160 страниц из солдатского дневника - Мансур Абдулин

Мечтателем я остался и до седых волос, мечтателя не вытравили из меня и окопы под Сталинградом в декабре сорок второго…

«Как бы мне роту всколыхнуть, — мучительно размышлял я в те дни. — Что придумать, чтобы люди сделали невозможное и, несмотря ни на что, все бы разом обрели пристойный облик?..»

Идея пришла внезапно, я даже испугался поначалу. Но когда я проанализировал варианты «последствий», я решил, что меня невозможно будет разоблачить, и начал свои действия.

Сначала я отлучился от своей роты на полчаса, а вернувшись, принес «потрясающую новость»:

— Хлопцы, ходит слух, что на Донской фронт прибыл Сталин!

И «новость» понеслась по окопам и траншеям с самой стремительной на войне скоростью — со скоростью солдатского телеграфа. Уже через какой-нибудь час я не увидел в нашем батальоне ни одного солдата, который бы не наводил порядок в своем туалете. Хлопают и скребут свои шинели. Пришивают хлястики. Бреются на морозе и моются. Чистят свое оружие. Словом, принимают бравый вид…

Начальству задают солдаты вопросы, чтоб удостовериться, начальство в недоумении, но солдаты в данном случае слуху верят больше, чем начальству. Мол, зажимает начальство такую новость, понятно, секретность сохраняет… Зря я боялся за «последствия» своей идеи. Признайся я теперь, что слух пустил я, мне бы уже просто не поверили…

Как-то по ходу наступления и продвижения нашего батальона увидел я ряд крепких блиндажей, брошенных немцами. Солдаты наши приостанавливаются возле них, что-то выясняют и двигаются дальше, вперед… Достиг и я этих блиндажей. Смотрю, у входа на земле корчится могучий артиллерист из полковой артиллерии. Похоже, отравился чем-то, это бывало часто.

Пострадавший колени поджимает, мнет свой живот и стонет, как в трубу. Солдаты посмотрят на «страшные муки» — и прочь.

— Чем же он отравился? — пытаюсь дознаться.

— А вон, видишь, что-то из тех бутылей выпил.

Я посмотрел: в ящике шесть бутылей литра по три-четыре каждая. Жидкость в них золотистая и вязкая.

Умирающий изо всех сил старается умереть самым мучительным образом. Блеснул на меня подозрительным глазом и жалобно стонет:

— Ох, боже ж мий! Ох, боже ж мий!..

Тут я разглядел, что у этого хохла морда малиновая, хоть он старается, надувшись, побагроветь… Выясняю, что в блиндаже еще есть ящики с такими бутылями… В нашей минроте были свои повозки, запряженные парами. Я шепнул из наших одному, чтобы сюда скорей пригнали из роты двуколку.

Двуколка подоспела вовремя, вперед артиллерийской повозки. Тут хохол взревел по-настоящему:

— Оставьте ж хоть ящик, паразиты!

— Не, — гогочут наши хлопцы. — Самим мало!

— Э!.. Тоди и я з вамы!..

Потом уже, став в нашей роте почти своим, артиллерист — его звали Микола Марченко — очень любил рассказывать, как он обдурил чуть не целый батальон и как на «хитром татарине» вышла у него осечка: «…а этот сузил свои татарские зенки и так и впился в мою морду…» И делал под конец рассказа вывод:

— Там, где татарин, хохлу делать нечего!

Чтобы повысить боевую эффективность роты, Бутейко решил наш расчет сделать «кочующим». Мы должны были действовать теперь совершенно самостоятельно даа переднем крае батальона, выбирать огневые позиции, смотря по обстановке, и вести огонь во взаимодействии со стрелковой ротой.

Теперь командир стрелков, имея минометный расчет непосредственно возле себя, мог при необходимости поражать цели минометным огнем. Появился, например, у фашистов снайпер, который укрылся за подбитым танком, — кроме как навесным минометным огнем, его ничем не достанешь. Или заработала новая пулеметная точка у гитлеровцев — опять же нет против нее лучшего средства, чем навесные мины. Прибежит из стрелковой роты связной: появилась цель, которая укрыта, к примеру, за подбитой пушкой, — мы без волокиты хватаем на вьюки свой миномет и спешим на выручку, как «скорая помощь». Глаз на определение точной дистанции до цели уже наметан. Работая все время вместе — Суворов, я и Худайбергенов Фуат, — мы третьей миной поражали цель.

Главное преимущество кочующего минометного расчета — оперативность: не успеет враг освоиться на новой огневой, как мы его тут же накроем своим навесным огнем. Из-за постоянной нашей кочевки мы были неуловимы для фашистов.

Через дивизионную газету «Вперед!» нашу тактику кочующего миномета распространяли по всем минометным ротам дивизии.

Одно неудобство: очень тяжело минометчикам таскать на горбу вьюки. Особенно неудобной ношей мне казался ствол. Отшлифовался о грубое сукно, блестит, как никелированный, и мало что тяжелый — двадцать килограммов, так еще и выскальзывает из рук, как налим.

Надумал я таскать ствол за собой на поводке. Привязал веревку к шаровой пяте — и вперед! Ствол скользит по мерзлой земле, а по снегу даже обгоняет меня. Вот благодать-то! Комроты Бутейко увидел, как ловко я теперь передвигаюсь, и говорит:

— Следи только, чтобы чехол со ствола не слетал, а то песком забьешь ствол и зеркало испортишь.

Я рад-радешенек, что комроты вроде бы одобрил мою идею. Но радоваться пришлось недолго.

— Раз такое дело, — продолжает Бутейко, — придется наводчикам вменить в обязанность таскать еще и лоток с минами!

— Есть! — говорю.

Теперь у меня «на поводке» двадцать килограммов да на горбу двадцать два. Товарищи хохочут: «Что, не удалось посачковать, Мансур? Хохол оказался хитрей татарина?»

Но это юмор, на который солдат неистощим даже в самой трудной обстановке. Обстановка же была тяжелейшая. Редко выпадали дни, чтобы в расчете, как положено, было пять человек. Потери мы несли большие: личный состав роты обновился уже дважды. Четвертого номера мы имели от случая к случаю, а о пятом и мечтать забыли. Сами таскали на себе и мины, и лафеты, и плиты. А надо было, так и вдвоем управлялись. Лишь бы только все до единого миномета вели огонь по врагу!

Но все же у нас потери были меньше, чем в стрелковых ротах. У тех обновлялся личный состав в течение недели-двух. Трогательно было ощущать их заботу о нас — минометчиках. Они сами запасались минами, заранее в своих окопах готовили площадку для установки миномета: наше близкое соседство поднимало у них боевой дух. За наши стволы-трубы они прозвали нас «самоварниками»… Поэтому в минуты затишья мы бывали частыми гостями в стрелковых ротах.

Однажды стрелки встретили меня строгим предупреждением, что на переднем крае фашистов появился снайпер — уже семеро наших неосторожных солдат поплатились жизнью. Сел я рядышком с убитыми солдатами и призадумался… Снайпера надо уничтожить!