Марш жизни. Как спасали долгиновских евреев - Инна Герасимова

Мои родители родились в деревне Слобода, это тоже в Вилейском районе. До войны они имели маленький магазин, их все знали в окружающих деревнях и местечках и дружили с ними. Например, семья Гараниных, которые нас потом спасали, были большими друзьями моих родителей. Был еще один человек, Юлий Курьянович из деревни Мильча, который стал при немцах старостой этой деревни, но он очень помогал нашей семье.

В гетто выдавали паек – кусочек хлеба на человека, но наша семья и семьи наших родственников по сравнению с другими семьями жили лучше – не голодали. Потому что Юлий Курьянович каждый четверг, когда в Долгинове была ярмарка, ехал будто бы на ярмарку, а наш дом был последним на геттовской улице, завозил нам и хлеб, и муку, и мясо, масло – все, что имел. Ну конечно, все наши родственники в Долгинове собирались в наш дом. Сестра моей мамы со своей семьей, сестра моего отца со своей семьей и т. д.

Несколько раз немцы приезжали в местечко, напивались, наедались, забирали ценные вещи, убивали 5–10 евреев и уезжали. Мы все время ждали, что вот со дня на день они придут нас убивать. Юлий Курьянович несколько раз забирал нас к себе, и мы там прятались. Но это было опасно, так как он являлся деревенским старостой, а полицаи и немцы часто ездили к нему пить, гулять, и могли нас найти. Поэтому Юлий связался в деревне, которая была в 15 километрах от Долгинова, где моя мама родилась, с семьей Гараниных, чтобы мы к ним бежали, когда нужно будет нам спасаться.

У нас была красивая и хорошая корова, и, когда немцы приходили, сразу начинали забирать нашу корову, во-первых, потому, что евреи не должны были иметь корову, и, во-вторых, коровы нужны были немцам, чтобы отправлять мясо на фронт. Один раз нам удалось откупиться от немца, который должен был забрать нашу корову. И тогда отец решил отдать корову нашей соседке, крестьянке. Никто не мог доить эту корову, она была очень капризная, кроме моей мамы, потому что она ее вырастила с первого дня. Маме надо было ходить каждое утро через несколько домов, чтобы подоить ее. Корова давала около 20 литров молока ежедневно, и новые хозяева нам давали один литр. Мы были рады, что наша корова жива и у нас есть молоко.

Уничтожение евреев Долгинова в марте 1942 года

Пришел этот несчастный день, за два дня перед Пасхой, в конце марта 1942 года. Мама утром только подоила корову и услышала шум, крик, пулеметы, выстрелы. Она сразу бросила доить, забежала в дом со словами: “Дети, бегите, конец!”

Мы, конечно, были готовы, одеты, но все как-то в разные стороны побежали. Я держался за мамину руку, отец куда-то в другую сторону побежал, младший и старший братья – в другую. Моя бабушка и моя сестра еще раньше прятались в деревне Слобода, где бабушка родилась.

Моя сестра очень красивая, но она не была похожа на еврейку, и одна белорусская семья из другой деревни ее взяла как свою родственницу.

Мы долго далеко не могли убежать, потому что кругом стреляли, люди, как мухи, падали рядом с нами. Но наш дом был последний на этой улице, за ним был сенокос, который сейчас был покрыт снегом, а под ним уже была вода. Близко была маленькая речка, покрытая еще льдом, и мы успели перебежать ее, а дальше был какой-то лесок, кусты большие и сад польского капитана или генерала, я не помню точно. Там находился его дом и рядом с домом, метрах в 100 – пуня, сарай такой, где держали сено, солому.

Мы не успели далеко убежать, потому что эти маленькие кусты плохо нас закрывали, а немцы уже были вокруг. Мы сразу легли, упали, чтобы никто нас не видел, это были я, моя мама и двоюродные братья, дети маминой сестры. Мы там упали и лежим, ожидая темноты. Мы знали, что, когда станет темно, мама нас отведет в деревню Слободу к семье Гараниных.

Потом мы услышали крики и видим: по дороге немцы и полицаи гонят толпу детей, женщин – молодых и старых. Старых стали загонять в реку, других стали раздевать. Потом я узнал: раздевали, чтобы забрать одежду – думали, что в ней евреи спрятали золото или драгоценности. Там было много еврейских молодых девушек, и их заставляли даже танцевать вокруг, а потом всех загнали в пуню и сожгли.

Прошло немного времени, мы слышим, как-то тихо стало, а потом увидели дым и почувствовали запах мяса и костей. Тогда мы уже все поняли, но боялись поднять голову. Мы лежали на снегу и дышали этим дымом и запахом. Мы лежали как полумертвые, я не знал, где мой отец, где мой младший брат, где мой старший брат, где все остальные, я был только с моей мамой и некоторыми родственниками.

Как нас спасали белорусские крестьяне

Когда стемнело, мама нас подняла, и мы через лес пошли в Слободу. Я думаю, что километров 10 мы шли. Анна Гаранина подготовила для нас место в бане. Холодно было, потому что мы совсем промокли, валявшись на снегу, под которым была вода.

Мы просидели у Гараниных ночь, и там нас покормили. Помню, мы ели хлеб, смачивая его в подсолнечном масле. На следующий день мы узнали, что много евреев убили, но гетто еще оставалось, и мы пошли назад в деревню искать отца и брата. Знали, что наша бабушка и сестра были тоже в деревне. Там мы узнали, что отец и младший брат успели перебраться на другую сторону речки около нашего Долгиновского кладбища, нашли старую крестьянскую баню и там спрятались. Они не знали, что мы спаслись, и пошли в Слободу к Гараниным. А там им сказали, что мы выжили и вернулись в гетто. Они пришли в Долгиново, и там мы все встретились.

Через некоторое время Юлий Курьянович, который нам все время помогал, приехал снова и говорит: “Лейба, вам надо уйти, потому что скоро они придут”. Это было перед праздником Лаг ба Омер[48], и тогда мы все снова пошли в сарай и в баню Анны и Петра Гараниных в Слободе. Мы там прятались, но еще было холодно, хотя это был март. Детей ночью Анна часто брала в дом на печь, чтобы мы согревались, а взрослые оставались в холодной бане. Половина деревни знала, что мы прячемся у Гараниных, но в этой деревне родилась моя мама и жила долго вся ее большая семья, хорошо знали и моего отца. С ним все дружили. Никто не выдавал нас. А нас было 10 человек – семеро взрослых и трое детей.

И так продолжалось до июля. Всех нас кормили Гаранины и Курьянович, который по-прежнему привозил для нас еду.

А однажды летом уже Анна Гаранина расплакалась. Мы в это время в сарае жили, потому что лошади, коровы были уже на улице, и мы перешли в сарай. Кроме того, безопаснее было носить туда еду для большого количества людей – не так заметно для других. Получалось, что носили еду для животных. Анна брала ведро с картошкой или затиркой и носила еду, как носила свиньям или корове.

Так она подходит к моему отцу, плачет и говорит, я никогда эти слова не забуду: “Лейбочка, я не боюсь за свою жизнь и Пети (это муж ее). Но у меня только один сын Федя, я бы хотела, если есть возможность, чтобы он остался в живых. Поймают нас всех, а я не хочу, чтобы он погиб. Если вы не хотите (это ее слова), я настаивать не буду, вместе пойдем, или как-то сделаю, пусть он убежит и не живет здесь”.

Конечно, мы все поняли, посмотрели друг на друга: что делать.

Ночью Петя Гаранин повел нас по лесам, по болотам, вывел нас в какое-то место, я не помню где, оставил нам несколько булок хлеба, сыр, мясо, масло – все, что было у них, и мы остались в лесу. Мы рассчитывали, что встретим партизан в лесу, но никого не было.

Отец с другими взрослыми, и мы тоже, конечно, помогали, сделали небольшую землянку, где мы и сидели. Отец знал все дорожки в лесу, ходил в деревни, и ему там давали для нас продукты, потому что нашу семью, его и маму, крестьяне особенно любили. Вот такие это люди были, белорусские крестьяне.

Был такой случай. У моей мамы был небольшой магазинчик, где можно было купить все, что нужно в деревне. Каждый четверг люди приезжали на рынок из других деревень, продавали свое зерно, или яблоки, или сено, потом заходили в магазин к маме покупать, что им нужно было: керосин, сахарин, нитки или что-то другое. А бывало, что ничего не продавали, но заходили в магазин и брали часто без денег то, что им нужно. А мама записывала их долг в книгу специальную. И сейчас, когда отец ходил по деревне, никто из местных людей не выдавал нас. Только однажды, в одной деревне хотели его выдать. Он там кого-то знал и зашел за хлебом в дом, а ему сказали: “Лейба, у нас муки нету, если вы хотите хлеб, принесите нам какую-то муку, мы для вас испечем”. Он привез муку и договорился назавтра, что придет и заберет эти булки хлеба. На другой день он идет в деревню за хлебом, а в лесу стоит мужчина знакомый, поздоровались, и он говорит: “Лейбочка, не иди, потому что это засада, тебя немцы ожидают”. И отец сразу же побежал назад в лес. Видно, когда пекли хлеб для нас и много хлеба, то это вызвало подозрения у некоторых людей, так как все знали, что у пекарки муки нет, и раз появилась мука, значит, это должны испечь хлеб для евреев[49].

Я родился в Долгинове в 1928 году. У нас была большая семья – мама, отец, пять братьев и две сестры.