Камуфлет - Антон Чижъ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, жены Родион Георгиевич не боялся. Тут было другое. На допросах законы логики ставили преступнику ловушки, а пред Софьей Петровной логика оказывалась бесполезна. Меч побед, выкованный в словесных дуэлях, рассыпался в прах. От такого бессилия и старина Сократ зарыдал бы мраморными слезами. Грядущее объяснение с дражайшей половиной требовало полной мобилизации духа.
От пригородной станции нужно было пройти пешком. Ванзаров свернул на протоптанную тропинку, но тут в кустах послышался шорох. Обнимались два силуэта. Они кажется, вальсировали. Да, любовь на природе – вещь восхитительная.
Коллежский советник вежливо кашлянул.
Ему ответил шум веток.
Родион Георгиевич отворил потихоньку калитку и вошел в летний сад, так и не решив, как приступить к делу.
На веранде властвовала Глафира. Старая нянька жены, она же стряпуха, горничная, воспитательница дочек, домашний диктатор и серый кардинал, расставляла сервиз к ужину. Порой Ванзарову все же удавалось найти верный подход к супруге, но кухарку от него отделяла стена глухого презрения. Всегда.
– Прекрасный вечер! – выжал из себя Родион Георгиевич.
Глафира стукнула супницей об стол:
– Визигу астраханскую привезли?
– Не с руки было… – Глава семьи подхалимски хихикнул. – Где девочки? Отчего Софьи Петровны не слыхать?
– Олю с Лелей в гости позвали, а барыня в саду.
– А что, поутру…
Исчадие ада надменно удалилось. Пришлось обождать, пока она вернется с дымящимся самоваром.
– Отчего Софья Петровна сегодня в такую рань ездила в Петербург? Что за дела такие в фесть утра в город мчаться?
Глафира недобро сдвинула брови:
– Чего выдумали, барин? Раньше полудня барыня наша из кровати не вылазит. Такой вот у нас распорядок заведен, прости Господи.
– Значит, с утра дома почивала?
Наградой стал взгляд: «Моя б воля – упекла бы я тебя, милок, в дом умалишенных, там тебе самое место». Кухарка показала спину, не желая тратить слов на человека, загубившего судьбу ее любимого дитятки – Сонечки.
Можно считать, разминка прошла как нельзя более успешно. Родион Георгиевич отдал себе приказ встать и пойти на эшафот.
Как нарочно, его встретила картина в стиле Левитана, а может, Куинджи, пес их, пачкунов, знает: под ветвями яблони, озаренными розовым солнцем, стройная фигурка нежно обвила ствол. У супруги-то возвышенное настроение, плохо дело.
Верный супруг и рта не успел открыть, как Софья Петровна оттолкнула дерево и налетела на него:
– Родион, нам надо серьезно поговорить. Тон трагический, приветствий и поцелуев нет.
– Скажи, мне, что хорошего в нашей жизни? – заявила обожаемая супруга.
«Вопрос, конечно, риторический, но…»
– Так я скажу тебе: ничего!
– Сонечка…
– Ты пропадаешь на службе, а когда приходишь, не можешь и слова выговорить. Ты забыл, когда в последний раз занимался воспитанием дочек, и не изволишь заказать новый мебельный гарнитур, я уже не говорю, что ты постоянно издеваешься надо мной. Вот что такое наша жизнь! К чему эти мучения? Не лучше ли каждому идти по жизни свои путем? Ты слишком сильно изменился. Ты стал холодным и чужим, постоянно занят непонятными мыслями. Представляю, какие ужасные вещи ты совершаешь на службе, поддерживая прогнивший режим, а потом приходишь и ласкаешь грязными руками наших девочек! Не хочу жить с человеком, у которого руки по локоть в крови несчастного народа! Я задыхаюсь рядом с тобой, пойми это! Хочу прожить остаток своей жизни в счастье, а не с человеком, для которого служба важнее всего!
Тирада окончилась всхлипами.
– Я осведомлен, что у тебя есть любовник, – проговорил Родион Георгиевич с исключительным спокойствием и даже улыбнулся. – Хочефь развода? Изволь. Когда отправляемся в суд?
Надо сказать, что в августе дела о разводах передали от непреклонной духовной консистории в либеральный окружной суд, отчего разведенных пар увеличилось втрое. Ну, не может быть, чтобы Софья Петровна только этого и ждала! Видимо, в ее жизни действительно происходит нечто.
– Жестокий человек! Иезуит! – воскликнула она с заметной растерянностью.
– Не иезуит, а инквизитор, дорогая… – любезно поправил супруг. Но довод логики раздул пожар.
– Я всегда знала, что ты не любишь меня! – закричала госпожа Ванзарова. – Бедные девочки! Ну, ничего, они вырастут, и ты еще пожалеешь! Откуда ты знаешь…
– Полиции известно все.
– Сатрап! Прислужник царя Кровавого!
«Вот ведь досада: анонимный доброжелатель прав. Что ж, пока не время думать, как жить дальше. Об этом я подумаю завтра».
– Где вы познакомились с Одоленским? – допросной резкостью хлестнул Ванзаров.
– О чем ты? – Она смотрела прекрасными заплаканными глазами.
Но сейчас трюк не сработал. Напротив, придал решимости:
– Могу ли знать, как давно у вас роман с князем Одоленским?
– Боже, какая гадость!
– Советую отвечать, дело касается серьезного преступления…,
Софья Петровна заплакала по-настоящему, дернулась, но была схвачена за локоть:
– Требую ответа как чиновник сыскной полиции. Вы не понимаете, во что вас могли втянуть.
– Я не знаю никакого Одоленского! – Она попыталась вырваться, но супруг держал крепко. – Пустите, вы сломаете мне руку!
– Не знаете? Значит, не он ваф любовник? А кто же?
– Отпустите…
– Зачем вы утром выехали с дачи и передали Одоленскому сундук, то есть ковчежец? Для чего были в нафем доме?
– Мне больно…
– Кто вафи друзья – содалы?
– Боже мой…
– Содалы называют вас Пенелопой? Отвечать! Госпожа Ванзарова перестала всхлипывать и посмотрела в
лицо мужа с испугом:
– Родион, что с вами сделала полиция… Вы сумасшедший!
Пощечина звонким шлепком украсила физиономию чиновника полиции. Захват локотка ослаб, преступница вырвалась и принялась улепетывать в глубину сада, поднимая юбку и отчаянно голося. Родион Георгиевич невольно сжался: не ровен час споткнется, упадет и разобьется…
Он выбрался на дачную тропинку и побрел к станции, не торопясь. Поезд в город будет минут через двадцать, не раньше. Думать о чем-либо сил не было.
Внезапно, из кустов, в шагах десяти, выскочила фигурка, заметила Ванзарова и опрометью кинулась обратно. Над лесом опустились молочные сумерки, но узнать беглянку не представляло труда. В зарослях, без сомнения, исчезла Антонина Берс.
Донесение старшего филера А.Ф. Курочкина помощнику
начальника сыскной столичной полиции С.-Петербурга
Р.Г. Ванзарову о проведении дознания
Секретно Милостивый государь, Родион Георгиевич. Во исполнение Вашего поручения и поручения ротмистра Джуранского, под моим руководством отрядом филеров был проведен подробный опрос служащих Финского вокзала, а также извозчиков, принимающих пассажиров на прилегающей территории, на предмет свидетельских показаний, касающихся неизвестной дамы в черном платье с сундуком, бывшей на вокзале 6-го дня сего месяца.
Могу донести следующее: служащие вокзала доподлинно подтверждают, что на утренних и дневных поездах упомянутая дама замечена не была. Показания эти повторяют дежурившие утром на площади городовые и патруль корпуса жандармов на транспорте, находившиеся в помещении вокзала. Дополнительно опрошенные мною носильщики вокзала не припомнили, чтобы видели оную даму. Считаю их показания заслуживающими полного доверия.
Из всего вышесказанного могу заключить следующее: августа 6 дня сего года интересующий объект не прибывал на Финский вокзал Финляндской железной дороги никаким поездом и не находился в здании вокзала с шести до десяти ура.
Подобные дознания были проведены на Ириновском, Царскосельском и Сестрорецком вокзалах. Означенная дама на указанных вокзалах замечена не была.
Покорнейше прошу Ваше Высокоблагородие принять уверение в совершенном моем почтении и искренной преданности.
Подпись: А Курочкин.
Августа 6 дня, года 1905,
около десяти вечера, прохладно.
На Малой Конюшенной улице
Голодный и усталый, вернулся он в десятом часу. Беглого осмотра дверного замка хватило, чтобы увериться: его не касались отмычка или другой ключ. А запах родного жилища уже в коридоре подтвердил: посторонний сюда не ступал. Все же, не снимая запыленного пиджака, Ванзаров учинил в квартире строжайший обыск. Каждый закоулок подвергся тщательному досмотру. На всякий случай залез даже туда, где не ступала нога культурного человека со дня переезда, а именно – в кладовую. Запасы муки, сахара, гречи и еще какие-то пудовые мешки, задвинутые вовсе непонятной рухлядью, мирно покрывала трехмесячная пыль, отмечая дату последнего посещения Глафиры.
Надежда найти сверток с кровавыми конечностями таяла на глазах. Последнее убежище преступных улик – кухонный шкафчик – покойно дремал, набив брюхо медными кастрюлями.
