Голограмма для короля - Дейв Эггерс

— А что вам говорили? Надеюсь, ничего не обещали.

— Нет-нет, — сказал он. — Объяснили вполне доходчиво. Но я рассчитываю, что все случится поскорее. Мне дали понять, что наш председатель знаком с королем, что это как бы между ними и все получится — ну, оперативно.

Ее глаза сверкнули — поглотили новую информацию.

— Это бы не помешало нам всем. Король давно сюда не заглядывал.

— Давно — это сколько?

— Ну, я здесь полтора года, и он пока не приезжал.

XIV

Видимо, лицо у Алана помрачнело и вытянулось. Ханна заметила.

— Слушайте, — сказала она, — вы же из «Надежны». Ваши наверняка знают больше меня. Я просто консультант. По зарплатам. У вас презентация — уж ради нее-то он приедет. Но если б даже король приехал завтра, мне бы вряд ли сообщили первой. — Она затушила вторую сигарету и встала: — Пойдемте?

Ханна провела его внутрь. Через вестибюль в коридор — по бокам застекленные кабинеты и конференц-залы. Туда-сюда носились десятки мужчин и женщин, западные костюмы пополам с саудовскими. Кабинеты и отсеки — почти безликие, ни малейшего признака того, что люди пускают здесь корни или планируют задержаться. Кое-где на столах только мониторы, системные блоки отключены и вынесены. Телефоны без абонентов, проекторы уставились в окна. Все смахивает на стартап, — может, он и есть.

Кабинет Ханны — стеклянный куб десять на двенадцать и выглядел так, будто она въехала минут пять назад. Дешевый стол — ДСП и ореховый шпон; два серебристых картотечных шкафа. Стены голые, только над столом скотчем приклеена бумажка: «СТЕ Консалтинг». Ханна, видимо, прочла мысли Алана:

— У меня договоры найма и выплаты подрядчикам. Нельзя бумаги разбрасывать.

Никаких семейных фотографий, никаких человеческих привязанностей. Ханна села, сплела пальцы — вот теперь вылитая судья.

— У вас там все нормально? — Она кивнула на окно, и вдалеке Алан разглядел шатер.

— Я, кстати, хотел спросить. Почему король проводит презентации в шатре? Здесь разве не…

— Ну, здесь не все отремонтировано, и мы не можем вас разместить — а вдруг это затянется? Если вы займете конференц-зал, мы его не сможем использовать неделями, а то и месяцами.

— А вай-фай? У нас сигнал то слабый, то вообще никакого.

— Вот об этом я поспрашиваю.

— У нас иначе не выйдет презентации.

— Я понимаю. Все образуется. Первый день здесь?

— Второй.

— Раньше в стране бывали?

— Нет.

— Здесь свой темпоритм. И к тому же вы в глуши. Огляделись уже?

— Огляделся.

— Ну вот. А вы говорите — вай-фай.

Алан выдавил улыбку. Может, их всех очень изобретательно разыгрывают?

— Мне зайти попозже?

— Это еще зачем?

— Вы сказали, Карим аль-Ахмад приедет позже.

— Может быть. Может, и не приедет. Лучше завтра загляните.

Бесит, но и соблазнительно — знать, что до конца дня заняться нечем.

Она улыбнулась:

— Вы с Восточного побережья?

Он кивнул. Все пытался понять, что у нее за лицо, что за акцент, — кажется, наконец понял.

— А вы из Дании.

Она сощурилась, склонила голову набок. Переоценка.

— Неплохо, — сказала она. — Приспособились уже? К часовому поясу?

— Шестьдесят два часа не спал.

— Ужасно.

— Я как стекло, которое пора разбить.

— Таблетки есть?

— Нету. Все спрашивают. Не помешали бы.

Она со значением подмигнула:

— У меня есть кое-что.

Вытащила ключ, открыла ящик стола, повозилась на полу. Что-то подтолкнула к Алану ногой — оно уперлось ему в щиколотку.

— Не смотрите.

Но он уже глянул. Рюкзак, а в нем узкая зеленая бутыль, высокая и плоскобокая.

— Оливковое масло?

— Ну да. Если спросят, так и скажете. Хлебните, когда до отеля доберетесь. Разобьет вам стекло будь здоров.

— Спасибо.

Она поднялась. Встреча окончена.

— Это мой телефон, — сказала она. — Если что понадобится, звоните.

Он вернулся в шатер — молодежь сидела по углам. Все по-турецки, все с ноутбуками, проверяют сигнал.

— Есть новости? — спросил Брэд.

Алан спрятал бутыль в складчатую стенку.

— По делу ничего, — сказал он.

Объяснил, что их контактное лицо аль-Ахмад сегодня не появится, но приедет завтра.

— Завтра все выяснится, — сказал он.

— Вы ели? — спросила Кейли. Таким тоном, будто Алан сытно отобедал в Черном Ящике, а страдальцам в шатре ничегошеньки не принес.

Он с самого завтрака не ел. Молодежь утешилась: как они и подозревали, Алан совершенно беспомощен.

— Так нам сегодня устанавливать? — спросила Рейчел.

Алан не знал.

— Погодим до завтра, — сказал он.

Это их, видимо, устроило, и они снова разбрелись по углам к своим ноутбукам. Алан стоял посреди шатра, не понимая, куда себя деть. Работы особо никакой, звонить никому не надо. Он ушел в свободный угол, сел и стал ничего не делать.

XV

В половине восьмого Алан решил, что пора себя валить. В «Хилтон» вернулся в шесть, уже поел и теперь готов был проспать полдня. Открыл бутылку оливкового масла. Запах медицинский — наверняка отрава. Глотнул. Кислота обожгла рот, опалила десны, горло. Ханна его подставила. Прикончить его задумала?

Позвонил ей:

— Вы что со мной сделали?

— Это кто?

— Алан. Которого вы хотите убить.

— Алан! Вы о чем?

— Это что, бензин?

— Вы с гостиничного телефона звоните?

— Ну да. А что?

— Связь неважная. Перезвоните, пожалуйста, с мобильного.

Перезвонил.

Говорила она раздраженно:

— Алан, здесь эта штука вне закона. Не надо о ней разговаривать по гостиничному телефону.

— Думаете, правда кто-то слушает?

— Нет, не думаю. Но в Саудовской Аравии привыкаешь осторожничать, если не хочешь пойти на дно. Лишний раз не рискуешь, понимаете?

— Так это не бензин? И не яд?

— Нет. Но у него много общего с хлебным спиртом.

Алан понюхал горлышко.

— Простите, что вам не поверил.

— Ничего. Рада, что позвонили.

— Мне, наверное, просто надо выспаться.

— Глотните пару раз — и заснете.

Он дал отбой и глотнул еще. Содрогнулся всем телом. Каждая капля драла глотку, но в желудке превращалась в тепло, и оно искупало боль.

С бутылкой вышел на балкон. С берега — ни ветерка. С тех пор как вернулся в отель, стало только жарче. Алан сел, закинул ноги на перила. Еще глотнул из бутылки. Подумал про Кит. Сходил в номер, отыскал почтовую бумагу, три листа забрал с собой на балкон.

Писал на колене, задрав на перила ноги.

«Милая Кит, ты утверждаешь, что твоя мать всегда была и остается „эмоционально неустойчивой“. До некоторой степени это правда, но кто из нас зимой и летом одним цветом? Я и сам был подвижной мишенью много лет, не находишь?»

Нет, надо конструктивнее.

«Кит, твоя мать — не из того теста, что мы с тобой. Она из летучего и пожароопасного теста».

Это он вычеркнул. Величайшая трагедия в том, что как ни заговори о Руби, выставишься подонком. Руби убивала его, и не раз, — рвала на куски, запихивала внутрь ужасную, смертоносную начинку, потом сшивала заново, — но Кит не в курсе. Он глотнул еще. Лицо онемело. И еще. Господи. Всего каких-то два глотка, а он уже в невесомости.

Зашел в номер, открыл ноутбук. Хотелось посмотреть на дочь. Недавно прислала ему фотографию — она и две подруги, все в деловых костюмах, на какой-то летней ярмарке вакансий в Бостоне. До сих пор совершеннейший ребенок, херувимское личико. Надолго сохранит молодость — не положено так долго оставаться молодым. Он открыл папку с фотографиями, отыскал снимок. Лицо у Кит розовое, круглое, веснушчатое и сияет. С подругами — он наверняка знает, как их зовут, но что-то подзабыл — в обнимку, голова к голове, пирамидкой юношеских надежд и наивности.

Раз уж открыл фотогалерею — здоровенную сетку своей жизни в пиктограммах, — отмотал назад. Вся его жизнь здесь — и это кошмар. На последний его день рождения Кит откопала в гараже несколько десятков фотоальбомов и послала в сервис, где их отсканировали и записали на диск. Алан свалил весь архив в ноутбук, и теперь всё перед ним — его детские снимки, жизнь с Руби, рождение и взросление Кит. То ли Кит, то ли оцифровщики расположили фотографии в хронологическом порядке, и теперь эти тысячи картинок, всю свою летопись Алан мог пролистать за считанные минуты — и нередко пользовался этой возможностью. Жми на стрелку «влево» — и вся недолга. Слишком просто. Это нехорошо. От ностальгии, сожалений и ужаса он устрашающе каменел.

Глотнул еще. Закрыл ноутбук, пошел в ванную — может, побриться? Может, принять душ? Может, принять ванну? Вместо этого ощупал загривок. Половинчатая сфера нароста, твердая и округлая, кулачком вылезала из хребта.