Святы и прокляты - Юлия Андреева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем не менее Константин и Анна записали слова Иннокентия относительно Фридриха:
– Будет невыгодным, если он сохранит за собой императорскую власть, так как тогда Сицилийское королевство объединится с империей, а Церковь низвергнется в смуту. Ведь Фридрих, не говоря уже о других опасностях, не захочет дать Церкви присягу на верность и стать ее вассалом, как этого не сделал и его отец. Мнение, будто мешать его избранию негоже, дабы он позднее не обвинил Церковь в потере империи, не имеет значения. Никто не сможет с полным правом утверждать, что Церковь отняла у него империю, так как брат его отца, Филипп Швабский, в гораздо большей степени вторгся не только в империю, но и в его долю отцовского наследства. И намеревается силой занять владения его матери, для защиты которых Римская церковь трудится, не жалея усилий и расходов, употребляя мудрость.
Тут заговорило сразу несколько человек, так что ничего нельзя было понять. Утративший всякий страх Константин вскочил с места и чуть не исчез в нише, пытаясь разобрать, что предлагают ораторы. В последний момент оруженосец Фридриха умудрился схватить мальчишку за шиворот и рывком бросить обратно к каменному столу.
Впрочем, и бывший оруженосец и трубадур с самого начала знали, что Папа ополчился как против своего опекаемого, так и против его дяди Филиппа Швабского, подтверждая права Оттона Брауншвейгского. Трубадуры пели об Оттоне как о чрезвычайно сговорчивом баране, готовом пойти на заклание, если того потребует его благодетель и хозяин. Благодетелем стал Папа, хозяином тоже.
Это ему 8 июня 1201 года Оттон принес в Нейссе заверенную присягу. Он обязался возвратить бывшие владения Римской церкви в Центральной Италии, постепенно подчиняя воле Папы всю империю, весь мир. Кроме того, будущий король божился не предпринимать никаких шагов без соизволения своего патрона. После чего Оттон официально утвердился на троне, сделавшись королем по соизволению Папы. В тот же момент все его противники, а стало быть, сторонники Фридриха и Филиппа, были единым махом отлучены от церкви.
Дальше пошла косьба, которую никто не ожидал: германский епископат противился неугодному королю, Папа через своего легата Гвидо Пренестского угрожал епископу анафемой, благодаря чему епископ Конрад фон Вюрцбург[40] и архиепископ Эберхард II фон Зальцбург[41] примкнули к гвельфам, а вслед за ними перестали сопротивляться почти все саксонские епископы.
Летом сдались Оттокар Богемский[42], а ландграф Герман I Тюрингский[43] все еще колебался, выискивая лазейку. После чего король Оттон IV пленил архиепископа Гартвига Бременского, заставив его признать волю Папы. Был отлучен от церкви верный маленькому королю архиепископ Людольф Магдебургский, а епископ Дитрих Утрехтский отстранен от занимаемой должности. После этого епископы городов Метца и Трира вернулись под власть Папы, а король Богемии Оттокар и ландграф Тюрингии Герман I послали войска против Филиппа. Поняв, что Штауфены обречены, отлученный архиепископ Магдебургский был вынужден покориться Папе. Вслед за ним сдались епископы Гартвиг Аугсбургский, Дитрих Мерзебургский, Экберт Бамбергский и Вольфгер из Пассау. После чего Папа Иннокентий III сам призвал ломбардские города признать Оттона IV.
– Казалось бы – ничто уже не поможет Штауфенам, – вдруг сорвавшись с места, начал нараспев трубадур, следуя мелькающим перед глазами картинкам, – как вдруг Папа с удивлением для себя обнаружил, что, может, он и представитель Бога на земле, но уж точно не Бог. Кто бы мог подумать, что в один прекрасный день от короля-марионетки отречется его брат Генрих, пфальцграф Рейнский?[44] Затем – ландграф Тюрингии Герман, Оттокар Богемский, герцог Генрих Брабантский[45] и архиепископ Кёльнский Адольф. А дальше переход из лагеря Оттона к Филиппу напоминал уже обвал в горах: епископы Падеборна, Страсбурга, Оснабрюка, Мюнстера и Люттиха, аббаты и священники Ксантена, Святого Куниберта в Кёльне и в Корвее…
– Все возвращалось на круги своя, – вторил трубадуру Вольфганг, – 6 января 1205 года Филипп Швабский короновался во второй раз в традиционном месте в Аахене архиепископом Адольфом Кёльнским, полномочным представителем Папы при совершении таинства миропомазания.
Оттон сохранил за собой только Кёльн, да и то ненадолго. Отлично понимая, что оставаясь живым и непокоренным, противник может вновь собрать вокруг себя огромную армию, 27 августа 1206 года Филипп окончательно уничтожил войска Оттона IV в битве при Вассенберге, после чего Кёльн также подчинился новому королю.
А потерпевший поражение Иннокентий немедленно вступил в переговоры с Филиппом, предложив тому высказать свои претензии к Римской церкви, если таковые имеются. Однако благородный Филипп не собирался поминать былых обид, мало того, он был готов поддерживать Церковь, собираясь выделить средства на новый крестовый поход.
– Растроганный Иннокентий тут же предложил Филиппу выдать его дочь, помолвленную прежде с баварским пфальцграфом Оттоном Виттельсбахским[46], за своего племянника. Король согласился. Об этом стало известно летописцу и честнейшему человеку в империи Бурхарду Уршпергскому – вашему отцу, Анна и Константин! Приветствуйте его стоя! – орал Вальтер.
– В этом и заключалась роковая ошибка несчастного короля. 21 июня 1208 обиженный отказом жених заколол Филиппа в епископском дворце в городе Бамберге, – Фогельвейде рубанул в воздухе культей.
– Так свершился Божий суд! Бом-бом! – запел оруженосец, изображая, будто раскачивает язык большого колокола. – Бом-бом…
– Но он не принес короны четырнадцатилетнему Фридриху, в очередной раз водрузив ее на свинорылого Оттона! – выкрикнув последнюю фразу, трубадур схватился за сердце и, побледнев, упал на пол.
В очередной вспышке молнии картинка с истекающим кровью королем вспыхнула и тут же погасла. На полу, в луже красного вина, лежал потерявший сознание Фогельвейде…
* * *На следующий день все свидетели наваждения проснулись в своих постелях.
– Ох и сильно же я перебрал вчера за ужином! – сокрушался оруженосец.
Трубадур был непривычно молчалив. Одна только Анна болтала без умолку о красоте папского облачения, и как понравился ей приснившийся ночью собор и огромный зал с дивными гобеленами. Понимая, что все они в эту ночь видели во сне одно и то же, взрослые подавленно молчали, а Константин едва не помер, обнаружив на столе исписанные своим почерком листки.
– Этот замок носит имя «Грех», и все мы грешим, даже просто находясь здесь, – объяснил происходящее Рудольфио, пришедший забрать очередную порцию записок.
– Доложите, пожалуйста, сеньору, – зачесав пальцами всклокоченные со сна светлые с обильной проседью волосы и горделиво выпрямив спину, Вольфганг Франц выступил перед Рудольфио, точно произносящий вызов рыцарь, – что мы не желаем больше быть свидетелями дьявольских наваждений и…
– И что? Покидаем этот негостеприимный замок? – рассмеялся Рудольфио. – Хотел бы я знать, как у вас это получится?
В результате все утро летописцы проговорили, так и не сев за работу. В положенный час приставленный к ним смотритель-монах обнаружил пустые листы, на основании чего, запретил слугам нести им завтрак. Кроме того, он пригрозил лишить лентяев обеда и ужина, если те не возьмутся за дело и не продолжат порученный им труд. После этого мнения, следует ли продолжать работу, губя свои бессмертные души или лучше выждать удобного случая и напасть на охрану, разделились.
Глава 8. Соколиный король
– Кто изображен на этом гобелене? – точно завороженная Анна впилась глазами в красивую даму в красно-золотых одеждах с темным соколом на толстой, подбитой мехом перчатке.
– Кабы знал я такую красавицу… – мечтательно протянул оруженосец.
Девочка снова была в своей одежде, которая не шла ни в какое сравнение с нарядами изображенных на картинах дам. Она с сожалением посмотрела на обтрепанный подол своего платья, но неожиданно показала рукой на птицу.
– А! Это чеглока – любимый сокол королевы Элеоноры Английской, матери короля Ричарда Львиное Сердце, – с готовностью пояснил Вольфганг Франц. – Видите, какой он крохотный, хотя для дамских ручек и такой малыш сущая тяжесть. Рыцари предпочитают крупных соколов: сапсан, кречет, балобан весят, как грудной младенец или курица. А держать их следует вот как эта дама, на слегка отведенной и согнутой в локте руке, на специальной перчатке или рукавице. Уверен, будь у нас тут некрупный сокол, такой как чеглока или дербник, уж вы бы тогда показали всем, как следует охотиться благородным людям!
Услышав похвалу, девочка зарделась, и это приободрило Вольфганга.
– Во время состязаний особенно ценятся те соколы, которые ловят добычу в воздухе, нападая на жертву стремительным броском, «ставкой».