Статьи, предположительно написанные Лесковым - Николай Лесков

Говоря о чиновничестве и бюрократизме, не можем отказать себе в удовольствии передать факт, за достоверность которого ручается «Одесский вестник» и подтверждение которого, если захотеть, можно двадцать раз найти и здесь, в Петербурге.

Одна предержащая власть обратилась к другой, высшей ее, предержащей власти за разрешением отпуска подрядчику известного количества смолы. Высший начальник возвратил подчиненному лицу его представление с надписью: «Стыдно вам! Вы входите с вопросом о таком деле, решение которого зависит прямо от вас». Ну, конечно, подчиненный решил дело, как сумел и как следовало по закону; но он как подьячий и человек без просвещенного на вещи взгляда побоялся, как бы с своим решением вопроса впросак не попасть: вместо того, чтобы похерить и уничтожить и свое прежнее представление и начальническое замечание, он велел подшить бумагу «к делу». «Завели» дело. Но «дело» нужно было озаглавить, и вот столоначальник озаглавливает его так: «Дело о смоле и о происходящем оттого стыде». Начальник столоначальника видел эту надпись, одобрил ее, и под этим титулом дело сдано в архив.

<ОБОЗРЕНИЕ ВНУТРЕННИХ СОБЫТИЙ>

С.-Петербург, пятница, 12-го января 1862 г

Праздник, святки! Молодежи радость; зрелый возраст тоже не отстает и веселится; пожилой народ хорохорится по-своему, справляя праздники. Лысая и беззубая старость и та сбирается тряхнуть стариной и вспомнить бывалые годы. Всем весело; все счастливы. Театры битком набиты, залы маскарадов и разных шпиц-балов кишат народом всех возрастов и полов. В окнах досужих обитателей столицы свет тысячи огней разливается вплоть до заутрень; вечеринки, рауты, ряженые, разный пляс, катанья, песни, веселье, смех и звонкий хохот везде и повсюду. Да как и не веселиться, благо есть от чего! Кому вышла награда, кому награжденье дали, кому сама фортуна точно с неба свалилась!

Вот у нас один приятель вчера задавал пир горой от нежданной награды: у него был просто Станислав на шее. Вдруг вечером, накануне нового года, ему приносят пакет за казенной печатью. Сам господин директор пишет к нему: «Милостивый государь, Григорий Антонович!» Разве одно уж это не награда? Но постойте: далее начальник весьма вежливо уведомляет подчиненного о всемилостивейшем пожаловании ему ордена святого Станислава второй степени, Императорскою короною украшенного! Сколько зависти возбудила эта награда счастливого экзекутора в других сослуживцах, из которых многие украшали себя лишь бронзовою на андреевской ленте медалью за Крымскую кампанию, о которой так много читали, бывало, они в разных газетах. Ну, уж и задал же наш экзекутор пир! Если сосчитать хорошенько, сколько тут выпито мужчинами, сколько съедено дамами, сколько истреблено и теми и другими вместе, да перевести это на обыкновенный многогрешный счет, то, право, всех расходов наберется, по крайней мере, сажен на тридцать лучшего качества чистых березовых дров!

Вот другой наш знакомый, так тот, наоборот, за орденами не гонится, хочет прежде чинов нахвататься, а уж потом разом и заслужить Анну в петлицу. И кажется, что теперь до нее недалеко. Впрочем, есть пословица: «и близко локоток, да не укусишь!» К новому году о нашем горячем служаке пошло представление в асессоры, со старшинством с девятого декабря. Заветное число! Из трехсот тысяч чиновников всероссийских, наверно, тысяч двести пятьдесят считаются в настоящих чинах со старшинством с девятого декабря. Что ж? Коллежский асессор — чин немаловажный! Теперь уж простись с кругом просто «благородных»; теперь поднимай выше! Не унижай нас! Мы высокоблагородие! Штаб-офицер! В некотором роде майор по армии! Жаль только, что усов носить нам нельзя, а то бы совсем майор майором! Просто бы подполковником глядел! Будущий асессор тоже задал балик: повеселились, поужинали, недурно и попили!

Справил награжденье и еще один приятель. К новому году обыкновенно у нас раздают остатки нештатным: вот и ему нынче отсыпали, благо в прошлом году ничего не давали. Жалованье семнадцать с полтиною в месяц, без нескольких копеек. Оно хоть немного, но люди считают, что квартиры на Выборгской дешевы. Ну, там, конечно, дрова… ну, кофеишко, сахар, в лавочку в мелочную должен… ведь четверо ребятишек: поверите ли, ей-ей едва справишься! А нынче пришлось так, что ни дров ни полена, ни кредиту в лавке ни на грош! Сынишка в гимназию ходит: надо за полгода деньги внести, а взять-то их неоткуда — просто хоть об стену головой стукайся! Сам отец семейства берет со стороны частные бумаги переписывать по 12 копеек с листа — и то уж по две копейки лишку натянул! Да жена кое-как еще изворачивается; жена берет чужое белье стирать да в свободное время носки вяжет: только вот этим и сводят концы с концами. Вдруг нынче к празднику четырнадцать целковых награжденья! И без вычету! Просто счастье такое, что и сказать нельзя! Ну, как широкой русской натуре не спрыснуть такого праздника и не кутнуть во все лопатки: авось жена управится! Посидит подольше ночку, свяжет лишнюю пару носков, настирает побольше чужого белья, благо, своих тряпок немного: все на перечете. Гостям и хозяину весело, но хозяйка горюет и ворчит, что целого гуся гости ухлопали. А гусь-то какой! На двое суток на целую бы семью хватило! Из потрохов да из папоротков супу было бы вдосталь, а то все на жаркое, кому ножку, кому крылышко, кому сладкое мясо, кому душку, а кому и всю барыню! А вот теперь ни супу с жарким на двое суток, ни на гимназию сыну за полгода нет ничего!

Иного рода расчеты у молоденькой швейки. Она тоже делает спрыски и угощает подруг кофеем с густыми сливками да с кондитерскими пирожками. Шутка ли? Три месяца провела в одиночестве: ни единой поддержки в свете не находила, ни друга, ни руководителя. Ан вот судьба и улыбнулась: в маскараде ей выискался покровитель. Оно ни много ни мало пятнадцать целковых лишнего содержания да шесть рублей из магазина жалованья: при готовой квартире и хозяйских харчах хватит и на шляпку, и на ботинки; к лету зонтичек заведем, а вот теперь сошьем зуавку с жилеткой, «просто как благородные будем выглядеть!» Помочь бы матери старухе надо, совсем вся обносилась, и тепленького салопишка нету, бегает в лавочку в старой кацавейке, ну, да к чему старухе разные затеи? Авось и так век скоротает! Притом же, быть может, ей на старость пошлет сам Господь.

Вот еще девушка из магазина праздник справляет, уписывая почтенной наружности слоеные пирожки из русской кондитерской. Это подарок жениха, молоденького писаря, от удальства которого не раз уж девушки чуть-чуть с ума не сходили. Партия славная? У жениха шестьдесят целковых жалованья, да частные кондиции у подрядчика, которому передаются канцелярские сплетни, да в перспективе чин коллежского регистратора по выслуге лет. Почем знать, может, и тысячи получать станет? Бывали же на белом свете писаря, что чуть не целым миром ворочали?

Девицы, «дритки» и «шестнадки», голубые и кофейные, тоже веселятся, справляя свой праздник. Они рады-радешеньки, что на эти дни избавлены от противных занятий наукою, любовь к которой не всякий умеет вселить в юные сердца молоденьких девушек. Они веселы, потому что неразлучны со своим objer,[3] девицами старшего класса, к которым питают восторженные чувства искусственной привязанности; они пичкают их и себя разными сластями, которые целыми корзинами навезены к ним услужливыми кузенами и чадолюбивыми маменьками; они до колики в желудке наедаются запрещенных яств, тайком закупаемых посредством служанок в соседней мелочной лавке; они довольны, что вдоволь искусно налгали и наделали разных шалостей, успев избежать за это преследований и выговоров; они в невинности сердец и не понимают, сколько зла в жизни принесет им эта ложь, вечные обманы и беспрестанная леность, которыми они так часто себя потешают.

Вот и еще люди по-своему справляют праздник. В бедной, сырой и нетопленой конурке, в избенке за Обводным каналом дрожал под тулупом старик, отставной чиновник, сорок лет прослуживший в каком-то архиве и теперь покоящийся на скромной пенсии. В комнате темно: ни зги не видать; слышно лишь осторожное, несмелое заигрывание друг с дружкой двух крошек-девчонок, приютившихся в другом углу и плотно укутанных дедушкиною шинелью. Но вот конурка почти неожиданно облилась целым потоком огня так осветила ее четвериковая сальная свечка, внесенная сюда хорошеньким полуребенком, почти красавицей, девочкой лет пятнадцати от роду. «Дедушка, дедушка, посмотри-ка, что тут!» — в восторге кричала она, развязывая узелок с разными припасами и вытаскивая из кармана кучу мелких кредитных билетов и целые пригоршни блестящих монет серебра. Дедко вскочил, вскочили крошки-девчонки. «Вот-то счастье Господь Бог послал! И печку истопим, и хлеба накупим, всего теперь нам достанет…» И сколько благословений посыпалось было… Но старик внезапно как будто очнулся. Помутившимися от сухих слез глазами он впился в разгоревшееся от морозу лицо девушки, крепко ухватился ей за плечи и сделал грустно-вопросительную гримасу. В ответ на нее девушка побледнела как полотно и почти без чувств упала на грудь деда. У старика подкосились ноги; он с отчаянием сплеснул руками, крепко прижал их к лицу и судорожно закашлялся.