесплатным катком. Все мальчишки здесь были экипированы одинаково. Приходили в валенках с коньками под мышкой, садились в снег, вдевали ноги в веревочные петли, привязанные к конькам, а затем, чтобы те не слетали с ноги, вставляли круглые деревянные палочки в петлю и закручивали ее. Потом закрепляли конец палочки в другой петле. Вот и все. Коньки тогда были почти сплошь «снегурочки» с загнутыми носами и насечкой для отталкивания от льда. Лишь позже стали появляться «гаги». «Норвежки» мы тогда видели только у взрослых спортсменов на больших катках, а о «канадах» даже не слышали. Конечно, все мальчишки мечтали в то время о «гагах», но время было еще тяжелое, безденежное, а стоили они дорого.

Приближался Новый год. На площади Пушкина понастроили ярких щитовых теремков, в которых продавали елочные украшения, сладости, разнообразную выпечку и игрушки. Вокруг высоченной наряженной елки по золотой цепи ходил большой механический кот. Между павильонами висели разноцветные гирлянды из электрических лампочек, играла музыка. Вечером все это сверкало и переливалось. Здесь было очень интересно и весело. Даже не имея денег, мы, мальчишки, толпами ходили сюда и глазели на сказочные терема и изобилие.

В домах в военные годы на елку вешали игрушки, которые делали своими руками. Из раскрашенной бумаги мастерили хлопушки, клеили кольцами гирлянды, нарезали серпантин. Неплохо смотрелись картонные петушки и другие зверушки. Грецкие орехи в серебряной фольге и конфеты на ниточках были и украшением, и подарками с елки. В этот раз родители купили несколько настоящих стеклянных елочных игрушек, среди которых были три больших цветных шара и один молочного цвета. Но зато он мог светиться в темноте. И еще они подарили мне и Иришке по гирлянде разноцветных лампочек на елку. Радости нашей не было предела.

Этот Новый год мы решили встретить вместе двумя семьями. Об исчезнувших Фроловых никто не вспоминал. В квартире царили мир и спокойствие.

Наступил последний день года. Елка была уже наряжена. В одиннадцать часов вечера все собрались за столом в нашей комнате. Отец налил нам с Ирой в стаканы лимонад, женщинам в фужеры красное вино, а себе и соседу в рюмки водку. Провозгласили тост за победу в войне, за Родину, за Сталина. Все выпили. Начали закусывать. Стрелка больших настенных часов показывала без четырех минут двенадцать.

В этот момент во входную дверь позвонили. Сначала два звонка — это к нам. Затем, с небольшой паузой, три — к соседям. Мужчины удивленно переглянулись и вместе пошли открывать. Через некоторое время распахнулась дверь нашей комнаты, и все обомлели. На пороге стоял Дед Мороз.

В то время такой платной услуги еще не было в помине, и мы, естественно, растерялись. Я видел Деда Мороза на елке в Колонном зале в прошлом году, но у того была ватная борода, ватная шапка, ватный воротник шубы и деревянный посох, обвитый фольгой. Сейчас перед нами стоял самый настоящий Дед Мороз. В собольей шапке, покрытой инеем, в шубе с таким же воротником, с ледяным посохом и мешком за плечами. У него была окладистая каштановая, с проседью, борода и густые брови, из-под которых на нас внимательно смотрели добрые глаза.

— С Новым годом вас всех, люди добрые, — густым басом пророкотал он.

— С Новым годом, Дедушка Мороз, — как в детском саду, слаженным хором ответили мы.

— Вот я подарки вам принес. Примите, не обессудьте. Только не стойте близко ко мне, а то простудитесь, ведь я Дед Мороз.

Действительно, в метре от него веяло ледяным холодом, как из ледника.

— Ничего, я не задержу, замерзнуть не успеете, — добродушно проворчал он, снял со спины мешок и стал вынимать из него подарки. Одарив всех, он поклонился в пояс, предупредил, что «провожать не надо», и пошел к двери, но, не доходя до нее, растворился в воздухе. Мы едва успели прокричать вслед слова благодарности.

— Что это было, Петя? — растерянно спросила мама у отца.

— Ничего не понимаю.

— От него веяло таким холодом.

— Я это тоже почувствовала, — поддержала ее Катя, мама Мальвины.

— Я тоже, — подтвердил ее муж.

Мы с Иришкой переглянулись и добавили хором:

— И мы тоже.

— Прямо мистика какая-то, — пробормотал мой отец.

— Смотрите! — воскликнула Катя и кивнула головой на стол.