Лужайкина месть - Ричард Бротиган
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну а медведи? — спросил я, как раз когда мы повернули, и прямо перед нами возник пикап, а два парня вытаскивали из него медведей.
— Местность кишит медведями, — сказал дядя Джарв. — Вон, например, парочка.
Это уж точно… будто так и надо, парни вытаскивали медведей, словно огромные тыквы, обросшие длинной черной шерстью. Мы остановили машину возле медведей и вылезли.
Вокруг стояли люди и смотрели на медведей. Все они были старыми друзьями дяди Джарва. Все они сказали дяде Джарву привет и где же его носило?
Я никогда не слышал, чтобы столько людей говорили привет одновременно. Дядя Джарв уехал из городишки много лет назад. «Привет, Джарв, привет». Я ждал, что медведи тоже поздороваются.
— Привет, Джарв, старый пройдоха. Что это у тебя на пузе? Это что, покрышки?
— Хо-хо, вы на мишек поглядите.
То были детеныши весом пятьдесят-шестьдесят фунтов. Их подстрелили на ручье старика Саммерса. Мать убежала. Когда медвежата погибли, она удрала в чащу и спряталась где-то неподалеку, вместе с лесными клещами.
Ручей старика Саммерса! Мы же как раз туда охотиться едем! Вверх по ручью старика Саммерса! Я там никогда не был. Медведи!
— Злая она будет, — сказал один из парней. Мы должны были остановиться у него в доме. Он-то и подстрелил медведей. Он был хорошим другом дяди Джарва. Во время Великой депрессии они вместе играли в школе в футбол.
Мимо прошла женщина. В руках она держала пакет с продуктами. Остановилась и посмотрела на медведей. Она подошла очень близко и, нагнувшись к медведям, ткнула верхушками сельдерея им в морды.
Медведей положили на веранду старого двухэтажного дома. Углы дома были покрыты деревянными узорами. Именинный пирог из прошлого столетия. Мы собирались свечками торчать там всю ночь.
На решетках веранды росли какие-то странные лозы с еще более странными цветами. Я и раньше видел такие лозы и цветы, но на доме — никогда. Это был хмель.
Я впервые видел, чтобы хмель рос на доме. Своеобразный выбор цветов. Я к ним привык не сразу.
Солнце светило прямо, и тени хмеля лежали на медведях, будто те были двумя стаканами темного пива. Спинами они опирались на стену.
— Здравствуйте, джентльмены. Что будете пить?
— Пару пива.
— Посмотрю в лиднике, холодное ли. Я их туда поставил некоторое время назад… ага, холодное.
Парень, застреливший медведей, решил, что ему они не нужны, и кто-то сказал: «Может, отдашь мэру? Он любит медведей». В городке обитало триста пятьдесят два жителя, считая мэра и медведей.
— Пойду, скажу мэру, что тут для него парочка медведей, — сказал кто-то и ушел искать мэра.
О, какие это будут вкусные медведи: запеченные, жареные, вареные или как спагетти, медвежьи спагетти, вроде тех, что готовят итальянцы.
Кто-то видел его у шерифа. Почти час назад. Должно быть, он все еще там. Мы с дядей Джарвом ушли в крошечный ресторанчик обедать. Дверь отчаянно нуждалась в ремонте — она открывалась, как ржавый велосипед. Официантка спросила, что мы будем заказывать. Возле двери стояли несколько игральных автоматов. Вся округа настежь.
Мы заказали сэндвичи с ростбифом и картофельное пюре с подливкой. Там летали сотни мух. Одна достойная компания обнаружила ленты липкой бумаги, виселицами развешенные по всему ресторану, и на них нашла себе приют.
Вошел старик. Сказал, что хочет стакан молока. Официантка принесла ему стакан. Он выпил и по дороге к двери сунул в игральный автомат никель. Потом покачал головой.
После еды дяде Джарву понадобилось сходить на почтамт и послать открытку. Мы двинулись к этому маленькому зданию, больше всего похожему на хижину. Открыли дверь и зашли внутрь.
Там было полно почтамтовых штук: прилавок, старые часы с длинным понурым маятником — будто усы под водой, он мягко качался туда-сюда, сверяя время со временем.
На стене висела огромная фотография голой Мэрилин Монро. Я впервые видел такую на почтамте. Мэрилин Монро лежала на чем-то большом и красном.[31] Я подумал, что странно вешать эту штуку на стену почтамта, но, в конце концов, в этой стране я был чужеземцем.
Начальницей почтамта была немолодая женщина, срисовавшая себе на лицо такой рот, какие носили в 1920-х. Дядя Джарв купил открытку и заполнил ее на прилавке, будто стакан воды.
Это заняло пару секунд. На полпути через открытку дядя Джарв остановился и взглянул на Мэрилин Монро. Ничего похотливого в его взгляде не было. С тем же успехом на стене могла висеть фотография гор и деревьев.
Не помню, кому он писал. Может, другу или родственнику. Я изо всех сил пялился на фотографию голой Мэрилин Монро. Дядя Джарв отправил открытку.
— Пошли, — сказал он.
Мы вернулись в дом с медведями, но те исчезли.
— Куда они делись? — спросил кто-то.
Вокруг собралась толпа, все только и говорили об исчезнувших медведях и вроде как повсюду их искали.
— Они же мертвые, — сказал кто-то, желая всех успокоить, и вскоре мы уже обшаривали дом, а одна женщина искала медведей в чуланах.
Через некоторое время пришел мэр и сказал:
— Я есть хочу. Где мои медведи?
Кто-то сказал мэру, что медведи испарились, а мэр ответил:
— Быть такого не может, — нагнулся и посмотрел под верандой. Медведей там не было.
Прошло около часа, и все бросили искать медведей. Садилось солнце. Мы расположились на переднем крыльце, где когда-то давным-давно были медведи.
Мужчины беседовали о школьном футболе во время Великой депрессии и подшучивали над тем, какими старыми и толстыми они выросли. Кто-то спросил дядю Джарва о четырех гостиничных номерах и четырех бутылках виски. Все засмеялись, кроме дяди Джарва. Он лишь улыбнулся. Начинало темнеть, и тут кто-то обнаружил медведей.
Они нашлись в боковой улочке — на переднем сиденье автомобиля. На одном были штаны и клетчатая рубаха. На голове — красная охотничья шляпа, во рту трубка, а обе лапы на руле — вылитый Барни Олдфилд.[32]
На другом медведе был белый шелковый пеньюар, вроде тех, что обычно встречаются в рекламе на последней странице мужских журналов, а на лапы надеты войлочные шлепанцы. К голове привязана дамская шляпка, на коленях — сумочка.
Кто-то открыл сумочку, но она была пуста. Если они и надеялись там что-то найти, то были разочарованы. И вообще, что может носить в сумочке мертвый медведь?
* * *Знаете, что заставляет меня снова вспоминать этих медведей? Газетная фотография: Мэрилин Монро отравилась снотворным, молодая и красивая, как говорится, и чего ей в жизни не хватало…
Все газеты об одном и том же: статьи, фотографии и прочее — тело увозят на тележке, тело, завернутое в унылое одеяло. Интересно, какая стена почтамта в Восточном Орегоне наденет эту фотографию Мэрилин Монро.
Санитар выталкивает тележку в дверь, и под тележку светит солнце. На фотографии — жалюзи и ветки дерева.
БЛЕДНОМРАМОРНОЕ КИНОУ комнаты были высокие викторианские потолки, мраморный камин, в окне росло авокадо, а она лежала рядом со мной и спала, как положено ладным блондинкам.
Я тоже спал, и сентябрьская заря только занималась.
1964 год.
Вдруг неожиданно, без всякого предупреждения она села на кровати, мгновенно меня разбудив, и начала вставать с постели. Настроена она была очень серьезно.
— Ты что делаешь? — спросил я.
Глаза ее были широко открыты.
— Встаю, — ответила она.
Они были сомнамбулически голубыми.
— Ложись в постель, — сказал я.
— Зачем? — спросила она, одной блондинственной ногой уже касаясь пола.
— Потому что ты еще спишь, — ответил я.
— Охххх… Ну ладно, — сказала она. Она признала в этом какой-то смысл и снова улеглась, закуталась в покрывала и прижалась ко мне. Больше ни слова не сказала и даже не пошевелилась.
Она крепко спала — ее метания завершились, а мои только начинались. Я думаю о том простом случае уже много лет. Он все время со мной, прокручивает себя снова и снова, как бледномраморное кино.
ПАРТНЕРЫМне нравится сидеть в дешевых кинотеатрах Америки, где люди живут и умирают с елизаветинскими манерами,[33] пока смотрят фильмы. На Маркет-стрит есть одна киношка, в которой можно посмотреть четыре фильма за доллар. Вообще-то мне даже все равно, хорошие они или нет. Я же не критик. Мне просто нравится смотреть кино. Его присутствия на экране мне достаточно.
В зале полно черных, хиппи, стариков, солдат, матросов и тех простаков, что разговаривают с фильмами, потому что кино для них так же реально, как и все, что с ними происходит:
— Нет! Нет! Быстрее в машину, Клайд! О, господи, они же убивают Бонни![34]
Я — придворный поэт этих кинотеатров, но на фонд Гуггенхайма[35] не рассчитываю.