Цена победы. Россия. Лучшее из Истории. Эхо Москвы - Олеся Рябцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Немцы подходят к Москве. И числа первого или второго декабря ударил мороз. Такой мороз, которого не было ни до, ни после. У нас в доме сразу полопались все трубы.
В. РЫЖКОВ:
Под тридцать градусов где-то было?
Г. МИРСКИЙ:
Ну, 22–25 было точно. Здесь вот было в Москве в самой. Все вышло из строя: водопровод, канализация, отопление, все сразу, ничего не осталось. Ужас, какой мороз. И вот тут-то немцы сели уже совсем, потому что у них не было ни зимней смазки, ни бензина специального… самолеты встали, танки встали. А самое главное, – люди все поморозились, потому что Гитлер-то не рассчитывал на это, понимаете? Он же думал, что он до зимы победит. И вот тут немцы в летнем своем обмундировании, а особенно в этих сапогах, подбитых гвоздями, это все равно, что в тапочках в мороз, тут обморожений ужас сколько было. 4 декабря началось контрнаступление, 5 мы уже узнали и вздохнули.
В. РЫЖКОВ:
А про сибиряков были тогда разговоры?
Г. МИРСКИЙ:
Так они же шли через Москву!
В. РЫЖКОВ:
Вы видели их?
Г. МИРСКИЙ:
Господи, конечно!
В. РЫЖКОВ:
Расскажите. Мне интересно просто ваше впечатление.
Г. МИРСКИЙ:
Они шли колоннами.
В. РЫЖКОВ:
В этих полушубках, да?
Г. МИРСКИЙ:
В белых полушубках. Некоторые шли еще в маскхалатах.
В. РЫЖКОВ:
В валенках.
Г. МИРСКИЙ:
В валенках, в ушанках, кто с лыжами, кто…
В. РЫЖКОВ:
Свежие.
Г. МИРСКИЙ:
Свежие, здоровые, потому что к этому времени уже – как потом выяснилось – осталось 7 или 8 процентов нашей кадровой армии, все погибли или в плен попали. А это свежие пришли. Вот началось 4 декабря – 6-го числа уже объявили, что началось контрнаступление, – все вздохнули. Но поскольку это совпало со страшными морозами, так жить было невозможно, печку надо было ставить. Как? Для того чтобы поставить печку, нужно было печника. Сначала у нас была печка-пчелка, металлическая. Она не разогревалась совершенно. Кирпичную печку – звать печника. Чем платить? Талонами. Какие же деньги там? Ни у кого их не было, и никому они не нужны были. Талонами, понимаете? Хлебными талонами. Поставили эту печку, и уже деваться было некуда, конечно, уже моя спецшкола давно эвакуировалась на восток. Я пошел работать. 15 января 1942 года я пошел работать грузчиком в магазин на Сухаревской.
В. ДЫМАРСКИЙ:
Сейчас, Володя, у меня два вопроса накопилось.
В. РЫЖКОВ:
У меня тоже два. Ну, давай.
В. ДЫМАРСКИЙ:
Первое – продовольственное обеспечение. Вот те карточки, которые получала каждая семья, видимо, да? Это было достаточно, не голодали?
И второе – вы, когда рассказывали об этом периоде, начиная с октября до декабря, вы пропустили, как мне кажется, очень важную дату. Просто, как вы ее тогда воспринимали? Это 7 ноября, и вот этот парад на Красной площади. И третий вопрос тогда, в связи с парадом. 3 июля выступил Сталин. Как часто вообще он выступал? Или следующее выступление вот это было 7 ноября? Он появлялся за это время?..
Г. МИРСКИЙ:
Хорошо, по порядку. Значит, что касается продовольствия. Голодать мы не голодали. Я, например, как иждивенец должен был получать 400 грамм, служащие (как мать моя) получали 500.
В. РЫЖКОВ:
Хлеба?
Г. МИРСКИЙ:
Хлеба в день. Рабочий – 600 грамм. Потом, когда я уже работал в горячем цеху под землей слесарем-обходчиком тепловых сетей, тогда у меня была высшая категория, я получал килограмм хлеба в день и килограмм мяса в месяц. Это уже было много. Но дело-то в том, что вот я помню прекрасно, до осени 1942 года и после – все переменилось. Я поступил работать грузчиком, потом мне не выдали валенки, я там обморозил ноги на грузовике и так далее. В общем, я оказался санитаром в госпитале, потом работал пильщиком на циркулярной пиле, где делали ящики для мин на Тверском бульваре, и потом уже в Теплосети Мосэнерго слесарем-обходчиком тепловых сетей. Так вот, мы ходили обедать, на Никольской была столовая. На первое давали такие черные щи. Вот прямо черного цвета, и там плавал даже не то щавель, не то какие-то листки капусты. Неведомое что-то. И на второе каша – я не помню даже названия. Это что-то жуткое совершенно. То есть, я не то, что никогда не наедался, я боялся на себя в зеркало посмотреть, и мать потом мне говорила: ты был желто-зеленого цвета. И я чувствую, что я еле ноги таскаю. Мне 16 лет, понимаете? И когда стало приходить американское продовольствие…
В. РЫЖКОВ:
Это когда появилось?
Г. МИРСКИЙ:
В октябре 1942 года.
В. РЫЖКОВ:
А почему год прошел? Ведь они-то были готовы раньше, по-моему, оказывать помощь. Целый год прошел.
Г. МИРСКИЙ:
Они оказывали помощь раньше. А тут они уже настолько много давали, что остатки стали перебрасывать сюда. Поэтому хочу сказать, что от голода никто не умирал. Но люди настолько, вот я прекрасно же помню, как мы все – и друзья, и коллеги, и все эти слесари и так далее, на них просто было тяжело смотреть, как призраки какие-то, ходили еле-еле. Потом постепенно благодаря американскому этому провианту стало лучше. Так что, что касается продовольствия, то голодной смерти не было, но было постоянное недоедание. Я всю войну только думал о том, что вот когда-нибудь кончится война, наступит день, когда я могу пойти и купить целую буханку хлеба. Конечно, хлеб был всю войну только черный, о белом хлебе вообще забыли. Я куплю буханку черного хлеба, принесу и съем без воды, без масла, без всего, я целиком съем всю буханку. И килограмм картошки я съем. Без всего, даже не буду ее там жарить и варить, ничего. И так всю войну думал… Я два раза болел дифтерией, дизентерией и, что там говорить…
Вот это первое, что вы спросили. Второе – насчет 7 ноября. Да, это было неожиданно, конечно, Сталин до тех пор не появлялся, его никто не видел.
В. РЫЖКОВ:
С июля? Но город знал, что он в городе? Люди знали, или это была тайна?
Г. МИРСКИЙ:
Что значит, знали? Не было же сообщений: сегодня товарищ Сталин поехал туда-то, принял того-то – этого же никогда не было. Также и до войны никто не знал, где он, что.
В. ДЫМАРСКИЙ:
То есть, никаких сообщений?..
Г. МИРСКИЙ:
Нет-нет. Ну, известно было, что после июля он уже руководил, все знали, что он председатель Комитета и нарком обороны, и председатель Совета Министров – все в его руках. Никто об этом даже не думал. И когда он выступил – тогда же телевизора не было, потом, знаете, как переделали это, потому что когда он выступал, оказалось, что пар-то должен идти изо рта, если он стоит на мавзолее, а это было внутри. И заново сделали, но он на это пошел, да. Это, конечно, людей как-то успокоило.
В. РЫЖКОВ:
7 ноября?
Г. МИРСКИЙ:
Да. Потому что вопрос был такой, что, возьмут немцы Москву или нет. Большинство считало, что, видимо, возьмут все-таки. Потому что тут ведь все одно к одному. В те дни, когда начались бои под Москвой после 16 октября, объявили, что немцы взяли Одессу. Потом во второй половине октября, что они уже в Донбассе. Понимаете, Харьков взяли. То есть, со всех сторон осталась Москва и Ленинград из таких крупных городов-то. Поэтому в Москве, я вам скажу, немецкая разведка провалилась полностью в эту войну, полностью. Если бы 16 октября, в этот день, они высадились в Москве, они бы взяли голыми руками. Было бы то же самое, что было в Орле.
Вы знаете, как они взяли Орел? Люди едут на трамваях, полно-полно, кто висит на подножке. А рядом какие-то мотоциклисты появляются, и танкисты хохочут и орут. Люди смотрят – что такое? Фильм что ли снимают? А это немцы вошли без залпов. И немецкие мотоциклисты хохочут, орут, наших приветствуют, которые в трамвае.
Вот так же было бы и в Москве, потому что никакой абсолютно подготовки. Конечно, единственное, что бы успели сделать, это успели бы подготовить, как в Киеве, заминировать. Знаете, в Киеве же весь Крещатик заминировали и потом взорвали. Так бы и здесь сделали.
В. ДЫМАРСКИЙ:
Метро, говорят, что реально было заминировано.
Г. МИРСКИЙ:
Может быть. Это точно никто не знает.
В. ДЫМАРСКИЙ:
Был еще, знаете, какой вариант, во всяком случае, так говорят, что спустить водохранилище и затопить.
Г. МИРСКИЙ:
Не знаю. Я тоже про это слышал. Что я лично знаю, это я участвовал в строительстве тоннеля, который шел… Значит, я работал в первом районе Теплосети Мосэнерго. Это улица Разина. Как она сейчас называется? Это не Ильинка…
В. ДЫМАРСКИЙ:
Сейчас вспомним.
Г. МИРСКИЙ:
Да, эта улица у Красной площади.
