Эффективный Черчилль - Дмитрий Медведев

ГОВОРИТ ЧЕРЧИЛЛЬ: «Человеческим созданиям не дано предвидеть или предсказать в долгосрочном масштабе развитие событий. В один период кажется, что человек прав, в другой — что он ошибается. Потом опять, спустя несколько лет, в перспективе прошедшего времени, все предстает в совершенно ином свете».

Эта речь была посвящена бывшему премьер-министру Невиллу Чемберлену, скончавшемуся 9 ноября после мучительной и безуспешной борьбы с раком. Имея в виду своего предшественника, Черчилль, безусловно, говорил и о себе, о том крутом повороте, который произошел в его карьере, и о той чудесной метаморфозе, когда из не самого популярного заднескамеечника 1930-х годов он превратился в лидера нации начала 1940-х.

После окончания Второй мировой войны образ Черчилля вновь мог измениться. Особенно после тех публикаций, которые стали появляться в Новом Свете. Первыми на суд общественности предстали воспоминания помощника генерала Эйзенхауэра капитана Гарри Батчера «Мои три года с Эйзенхауэром», сериализация которых началась 18 декабря 1945 года в «Saturday Evening Post». Мемуары Батчера были написаны в форме дневника, перемежающегося с цитатами из официальных документов. Среди последних были фрагменты и из писем нашего героя.

Батчер поведал публике о весьма неприятных спорах, которые имели место в англоязычной коалиции. Помимо высокой политики в книге также содержались воспоминания личного характера, не особо лицеприятные для британского премьера. Например, Айк, отобедав с Черчиллем в августе 1942 года, делился с сотрудниками своего штаба, как его сотрапезник хлюпал супом. Или как в другой раз, в середине вечера, Черчилль попросил сменить ему носки[73].

Батчер утверждал, что вести дневник его попросил сам Эйзенхауэр. Однако, когда книга увидела свет, генерал отказался подтвердить слова бывшего помощника. Вместо этого он направил Черчиллю письмо, в котором заметил, что «публикация всей этой чепухи удивила меня не меньше, чем остальных». Также он подчеркнул: «Я надеюсь, мои близкие друзья никогда не поверят, что я мог принять участие в каких-либо действиях, способных навредить личным и официальным отношениям, которые сложились у меня в Великобритании»[74].

Сам Черчилль, находясь в январе 1946 года в США, прокомментировал сложившееся положение спокойно. Обращаясь к Эйзенхауэру, он заметил:

— Должен сказать, вы просто подверглись дурному обращению со стороны своих ближайших помощников. Все эти статьи, по моему мнению, находятся ниже того уровня, на который вообще стоит обращать внимание. Великие события, как и великие люди, становятся маленькими, когда оцениваются скромными умишками.

Также Черчилль извинился, что нередко задерживал Айка у себя до поздней ночи, — еще один упрек со стороны капитана Батчера.

— Меня совершенно не беспокоит, что пишет Батчер, но я и в самом деле искренне сожалею, что несколько раз задерживал вас допоздна. Это ошибка. В моем возрасте уже поздно меняться, но я попытаюсь исправиться[75].

— Я никогда не жаловался, что мне приходилось у вас задерживаться, — ответил Эйзенхауэр. — К тому же это было нечасто. Я всегда возвращался с этих конференций с чувством глубокого удовлетворения, что мы выполняем общую задачу[76].

Несмотря на кажущееся безразличие, в глубине души Черчилль, конечно, переживал. Публикация мемуаров Батчера в средствах массовой информации заняла десять недель. В виде книги они вышли в апреле 1946 года, вызвав бурную реакцию у американских журналистов. Одни смаковали пикантные детали — например, корреспонденты «Chicago Tribune», касаясь вопросов совместной стратегии, не избежали искушения вновь привести слова Айка о том, что «существуют только две профессии в мире, где любители способны превзойти профессионалов. Одна из них — проституция, другая — военная стратегия»[77]. Другие, наоборот, заняли отстраненную позицию. К их числу можно отнести бывшего военного корреспондента в Лондоне Квентина Рейнольдса. Он отметил, что в своих мемуарах Батчер не выступает противником британского премьера, а просто «воспринимает Черчилля таким, каким он был, а не таким, каким его привыкла видеть общественность»[78].

«Мои три года с Эйзенхауэром» — всего лишь первая ласточка в списке послевоенных мемуаров. Причем, несмотря на все подробности частного характера, эта книга оказалась не самой опасной для Черчилля. Куда больший вред могли нанести воспоминания члена Объединенного штаба Ральфа Ингерсолла, которые вышли также в апреле 1946 года под интригующим названием «Совершенно секретно».

По мнению Ингерсолла, в ходе разработки стратегических планов британцы, и в первую очередь Черчилль, постоянно старались реализовать свои империалистические амбиции. Однако, несмотря на все усилия британских союзников, американскому командованию все же удалось отстоять свою точку зрения.

Отдельной критике подверглась средиземноморская стратегия Черчилля, которая, утверждал Ингерсолл, подтвердила мысль о том, что, пока американцы стремились к быстрой победе, британцы думали лишь об использовании имеющихся у них ресурсов для достижения собственных целей.

Черчилль позволил себе заметить, что книги Батчера и Ингерсолла «очень оскорбительные и пренебрежительные как для Британии, так и для моего личного руководства в военное время». Они содержат «много лживых, а в некоторых случаях и весьма злобных утверждений»[79].

Третьим ударом по репутации британского премьера стали воспоминания сына Франклина Д. Рузвельта Элиота «Как он видел это», вышедшие в октябре 1946 года. Элиот придерживался аналогичных взглядов, что и военный публицист Ральф Ингерсолл. Только на этот раз в качестве аргументов приводились высказывания Ф. Д. Р., который считал Черчилля (как указывал Элиот) «самым настоящим старым тори, представителем старой школы, управляющим Империей методами XVIII столетия».

Также Элиот (уже от своего имени) обвинил Уинстона в «непрекращающейся битве за перенос даты высадки в Европу», за попытку «переключить все силы на защиту интересов Британской империи на Балканах и в Центральной Европе»[80].

На этот раз Черчилль отреагировал на удивление спокойно.

— Элиот Рузвельт написал глупую книгу, — сказал он своему врачу, лорду Морану, во время работы над одной из своих картин. — Он атаковал меня.

Сделав несколько мазков кистью, политик добавил:

— Меня не волнует, что он говорит. Элиот не из тех, кто стоит со мной на одном уровне.