Между делом (публицистика и житейские истории) - Владимир Михайлович Шарик

строг, даже приходилось наказывать её за то, что она стала выпивать. А вы знаете, когда я вижу пьяную женщину, то я её готов разорвать на части. А когда этим занимается собственная дочь то злость увеличивается, поэтому был за мной такой грех, что жестко наказывал уже взрослую дочь. За что она и возненавидела меня. Сын… Сын жил далеко и никак не вмешивался в наши отношения. Но вот, когда приехал, то показал свою суть. Приехал он в гости, но не ко мне, а к теще. Мы жили в соседних домах. И вот на третий или четвертый день он заглянул ко мне в гости. Я ему сразу же высказал свое неудовольствие. Мол, что же это ты прежде к теще пошел, а не к отцу родному. Так она ж нам помогала, когда я заочно учился в институте. Сказал он. Тут меня прямо зло взяло. А сколько ж я тебе помогал, а кто тебя до того учил, и в чем тебе отказ был.

– Это другое. Так должно быть.

Я тогда вышел из себя, не люблю я когда существует такая несправедливость. Высказал я ему все это. А он мне.

– Вот ты всегда так кричишь, когда неправ. Всегда на крик берешь. И над матерью издевался. Что теперь один остался.

Обидно мне так стало и говорю.

– Разве я её в милицию сдал. Это ж она меня сдала и опозорила на всё село, а потом ещё и развод оформила. Подлая такая.

Потом еще что-то в гневе говорил, а сын вдруг подбегает ко мне и хватает за горло и давит что силы. Едва не задавил меня. Не знаю как я вырвался с его рук, упал на пол, а он убежал с квартиры.

Потом позвонил внук.

– Алло, я слушаю… Это ты , Саша?… Здравствуй…Ходил на базар, купил молока, сливок. Я ж без молочного не могу… Нормально себя чувствую… Я говорю, что нормально себя чувствую… Да, я не кричу. Почему ты говоришь, что я кричу, я так разговариваю, неужели ты до сих пор не понял этого… И когда я на вас кричал?… Никогда я на вас не кричал… А я говорю, что не кричал… Да пошёл ты!…

Вот называется поговорил с родным внуком. У меня такая привычка с завода осталась – говорить на повышенных тонах. Там же, если не поднимешь голос, не согнешь в несколько этажей мат, то тебя никто и не услышит, даже, если будешь прав. А я всегда отстаивал свою точку зрения, если был прав, кто б передо мной не был. Однажды даже заместителя директора послал …, когда он навязывал свое мнение. Правда, потом извинялся, но он сказал, что он сам виноват, что не представился, а полез со своими дурацкими советами, и получил по первое число. То я так и со всеми общался, а он говорит, что я кричу. Лучше б он не звонил, только меня расстроил, надо теперь успокоительных выпить. Вместо того, что бы спросить у деда, как твои дела, как здоровье, может, в чем нуждаешься, так он сразу начинает свои права качать… Да, и звонит он мне из чистого любопытства, что бы узнать жив ли я или уже дуба врезал. Боится, что, если умру и долго буду лежать в квартире, то она вся провоняется трупным запахом, и таким образом испортит их наследство… Что за люди? Откуда у них такая черствость. Впрочем, чего там удивляться. Весь пошел в папочку, который едва не задавил меня. Я ночью уснуть не могу, потому как чувствую как будь-то меня кто-то давит, мне дышать нечем. А бывает, что просыпаюсь в холодном поту, потому что снится мне сын, который пытается убить меня. Родной сын, которого я выносил на своих руках, которого вырастил, выучил, обеспечил квартирой, машиной… и он мне в благодарность вот такое сделал. Не желал бы я и врагу своему, что бы он видел такие сны… Лучше б он меня тогда задавил, чем вот теперь я так мучаюсь. За что мне такое наказание?!… Что я не так делал?!… Никогда не мог я подумать, что в старости у меня будут такие мучения. Остался один, совсем один. Не с кем ни радостью поделится, ни горе разделить. Соседи, знакомые тоже хотят с меня только выгоду иметь. Есть у меня тут такой сосед, когда я ему рассказал, что поссорился с родными, после того как сын меня едва не задавил, так он стал так меня обхаживать, такие сладкие речи пел, что хоть к ране прилаживай. И спросит, как здоровья и поинтересуется нельзя ли чего купить для меня, когда в магазин идет или может что-либо по дому сделать. Но однажды увидел, что ко мне внук приехал и спросил, мол, вы что помирились. Я сказал, что да. Так он после того и здороваться со мной перестал. Видишь ли, ему хотелось, что бы я квартиру на него переписал! Сейчас дождешься! Я не совсем умом тронулся. Да! Они у меня не самые лучшие дети! Но они моя кровь и как я могу их лишить законного наследства, хотя они того и не заслуживают… Вот так и маюсь в одиночестве… Сам пью, сам гуляю… А как хочется сесть за большой семейный стол и выпить за здоровья и благополучие всех их или даже просто встретится и поговорить ведь больше сорока лет жили вместе, всё было общее и горе, и радости. А теперь один, совсем один, тыняюсь, как неприкаянный. Не с кем поговорить, не с кем порадоваться или погоревать… Конечно, есть ещё и женщины. Женщины, женщины. Я вас любил и вы меня любили, но… Это отдельный разговор, потому как с ними не так и просто.

Немного о женщинах. Я получил развод, совсем неожиданно и без согласия. Надо было в шестьдесят с хвостиком начинать жизнь сначала. Конечно, я не мог оставаться один долго, но одно дело иметь любовницу, а другое дело иметь хорошую спутницу жизни. От любовницы, в принципе, требуется только одно, тогда как от супруги требуется целый ряд положительных качеств, благодаря чему, союз может быть долгим и счастливым. Я с грустью вспоминаю свою маму, которая умоляла меня на коленках со слезами на глазах, не брать замуж Людку. И вот спустя сорок три года её предчувствия сбылись. Я один у разбитого корыта. Хотя я не совсем честен, когда говорю так – у меня была тогда женщина, ведь Людмила