Оппозиция как теневая власть - Сергей Кара-Мурза

Став «технологичным», предательство вошло в норму. Наверх был открыт путь людям типа А.Н.Яковлева и Волкогонова. Их стало просто всасывать наверх. Среди этих людей действовал уговор: использовать коммунистическую фразеологию как уступку «реакционной психологии масс». А под ее прикрытием тридцать лет готовили удар. Таких идеальных условий никогда в истории не имели никакие враги никакого строя.

Сегодня поражать должна как раз жизнестойкость советской системы и психологии. Перерождение даже верхушки, которую начали усиленно коррумпировать, шло очень медленно – и не по главным направлениям. Даже сегодня страна сопротивляется мародерам Чубайса во многом усилиями аппарата КПСС, пошедшего на службу к новой власти.

Мы говорим об измене, но это слово вряд ли применимо к перестройщикам. Измена произошла именно на ХХ съезде – пусть по неразумению и душевной слабости, по привычке подчиняться. А потом пошло именно перерождение – процесс, в отличие от измены, плавный, без принятия резких и четких решений. В 1960 г. Окуджава искренне восторгался «комиссарами в пыльных шлемах» и «комсомольской богиней». В 1993 г. он наслаждался, видя, как взрывы разносят в клочья безоружных людей с красным флагом. Попробуйте найти между двумя этими точками разрыв – акт измены. Его нет. Есть кривая.

Кривая эта именно плавная. Думаю, Хрущев был честным партслужащим, патриотом. Но он мало знал и еще меньше чувствовал – ему претила святость. Не понимал, что он ломает, начав профанацию идеи и в то же время коверкая жизнь страны кукурузой – отталкивая людей от советского строя ударами и по интересам, и по идеалам. Но, думаю, он бы ужаснулся, увидев сегодня свое порождение – Гайдара. Брежнев не блокировал процесса перерождения – он невольно стал его прикрытием. Открытый пожар легко потушить – а тут горел торфяник. Суслов и вся его рать Бовиных, Цветовых и Бурлацких выращивали на этом торфянике ту травку и клюкву, что скрывала пожар и успокаивала нас, пока мы не провалились в пекло.

Заметим, что именно у людей неуравновешенных и болезненно стремящихся к власти «диапазон конверсии» был чудовищно широким – от крайнего ура-коммунизма до людоедского, дремучего капитализма. От Гайдара-дедушки до Гайдара-внука, от Троцкого до Афанасьева. Ну станет ли обычный, здравомыслящий человек воспевать, как Окуджава, гражданскую войну? Один виднейший «патриот»-антикоммунист говорил мне, что у него над кроватью тридцать лет, вплоть до его «обращения», висел портретик Ленина. Меня это поразило. Я вырос в среде сознательных коммунистов, мать была комсомолкой в подполье, в казачьей станице – но и в голову моим родным не пришло бы вешать у меня над кроваткой портреты вождей. Я ребенком о политике и слыхом не слыхивал – воспринимал ее через жизнь. И так – подавляющее большинство. Тех, кто действительно переродился – мало.

Конечно, этих людей в их шатании не занесло бы так далеко, до истерики, если бы в КПСС имелась возможность открытых дебатов, борьбы мнений. Они бы спустили свой пар, выдохлись бы (уже сегодня похожи на проткнутую надувную игрушку). Но их держали, как горячих псов на привязи – Гайдара в «Правде», Афанасьева в «Коммунисте», а кого вообще в ссылке – послом в Канаде. Стоило снять ошейник и крикнуть «ату!», как они и понеслись, рыча и кусаясь.

Но это – экстремисты. Они мчались, чувствуя, что сзади их подпирает значительная часть «культурного слоя». Эта часть двигалась именно к социал-демократии. А Гайдар с Яковлевым просто проскочили уговоренный финиш (сейчас кое-кто пытается «вернуться», но весьма неуклюже). Мы отвлекаемся даже от предположения, что на них, видимо, по пути кто-то надел новый ошейник – но это уже дело «компетентных органов». Не в них суть, а в повороте ума множества наших инженеров, учителей и м.н.с. Какие они себе воздушные замки построили, мечтая о передаче заводов и земли в частную собственность? Ошиблись ли они, и если ошиблись – в чем корень? Как связан с их сдвигом «соблазн социал-демократии» в КПРФ? Она просто от них отстает – или это совершенно иное явление?

Сейчас уже и ребенку ясно: в своих надеждах наши социал-демократы ошиблись, причем трагически. Беда России и всего европейского мышления в том, что левая интеллигенция, вскормленная рационализмом и гуманизмом Просвещения, равнодушна к фундаментальным, «последним» вопросам. Беда России особенная, потому что у нас эта «прослойка», нахватавшись обрывков марксизма (и даже из него выбросив фундаментальные идеи), возглавила мощные движения народа. Слепой приобрел силу народа – и молот, и меч.

Предупреждали об этой беде и Достоевский, и изгнанные философы – напрасно. Пока у власти был «необразованный» Сталин (а на деле – образованный православной семинарией, жизнью и русской литературой) и поднятые из жизни «кухарки» – дело шло, хоть и с травмами. Как пел Высоцкий, «и цены снижали, и текли, куда надо, каналы – и в конце куда надо впадали». Те люди знали ответы как раз на фундаментальные вопросы – «куда надо?», – но они уже не могли конкурировать с Либерманом и Заславской. И когда отстоялись «сливки общества», выращенные в духовной теплице, а «кухарок» вернули на кухню, были забыты и ответы, и даже вопросы.

Маркс, указав Европе на призрак коммунизма, видел его не просто принципиальное, но трансцендентное, «потустороннее» отличие от социализма. Вступление в коммунизм – завершение огромного цикла цивилизации, в известном смысле конец «этого» света, «возврат» человечества к коммуне. То есть, к жизни в общине, в семье людей, где преодолено отчуждение, порожденное собственностью. Социализм – всего лишь экономическая формация, где разумно, с большой долей солидарности устроена совместная жизнь людей. Но не как в семье. «Каждому по труду» – принцип не семьи, а весьма справедливого общества (кстати, главная его справедливость в том, что «от каждого по способности» – даже этого наши истматчики не поняли).

Рациональный Запад за призраком не погнался, а стал помаленьку наращивать социализм. Он ограничил себя социал-демократией (коммунисты Запада – наш отблеск на той стороне). Ее великий лозунг: «движение – все, цель – ничто!». Уже здесь – духовная несовместимость с коммунизмом. А подспудно – несовместимость религиозная, из которой вытекает разное понимание времени. Время коммунистов – цикличное, мессианское. Оно устремлено к некоему идеалу («светлому будущему», Царству свободы – названия могут быть разными, но главное, что есть ожидание идеала как избавления, как возвращения, как второго пришествия у христиан). Время социал-демократов линейное, рациональное, «цель – ничто». Здесь – мир Ньютона, бесконечный и холодный. Можно сказать, что социал-демократов толкает в спину прошлое, а коммунистов притягивает будущее.

Социал-демократия чище всего там, где человек прошел через горнило Реформации. Она очистила мир от святости, от «призраков» и надежды на спасение души через братство людей. Человек стал одиноким индивидуумом. В Швеции индивидуум дорос до рационального построения более справедливого общества – добился социальных благ и прав. А личные права и свободы рождались вместе с ним, как «естественные».

Подумайте, откуда взялся сам термин социал-демократия. Демократия на Западе означала превращение общинного человека в индивидуумов, каждый из которых имел равное право голоса («один человек – один голос»). Власть устанавливалась снизу, этими голосами. Но индивидуум не имел никаких социальных прав. Он имел право опустить в урну свой бюллетень, лечь и умереть с голоду. Социал-демократия – движение к обществу, в котором индивидуум наделяется и социальными правами.

История для социал-демократии – не движение к идеалу, а уход от дикости, от жестокости родовых травм современной цивилизации (капитализма) – но без отрицания самой этой цивилизации. Это – постепенная гуманизация, окультуривание капитализма без его отказа от самого себя. А в чем же его суть? В том, что человек – товар на рынке и имеет цену, в зависимости от спроса и предложения. А значит, не имеет ценности (святости), не есть носитель искры Божьей. Если это перевести в плоскость социальную, то человек сам по себе не имеет права на жизнь, это право ему дает или не дает рынок.

Это ясно сказал заведующий первой в истории кафедрой политэкономии Мальтус: «Человек, пришедший в занятый уже мир, если общество не в состоянии воспользоваться его трудом, не имеет ни малейшего права требовать какого бы то ни было пропитания, и в действительности он лишний на земле. Природа повелевает ему удалиться, и не замедлит сама привести в исполнение свой приговор».

Становление рыночной экономики происходило параллельно с колонизацией «диких» народов. Необходимым культурным условием для нее был расизм. Отцы политэкономии А.Смит и Рикардо говорили именно о «расе рабочих», а первая функция рынка – через зарплату регулировать численность этой расы. Все формулировки теории рынка были предельно жестокими: рынок должен был убивать лишних, как бездушный механизм. Это могла принять лишь культура с подспудной верой в то, что «раса рабочих» – отверженные. Но когда я указываю на этот простой факт: классовый конфликт изначально возник как расовый, Косолапов возмущается. Он переносит культурные нормы России на совершенно иную реальность.