Мойте руки перед бедой - Андрей Эдуардович Бронников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, что? Проголодался бедолага?
Семён не растерялся, вынул из кармана кусочек сухаря, подошёл поближе и положил его перед тараканом.
– Ешь, – произнёс Свистунов и продолжил, обращаясь уже к Тимофею Ивановичу. – А за что вас сюда…?
Постоялец лукаво улыбнулся в ответ.
– Ну, то есть я хотел сказать… – попытался оправдаться Семён.
– Вы хотели сказать с каким диагнозом?
– Да, – окончательно смутился Свистунов.
На самом деле то, что он спросил, можно было считать крамолой. Официально в больницу могли поместить только по причине болезни, но отнюдь не в наказание.
– За то, что я читал книгу в неположенном месте, – совершенно спокойно пояснил Тимофей Иванович.
– То есть, как это? Разве есть такие места? – удивился Свистунов и чуть не пролил воду на пол.
– Есть.
– Где? – продолжил удивляться Семён, чувствуя подвох.
– В библиотеке, – лаконично ответил собеседник.
Свистунов едва не расхохотался, но посмотрел в глаза собеседнику и понял, что тот вполне серьёзен.
– Там можно читать только их книги. В смысле, библиотечные, – пояснил Тимофей Иванович.
– Можно же было взять там, у них, книгу, да и читать себе спокойно, – принялся размышлять вслух Семён.
– У них нет таких книг.
Свистунов вдруг почувствовал, что в горле у него пересохло, и он залпом выпил стакан воды. От волнения Семён Семёнович не придумал ничего лучшего как сказать:
– Боська, ты бы отворил дверь. Ужас как Полковник воняет.
Вместе того, чтобы кинуться к дверям толстяк оживленно забормотал и затем довольно отчетливо произнёс: «Недостаток просвещения и нравственности вовлек многих молодых людей в преступные заблуждения. Политические изменения, вынужденные у других народов силою обстоятельств и долговременным приготовлением, вдруг сделались у нас предметом замыслов и злонамеренных усилий…»
Свистунов и Тимофей Иванович как по команде повернули головы в сторону вещателя и замерли в ожидании продолжения. Таковое не замедлило последовать. «Лет пятнадцать тому назад молодые люди занимались только военною службою, старались отличаться одною светской образованностию или шалостями; литература (в то время столь свободная) не имела никакого направления; воспитание ни в чем не отклонялось от первоначальных начертаний…» – продолжил удивлять своими способностями вербальный гений.
– Оп-па! – восторженно хлопнул в ладоши Тимофей Иванович и склонил голову набок, демонстрируя полное внимание. Свистунов с трудом понимал, что такое вещает Бося, но тоже не остался равнодушным к сказанному. Даже Аркадий, вновь спрятавшийся под плинтусом, высунул длинные усы из щели и теперь медленно шевелил ими, демонстрируя интерес к происходящему.
«Десять лет спустя мы увидели либеральные идеи необходимой вывеской хорошего воспитания, разговор исключительно политический; литературу (подавленную самой своенравною цензурою), превратившуюся в рукописные пасквили на правительство и возмутительные песни; наконец, и тайные общества, заговоры, замыслы более или менее кровавые и безумные», – завершил свою тираду Бося и направился отворять дверь. Толстяк был явно доволен произведённым эффектом, и тщеславие нездоровым румянцем проступило на его лоснящихся щеках.
– Что это было? – растерялся от недоумения Свистунов.
– Где это он Пушкина начитался? – задал, скорее, риторический вопрос Тимофей Иванович и пояснил свою мысль, обращаясь к Семёну. – Это статья, официальная записка, «О народном воспитании» была составлена Пушкиным по распоряжению Николая I. Опубликована в 1884 году. Не правда ли, актуальна и в нынешние времена? Однако, где он её умудрился прочесть?
– Сильно! Он читать не любит. Всё услышанное он запоминает, как магнитофон, а потом точно воспроизводит как свои мысли. Так что, уместнее поинтересоваться, где он этого наслушался, – промолвил в ответ Свистунов.
– И где же? – полюбопытствовал Тимофей Иванович.
Ответить Семён не успел, потому что Бося продолжил свои разглагольствования, но теперь уже совсем в ином ключе. Уникум начал бегать по палате, яростно размахивая руками, как будто он выступал с высокой трибуны, а перед ним была многотысячная толпа слушателей. Глаза толстяка вдруг налились кровью, черты лица исказились злобой, мокрые губы изрыгали лозунги: «Мы уничтожили Советский Союз – уничтожим и Россию! Россия это вообще лишняя страна! Православие – главный враг Америки! Россия – побежденная держава. Она проиграла титаническую борьбу. И говорить «это была не Россия, а Советский Союз» – значит бежать от реальности. Это была Россия, названная Советским Союзом. Она бросила вызов США. Она была побеждена. Сейчас не надо подпитывать иллюзии о великодержавности России. Нужно отбить охоту к такому образу мыслей… Россия будет раздробленной и под опекой!!»
Свистунов не выдержал, подскочил к оратору, схватил его за грудки и взревел:
Ты что, муха-ссыкатуха, совсем обнаглел? Забыл, чем носки командира пахнут? – Заткнись гад! Заткнись, иначе я тебя уничтожу! Ишь, паскудник, как заговорил. Оперился что ли? Мозги свои заимел или рецидив очередной начался? В карцер захотел? Я мигом санитаров вызову.
Карцер находился во флигеле в дальнем углу двора через стенку с моргом, поэтому там всегда стояло отвратительное зловоние. На этом минусы заканчивались и начинались плюсы. В камере имелся вполне сносный топчан с мягким матрацем, тёплое одеяло и подушка. Кормили там, едва ли не лучше, чем в больничной столовой. Однако больные боялись попасть в карцер, видимо из-за соседства с мертвецами. По необъяснимой причине, всех запертых там, штрафников мучила бессонница или ночные кошмары.
Бося тут же сник, и показалось, что толстяк вдруг похудел сразу на пару десятков килограммов. Семён Семёнович оттолкнул вербального гения на кровать и, тяжело дыша, бухнулся на стул.
– Не переживайте так сильно, друг мой, – попытался успокоить Свистунова Тимофей Иванович. – Это тоже не его мысли, хотя от этого, пожалуй, ещё хуже. На этот раз он цитировал высказывания одного заметного американского политика и русофоба по имени Збигнев Бжезинский. Ныне покойного. Только непонятно, откуда он взял об уничтожении СССР?
В тишине было слышно только тяжелое дыхание Свистунова, и громкий храп Полковника.
– Скажите мне, Семён, а где он мог это услышать? – продолжил говорить Тимофей Иванович. Семён Семёнович только пожал плечами в ответ, вытер губы рукавом пижамы, подумал и произнёс:
– У нас тут много умнейших людей на излечении…вполне мог нахвататься…
– Однако судя по высказываниям этого… – новый постоялец покосился взглядом в сторону уникума и продолжил, – …тут у вас царит разгул плюрализма.
– А что это разве плохо? Всё-таки демократия… – начал было говорить Свистунов, но был прерван собеседником:
– Молчите! Я прошу вас, молчите. Что такое плюрализм в семье? Это разврат
