Эолли или легкое путешествие по реке - Михаил Пак

— Твоему дедушке сейчас должно быть 83, - сказал я с уверенностью.

— Да, — качнула головой Эолли, помолчала с минуту, затем неожиданно задала вопрос. — Ты помнишь поезд, где мы с тобой познакомились?

— Поезд?.. Нет, а ты?

— Это был скорый "Москва — Владивосток". Вагон седьмой, плацкартный. У меня было место десятое — верхняя полка, у тебя — девятое, внизу. Ты потом предложил мне поменяться местами и полез на верхнюю полку. Благородный поступок с твоей стороны.

— Гм…

— Мы ехали долго и всю дорогу беседовали. Поскольку денег у меня хватило только на билет, я решила, как говорится, туго затянуть пояс. Но ты видел, что я на мели и на каждой станции выходил и что-нибудь вкусное покупал для меня. Когда мы подъезжали к Иркутску, ты знал обо мне почти все. Я не представляла, зачем я еду во Владивосток, там у меня никого, ни родных, ни друзей. И ты тоже не знал, зачем ты едешь в этот город. Поэтому, не сговариваясь, мы с тобой сошли на станции Иркутска.

— Да…

— Мы сразу отправились в гостиницу. Я чувствовала, что ты человек искренний, поверила еще в поезде. В ту ночь мы с тобой спали в одном номере, ты стал в моей жизни первым мужчиной.

— Гм…

— Я ни о чем тогда не пожалела. И сейчас не жалею…

Эолли замолчала, погладила рукав кофты.

— Через два дня мы вновь сели в поезд, но идущий назад, в Москву.

— Вон, какое дело… — проговорил я и задумался.

— Мне по душе светлые тона, зеленоватые, голубые, сиреневые, — сказала Эолли. — А папа, например, обожал красные и черные цвета. Он всегда носил черные брюки и красную рубашку, а зимой черное пальто и красный шарф. Он очень интересовался культурой Китая, говорил, что там красный цвет означает доброту и отвагу, черный — честность. А твой любимый цвет какой?

— Не знаю. Вообще-то мне все равно, какого цвета одежду носить.

— Куртка у тебя серая, свитер — оранжевый, брюки — черные, рубашки — в зеленую клеточку, спортивные шаровары — коричневые, банный халат — синий.

— Точно, — согласился я. — Вся палитра художника!

— Ты, наверное, сейчас в поиске своего цвета. Но со временем у тебя появится предпочтение, и ты определишься. А вот в Японии, — я читала в журнале, — очень своеобразная символика цвета. Там многое зависит от формы тонового изображения. Как тебе такое толкование одежды девушки с синим зонтиком в руке: "Хотела бы познакомиться с иностранным моряком и немного развлечься." Правда, интересно?

— Ага.

— Ну, я пойду, повешу в шкаф свои наряды.

Эолли ушла к себе.

А я отправился в ванную, ополоснул лицо холодной водой. Затем на кухне поставил кипятить чайник. Итак, что я должен был думать обо всем том, что поведала мне Эолли? Как мне следовало относиться к происходящему?

У Эолли был свой мир, неведомый и таинственный.

Интересно, что за мужчина сопровождал ее в поезде? И с кем она проводила ночи в гостинице Иркутска?

Я, похоже, ревновал Эолли к тому незнакомцу. Ну и дела!

Из головы моей не выходил ее дедушка — Павел Дмитриевич.

Я даже чуть было не поднял трубку, чтобы позвонить в Малаховку Ене Черсуевне и спросить ее: не учился ли с нею в той школе медицинской, в Америке, человек по имени Павел Левин? И не был ли он в составе той группы, прибывшей через Европу в Москву?

"Спокойно, — сказал я себе, — не суетись".

Я заварил кофе, налил Эолли и себе. Сделал сэндвичи, тоже на двоих — вдруг у девушки проснется аппетит? Налил еще для нее и полную кружку воды. После чего позвал Эолли к столу.

Она смотрела, как я уплетаю пищу, и некоторое время молчала, как если бы прислушивалась к себе, к тем невидимым импульсам, идущим из глубины сознания. Затем взяла в руки свою долю сэндвича, оглядела его со всех сторон и откусила кусочек. Пожевала медленно и проглотила. Сделала глоток кофе. И так продолжала, пока совсем не уничтожила солидный сэндвич.

— Вкусная штука, — сказала Эолли.

— Значит, понравилось?

— Понравилось. Это ужин?

— Нет. Поздний обед. На ужин я тебе приготовлю что-нибудь существенное.

— Нет, я приготовлю. Ты купил мясо?

— Да, оно в холодильнике.

— Что тебе сварить?

— Все равно, что. Я не привередлив к еде.

— Ладно. А когда ты поведешь меня гулять?

— Гулять?..

— Я так долго не выходила на улицу.

— Гм… В любое время. Хоть сейчас. Хочешь?

— Хочу.

— Что ж… Тогда будем собираться?

— Будем собираться. А куда пойдем?

— Покатаемся по городу.

— На твоей машине?..

— Если тебе не понравится, мы можем просто пройтись.

— До сих пор перед моими глазами та жуткая авария, когда родители…

— Решено — мы гуляем в парке.

— Нет. Поедем. Я должна преодолеть страх.

Эолли надела спортивные шаровары, зеленый свитер, шапочку и куртку, на ноги натянула теплые сапожки. Я же не стал переодеваться, только поверх пуловера надел свою серую повседневную куртку.

Перед тем, как выйти, я снова придирчиво оглядел девушку. Эолли мне подмигнула.

— Не бойся, — сказала она. — Все будет в порядке!

Я не знал, как Эолли встретит улицу, не станет ли ей плохо, когда она увидит большое скопление людей и автомобили на дорогах? Ведь по большому счету, девушка впервые ступала в мир людей. Но мои опасения оказались напрасными. Эолли не была напугана или встревожена увиденным, она молча сидела рядом со мной в машине и с любопытством выглядывала наружу.

Я повез ее через центр по Тверской, мимо памятника Пушкину, выехал на Охотный ряд, поехал мимо Манежа, Кремля… Мы колесили по всему городу. Сделали остановку на Воробьевых горах, погуляли по парку.

Когда мы возвращались домой, уже стемнело. На улице Свободы нас остановила дорожно-патрульная служба. Я вышел из автомобиля. Краснолицый сержант, с автоматом на плече, проверил мое водительское удостоверение, затем попросил показать документы и Эолли.

— Это моя жена, — сказал я. — Ее паспорт мы оставили дома.

— Дома у меня двое детей и тесть с тещей! — съязвил сержант. — Нас это не волнует! Нет документов — извольте в участок!

— Послушайте, — я еле сдерживал себя. — Закон я знаю не хуже вас. Ваше дело — пресекать нарушение дорожного движения и выявлять угонщиков. Проверять документы граждан вы не имеете права.

— А вот мы щас поглядим, какие у нас права! — гаркнул сержант. — Ну-ка, гражданка, пересядьте в патрульную машину! — Он с силой открыл дверцу моей "Тойоты".

— Что он хочет, Андрей? — спросила Эолли, выходя наружу.

— Он хочет неприятностей, — сказал я.

Напарник сержанта, лет сорока, усатый, стоявший у своей машины говорил с кем-то по рации, закончив, он подошел к нам.

— Что тут происходит? — спросил строго.

— Да тут умник один нашелся, — сказал сержант.

— Их много наплодилось, — согласился усатый, окинул нас с Эолли проницательным взглядом, бросил: — Следуйте за нами!

Мы ехали за патрульной машиной минут пять, заехали в какой-то двор.

— Они кого-то ищут? — спросила Эолли.

— Они ищут приключений, — сказал я. — Но ты не волнуйся, все уладится.

— Ты тоже не волнуйся, — сказала девушка.

Дорожные инспекторы завели нас в кирпичное старое здание, повели по коридору, мимо комнаты, задраенной решеткой, где прямо на полу сидела куча людей.

Вошли в комнату, почти пустую, если не считать деревянной скамьи у стены и стола со стулом. Скамья, по всей видимости, предназначалась для посетителей, и мы с Эолли уселись на него. Сержант вышел, а его напарник устроился за столом, достал из ящика стопку бумаги, приготовился писать.

— Составим протокол, — сказал усатый инспектор. — До выяснения обстоятельств, вам придется побыть с общим контингентом задержанных. — Он махнул рукой в сторону двери. — А вашей спутнице надлежит пройти ряд процедур на предмет выявления венерических болезней, наличия содержания наркотиков в крови и совершения террористических актов.

— Это моя жена! — воскликнул я. — Какие болезни?! Какие наркотики?! Какие террористические акты?!

— У нее никаких документов, — спокойно продолжал инспектор. — Сказать можно что угодно. Учитывая сложное время, мы можем вас задержать на 24 часа. Итак, фамилия, имя и отчество вашей спутницы?

— Левина, — сказал я. — Эолли Валерьевна.

— Как-как? — не понял усатый. — Повторите.

— Эолли, — сказал я. — С двумя эл.

— Странное имя.

— Обычное, — возразил я, глядя в глаза инспектору. — Элли — не слыхали? Элли, Элла, Эолли…

— Хорошо, — согласился усатый. — Год рождения?

— 2 февраля 1980 года.

— Так у вас вчера был день рождения? — приподнял брови инспектор. — Очень сожалею, что задержали… Но работа наша такая, мы не знаем ни праздников, ни выходных… Место рождения?

— Город Тверь.