Песчаные замки - Луанн Райс

— Замолчи. У нас настоящая, искренняя любовь. Ты считаешь ее опьянением, наркотическим одурением, которое позволяет что-то забыть. Могу поклясться, Агнес, тебе подойдет лишь святой или ангел. А мне — только Питер.

Сестры пристально смотрели друг на друга. Они так давно вместе, столько пережили. Агнес не помнит ни одного дня своей жизни без Реджис — она всегда рядом. Агнес родилась через пять дней после того, как Реджис исполнилось два года. Девушки молчали.

— Пора заняться делами, — сказала Реджис. — Мне надо идти.

— Какими делами? — уточнила Агнес. — Мороженым или книжками?

— Нынче утром книжками, — подтвердила Реджис. — Пыльными томами в библиотеке тети Берни.

— По крайней мере познакомишься с книгами, — вздохнула Агнес. Школьные архивы, требники, латинские учебники, старые катехизисы… Сама она занималась уборкой художественных и фотографических студий.

Реджис кивнула. Агнес заметила, что сестра бросила взгляд на высокий секретер, на крышке которого с фотографии улыбался отец. Реджис давно ее туда поставила, вскоре после их возвращения из Ирландии. Кто-то сдвинул рамку, отставил подальше, и она заботливо подвинула ее на прежнее место.

Агнес известно, зачем она это делает.

Когда они были маленькими, отец обязательно заходил в детскую повозиться с ними. Там он и стоял, в ногах кроватей, улыбаясь им сверху вниз, потом присаживался куда-нибудь на краешек и читал. Такой добрый, любящий. Реджис думает, что фотография — это он. Не просто старый снимок, застывший миг времени, а настоящий живой отец.

— Он, действительно, едет домой, — подтвердила Агнес.

Но Реджис не ответила. Просто замерла, касаясь рукой отцовского снимка, словно он был реальнее слов сестры, потом улыбнулась девочкам и вышла из комнаты.

Глава 5

Хонор чувствовала дрожь во всем теле, электрический заряд в воздухе, почти как при смене времен года, будто с севера хрустко шла осень. Но стоял конец лета, трава и камни источали жар, вода была тихая, небо безоблачно-голубое. Моя у кухонного окна посуду после завтрака, она увидела вышедшую из боковой двери Реджис и окликнула дочку.

— Мне с тобой надо поговорить.

— Питер заедет минут через десять, отвезет меня в библиотеку — нельзя ли попозже?

— Зайди ненадолго.

Хонор заметила, как дочь застыла с мрачным взглядом и неохотно направилась к кухонной двери.

— В чем дело? — спросила Реджис.

— Хочу поговорить с тобой наедине. О письме твоего отца. С глазу на глаз, без девочек.

— Почему?

Хонор набрала в грудь воздуху. Разговоры о Джоне — пустыня Сахара. Без воды, без деревьев, нестерпимо обширная; им ни разу не удалось безопасно ее пересечь.

— Потому что хочу узнать, как ты себя чувствуешь.

— Отлично, мам, — заверила Реджис.

— Расскажи.

— Что ты хочешь от меня услышать? Наконец папа едет домой, я уже больше ждать не могу. А ты?

— Речь идет не обо мне. Именно ты…

— Что? Я виновата в том, что он попал в тюрьму? Знаю, мам.

— Я вовсе не то хотела сказать! — выдохнула Хонор и удивилась, как дочери удается так быстро вникать в суть. — Я имею в виду, что именно ты меня беспокоишь. Знаю, ты долго ждала этого дня. Просто хочу спросить…

Дочь напряженно смотрела на нее и слушала, поэтому Хонор не хватило духу сказать то, что хотелось: посоветовать Реджис не питать особых надежд.

— Что?

— …не стоит ли нам пойти к доктору Корри? — договорила она вместо этого.

— Я больше не нуждаюсь в лечении, — заявила Реджис. — Выздоровела полностью. Три года не ныряла в Дьявольскую пучину, как минимум, четыре года не лазала на церковный шпиль, держу обещание больше не плавать к Норт-Бразер и выхожу замуж.

— Я не уверена в положительности последнего пункта.

— Что ты говоришь? — гневно переспросила Реджис.

— Детка, ты слишком молода. Вот и все, что я могу сказать. Позволь мне договориться с доктором Корри и…

— Если тебе самой больше не хочется замуж, это не означает, что никому другому не хочется, и что я должна вернуться в психушку!

— Реджис, милая…

— В том, что отец сел в тюрьму, одно хорошо — это в каком-то смысле облегчило дело. Тебе не пришлось взашей его выгонять.

Хонор глубоко вздохнула. Реджис уставилась на мать в ожидании возражений. «Девочка разрывается, видя идиллическую любовь между родителями и ее обреченность», — подумала Хонор.

— С другой стороны, — продолжала Реджис, хотя мать не сказала ни слова, — ты, похоже, вновь хочешь заниматься живописью.

У Хонор гулко стукнуло сердце. Она даже не думала, что кто-нибудь об этом догадывается. Искусство превратилось в работу, в предмет преподавания. Ее собственные произведения кажутся замшелыми.

— Да, — призналась она, — кое-что новое начала. Это приятно.

— Он тебя вдохновил, — усмехнулась Реджис. — Все возвращается. Вы оба художники. Никогда друг без друга не сможете жить.

Хонор отвела глаза. Реджис задела чувствительный нерв, не зная, что любовь к Джону превратила для нее практически любую другую любовь в мелкую и пустую. Она его любила всем своим существом. На радость и на горе он самый желанный на свете мужчина, и при известии о его возвращении на нее потоком нахлынули мысли, которые хотелось запечатлеть на холсте.

— Только больше не держи на него зла, — сказала Реджис.

— За что?

— Сама знаешь. За то, что я была на утесе. В этом я виновата, не он.

— Тебе было четырнадцать, — напомнила Хонор.

— Знаю! Я была уже достаточно взрослая, сама могла о себе позаботиться. Поэтому ни в чем не вини папу. Во всем я сама виновата…

— Скажешь мне это, когда у тебя будут дети, — ответила Хонор.

— Скажу, — пообещала Реджис. — Надеюсь, что скоро.

Мать не пожелала проглотить наживку. Хотя на самом деле проглотила, глубоко вонзив ногти в ладони. Но ничего не могла с собой поделать — Реджис настолько целеустремленная, что когда ей взбредет в голову какая-то идея, она полностью ей отдается.

— Это было бы очень серьезной ошибкой, — предупредила она. — Фактически я думаю, что свадьбу надо отложить. Октябрь слишком близко…

— В том-то и дело! Ты знаешь, что мы с Питером любим друг друга, знаешь, что всегда будем вместе, знаешь, что я верю в любовь больше всего на свете, и поэтому говоришь неприятные вещи?

— Потому что ты не все продумала. Потому что… — Голос дрогнул, прервался. Хонор не знала, какими словами высказать свое тревожное подозрение, что Реджис спешит выйти замуж из страха, побуждаемая ей самой непонятным инстинктом.

— Мама, если ты пытаешься отговорить меня от замужества, считаешь, что я должна сначала получить диплом или что-нибудь вроде того, то забудь. Мы с Питером хотим пожениться, создать семью, иметь детей, найти счастье друг с другом. Теперь папа приедет и выдаст меня замуж!

— Это очень важное событие в жизни, Реджис, а ты еще совсем молода. Как можно рассуждать о детях, когда сама еще не выросла?

— Выросла! — Она угрожающе повысила тон.

— Знаю, — поспешно поддакнула Хонор, решая другую задачу. — Знаю, выросла. Но, по-моему, двадцать лет слишком мало. Детка, ты старшая, сестры во всем равняются на тебя. Мне бы хотелось, чтоб ты чуть помедлила, обрела уверенность в себе, хорошо поняла, чего хочешь. Разве тебе не хочется, чтобы точно так же вели себя Агнес и Сес?

— Хочется, чтобы они точно так же безумно влюбились, как я в Питера.

— Я вовсе не утверждаю, будто ты не любишь Питера, — оговорилась Хонор.

— Тогда почему не должна выходить за него?

— Потому что в двадцать лет не всегда понимаешь, чего тебе нужно. Думаешь, что понимаешь…

— Ты же понимала. Любила папу.

— Но мы поженились, когда повзрослели…

— Но ты все понимала. И вы были вместе, просто выжидали общепринятый срок.

Хонор поморщилась при слове «общепринятый».

— Мы ждали, когда закончим учебу, когда твой отец убедится, что сможет зарабатывать на жизнь. Он предпочел стать художником, и хотя я взялась за преподавательскую работу, считал безответственным просто жениться, заводить семью, не зная, может ли себе это позволить.

— Питер ответственный!

— Он студент колледжа, — медленно проговорила Хонор, понимая, что должна соблюдать осторожность. — Знаю, подрабатывает на поле для гольфа, но сейчас его обеспечивают родители. Ты работаешь в двух местах, он частично. Что будет после вашей женитьбы?

— Он найдет хорошую работу! Непременно! Мы оба! — воскликнула Реджис, расхаживая по кухне. — Вам с папой трудно было после женитьбы. Помню рассказы, как вы занимались уборкой в домах, прежде чем ты стала преподавать, а он продавать свои снимки, фотографировать в школах, снимать на открытки детей с Санта-Клаусом…

— Нам было нелегко, — согласилась Хонор. Неужели они с Джоном внушили детям романтическое представление о голодных годах своей артистической жизни? Но, даже думая об этом, она ощутила острую тоску по тем дням, когда они жили на хлебе с сыром, диком винограде и яблоках, жили мечтами, полетом к звездам.