Эолли или легкое путешествие по реке - Михаил Пак

— А зачем он звонил? Что ему надо?

— Предлагает какое-то дело.

— Ты дал согласие?

— Пока нет. Но, наверное, дам.

— Почему? Ты говорил, он не друг.

— Ну, не всегда мы работаем с теми, кто нам нравится.

— Тебе надо быть осторожным?

— Да, осторожность мне не помешает.

Прежде, чем выйти из дома, я наказал Эолли не подходить к телефону, если он будет звонить, и не открывать чужому дверь.

— Хорошо, — сказала она. — Я буду сидеть у окна, где много солнца и читать книгу. Мне нравится солнце.

Все верно, для подзарядки батарей, ей необходимо было солнце, Эолли сама ощущала в этом потребность. Но батареи в ее голове очень чутко реагировали на свет и подзаряжались даже тогда, когда солнце скрывалось за тучами.

Я убрал все, что могло попасть на глаза, могущее выдать весь секрет появления на свет Эолли. Стер в компьютере всю программу, которую создавал я за эти полтора года. Интуиция подсказывала мне, что Эолли может набрать нужный код. И выбросил я в мусорный бак толстую папку с рисунками и чертежами. Но аппаратуру, занимавшую полстены, оставил, поскольку особого подозрения у Эолли она вызвать не могла.

Из своей "Тойоты" я позвонил по сотовому телефону Тане, сказал ей, что еду в Малаховку за ее мамой.

— Ладно, — сказала девушка. — Тогда я пойду в институт и отсижу пару лекций.

Екатерина Васильевна выглядела бодрой. Глаза ее блестели здоровым жизнерадостным блеском.

— Я впервые за долгие годы хорошо поспала, — поделилась она со мной в машине. И попросила по дороге завернуть в церковь, где она хотела бы поставить свечку за благополучие докторши Ене Черсуевны.

После церкви я отвез женщину домой. Потом поехал в универмаг, чтобы купить Эолли все необходимое. Размер я знал — сорок четвертый — какой носила Таня. А обувь — тридцать шесть. Загвоздкой было нижнее бельё. Я никогда не покупал женское бельё. Сподручней было бы сделать это Тане, но как бы я ей объяснил, для кого все предназначено. Поэтому, я сделал, как говорится, морду лопатой, и прямиком направился в соответствующий отдел, и девице-продавщице бросил следующее:

— Мне нужно кое-что для молодой женщины. Стройного сложения. Рост метр шестьдесят пять, размер одежды сорок четвертый, размер бюстгальтера — второй. Трусы, ночная рубашка, бюстгальтер, майка, колготки. Цвет, фасон — на ваше усмотрение. Все по пять экземпляров.

Продавщица, не поведя бровью, записала перечень на бумажку. А спустя минут десять, выложила на прилавок весь товар, сложила его аккуратно в два больших пакета.

После чего, со спокойным сердцем, я купил все остальное: теплую куртку, свитер, пуловер, спортивный костюм, шапочку, два платья, две юбки, три сорочки, пижаму, махровый халат, теплые сапожки, летние туфли, кроссовки.

Зашел потом в супермаркет, взял булку хлеба, пакет молока, ветчину и мясо.

— Ты купил мне новую одежду?! — удивилась Эолли, когда я вошел в квартиру с кучей пакетов. — А куда дел прежнюю?

— Та устарела, — сказал я. — Сейчас в моде другая.

Как бы там ни было, а Эолли обрадовалась обновкам. Она примеряла все в спальне, затем выходила, показывала мне. Я не ошибся в размерах, все что Эолли надевала, ей подходило.

— А как ты угадал мои любимые цвета? — спросила Эолли, заглядывая мне в глаза.

— Это было нетрудно, — ответил я, — Просто я чувствовал, что тебе понравится.

— Говорят, что когда супруги долго живут вместе, они становятся похожими друг на друга. А мы разные…

— Гм…

— Но со временем я буду похожа на тебя, а ты — на меня. Правда?

— Может быть…

— Но ты хочешь, чтобы я была похожей на тебя?

— Честно говоря, нет.

— Почему?

— Каждый человек интересен своей индивидуальностью. К тому же я не очень обольщаюсь по поводу своей физиономии. В институте я мало нравился девушкам.

— А они ничего не понимают, — сказала Эолли. — Красота мужчины в большей степени сокрыта за его внешностью. Ты очень даже привлекателен.

— Спасибо…

— Я увидела в тебе то, чего другие не заметили.

— Гм… — я усадил девушку на диван. — Хотел бы я знать, чего ты во мне увидела?.. Послушай… Расскажи мне о себе, а? Все по порядку и подробно.

— Сначала я должна тебя поблагодарить за покупку, — произнесла Эолли, и потянулась ко мне, поцеловала меня в губы. Несколько продолжительней, чем было необходимо. Губы ее, теплые, пахли спелыми яблоками. Мне показалось, что эти губы я прежде уже целовал.

Эолли вновь положила руки на колени.

— Мой далекий предок по отцовской линии был поручиком Преображенского полка в Петербурге, — начала Эолли свой рассказ. — Он был молод, статен, отличался смелостью, любил шутку и ценил дружбу. Звали его Левин, Петр Степанович.

Однажды, в светлое августовское утро 1851 года, Левину принесли депешу, где ему предписывалось срочно прибыть с ротой солдат на вокзал. Когда он явился на место, то увидел на платформе поезд. Первый поезд, готовый к отправке в Москву. Тогда все это было в новинку. Любопытного люда собралось море, но смельчаков не нашлось, поэтому начальник гарнизона приказал поручику и его солдатам занять вагоны. Левин часто бывал на вокзальном депо, где встречался со своим другом-инженером, проходившем стажировку в Англии. Он знал о важности столь ответственного мероприятия, и не видел никакой опасности дальнего путешествия по проложенной железной дороге. И смело вошел в вагон. Солдаты последовали его примеру. Таким образом, Левин и его солдаты были первыми пассажирами поезда Санкт-Петербург — Москва. С тех пор поезда стали курсировать между двумя городами.

Поручик через два года женился на юной польской княжне. У них родились сын и дочь. Левин прожил 80 лет и умер в 1906 году в своем поместье под Краковым. Дочь Елена оставалась с матерью, а сын Сергей Петрович жил в Петербурге и служил военным инженером вплоть до Октябрьской революции 1917 года. В 18-ом Сергей Петрович с женой и младшим сыном Иваном уехал в Польшу. А его старший сын Дмитрий, тоже военный инженер, примкнул к Белой армии, служил у Деникина. В самый разгар Гражданской войны, в Благовещенске, он встретил юную Светлану, дочь белого офицера. У них была пламенная любовь. Через несколько месяцев отец Светланы, полковник Рощинцев, узнав, что дочь беременна, отправил молодых от греха подальше, в тихий китайский городок Харбин. Зная характер зятя, его смелость и храбрость, для которого офицерская честь была превыше всего, он послал Дмитрия под ложной миссией, с пакетом документов для некоего князя Брагина. Конечно же никакого князя Брагина в Харбине не оказалось, все было сделано для того, чтобы Дмитрий и Светлана назад не возвращались.

Китайский город Харбин был прибежищем русских эмигрантов. В 20-ом Дмитрий и Светлана с годовалым сыном Павлом на руках добрались до порта Шанхай и там сели на корабль, идущий в Америку. Они попали в Нью-Йорк. В этом городе Павел подрос и поступил в частную школу Восточной медицины, созданную одним этническим корейцем-бизнесменом. Осенью 35-го Павел оказался каким-то образом в столице Советского Союза — Москве. И тут же был арестован чекистами. Его отправили в лагерь под Мурманск. Там Павел Дмитриевич вместе с заключенными валил лес. Он отсидел четырнадцать лет и вышел на свободу в 1950 году. Ему запретили покидать пределы Мурманска вплоть до 1960 года. В Мурманске он женился на школьной учительнице Марие Атласовой. У них родились дочь и сын.

Павла Дмитриевича все годы не покидала мысль вернуться в Америку к родителям. Но разные причины помешали это сделать. В 61-м он с семьей перебрался поближе к Москве, в город Тверь. О врачебной практике Павел и не помышлял, методику, которую он приобрел в Нью-Йорке, могли посчитать здесь за шарлатанство. Это грозило бы опять тюрьмой.

Еще в Мурманске, благодаря жене Марии, которая упорно с ним занималась, Павел поступил в технологический институт и, окончив его, получил диплом инженера-строителя. Конечно, при необходимости, он лечил себя, жену и детей. А также друзей, — которые умели молчать.

Сын Павла Дмитриевича родился в 1956 году. Его звали Валерий. Валерий Павлович Левин. Это был мой отец.

Эолли замолчала, глаза ее сделались грустными.

— Маму он встретил в 79-м. А я родилась в 80-м… Осенью прошлого года мы попали в автомобильную катастрофу. Родители умерли, а я осталась жива. Я долго не могла залечить душевную травму, а однажды решила уехать, куда глаза глядят… В поезде встретила тебя… Ты поддержал меня в трудную минуту, приютил у себя, а потом сделал предложение стать твоей женой. Я согласилась… Вот и все.

Я смотрел на Эолли и пытался переварить в голове ее рассказ.

— А дедушка твой, Павел Дмитриевич, он жив? — спросил я.

— Не знаю, — проговорила тихо Эолли. — Понять не могу, что со мной… Ясности нет в голове…