Мастер проклятий - Матвей Геннадьевич Курилкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не к добру это, — прошептал кто-то у меня за спиной. — Какие-то они больно вежливые. Будто жалеют. Обычно и бьют жестче, и поносят не стесняясь. А тут прям сама любезность.
Я покосился на нервного собеседника — им оказался пожилой уже мужчина. На мой взгляд, ни о какой любезности в обращении жандармов и речи не было. Да и непонятно, откуда собеседник мог набраться такого опыта? Мне как-то не доводилось раньше попадать в похожие ситуации. Я еще раз взглянул на говорившего. Старик сидел, прижавшись спиной к стенке вагона, обхватив колени руками, и всем видом выражал обреченность и безразличие к своей судьбе.
— Думаете, в лагерях будет совсем паршиво? — спросил я только чтобы поддержать разговор.
— А ты сам-то как думаешь? Только сомневаюсь я, что везут нас в какой-то лагерь. Убивать будут, — последнее он сказал совсем уже тихо, глядя мне в глаза. Правильно опасается. Услышит кто — может и донести жандармам. Те живо пропишут паникеру горячих, чтобы не баламутил народ.
— Почему? — так же тихо удивился я. — Глупо же разбрасываться рабочей силой. Не выгодно нас всех стрелять. — Говорил, и сам не верил своим словам. Всегда удивлялся, когда в родном мире читал воспоминания узников концлагерей. Почему они покорно шли на убой? Только единицы пытались сопротивляться, а ведь если бы навалились толпой, могли хотя бы палачей своих с собой утащить. И теперь вот понял — все происходит слишком постепенно. Нас уже давно уничтожают — медленно, но методично. И все время остается небольшая надежда — обойдется. Может, другие умрут, но не я.
— О какой работе ты говоришь? — хмыкнул старик. — За несколько лет, что мы сидели на окраине города, работу найти становилось все сложнее и сложнее. И это притом, что район и так почти обезлюдел. Сколько в твоем доме было, когда нас сюда свезли, и сколько сейчас?
Я промолчал. Риторический вопрос ответа не требует. За то время, что мы переселились на улицу Красильщиков, более половины наших соседей исчезли. Кто-то, не выдержав голода и скотского отношения отправился к чистым, сдался. Предпочли отказаться от своих богов. Но большинство просто вымерло.
— Почему нас сразу не казнили тогда? Зачем время тянуть?
Старик тихонько рассмеялся:
— Да затем, чтобы бунта не было. Если бы они взялись вешать и рубить головы тогда — был бы бунт. А сейчас и бунтовать некому. Даже те, кто остались, уже не станут. Привыкли быть овцами. И еще ждали, когда боги ослабнут, а то ведь и вступиться могли.
Я слушал старика, и понимал, что он прав. Его слова гармонично накладывались на мои мысли, усиливались беспокойством за оставшихся неизвестно где родителях.
— Так что-то же надо делать! — не выдержал я, чуть повысив тон. Тут же заозирался — как бы не услышал кто. Сдадут.
Старик усмехнулся, глядя на мои телодвижения. Действительно, я сам ответил на свой вопрос. Что можно сделать, если каждый пятый по слухам стучит жандармам. За крохотную поблажку, за пайку хлеба. А что? Это ведь не богов предавать!
От паровоза, приглушенный расстоянием, раздался свисток, вагон дернулся, стукнули блины сцепки. Поезд тронулся. На некоторое время все притихли, придавленные страхом неизвестности. Всем, не только мне, было страшно. Впрочем, долго сидеть в напряженном молчании невозможно. Люди снова начали переговариваться, где-то даже послышались смешки. Тот старик, с которым мы говорили до отправления, прислонился затылком к стене, и теперь, кажется дремал, или делал вид, что дремлет. Других собеседников для меня не нашлось. Да я и не искал — вся эта ситуация, наш разговор со стариком помогли мне принять решение. Мне нужно вернуться к родителям. И мне совсем не нужно туда, куда нас везут. Плевать, лагерь это, или плаха. Не хочу быть скотиной, которая покорно идет на убой. И потому, в то время пока остальные пытались устроиться поудобнее и заводили знакомства, я планировал побег.
Дверей в вагоне нет, кроме тех, что за спинами жандармов. Неизвестно, как ночью, но пока они спать явно не собираются — поставив между собой ящик, жандармы принялись по очереди швырять кости. Первая проблема — цепь. Пока что даже если карабинеры исчезнут и оставят двери вагона раскрытыми, сделать ничего не получится, если только не вообразить себе фантастическую ситуацию, что все мои товарищи по несчастью согласятся бежать одновременно. Это даже в теории выглядит глупо. Во-первых, на одной цепочке нас двадцать человек, такой толпой особо не побегаешь. Во-вторых… я оглядел товарищей по несчастью. На лицах отчаяние и покорность судьбе. Если у кого и проглядывает злость и нежелание подчиняться, погоды это не делает. Я пристегнут к цепи левой рукой, наручник выглядит надежно. Воровскими навыками похвастаться не могу, и вскрыть замок не смог бы, даже если бы у меня была отмычка. Осмотрел цепочку. Крепкая, блестит. Ни пятнышка ржавчины. Совсем тонкая, чуть тоньше мизинца, но руками не разорвешь, по крайней мере, быстро и без больших усилий. Так, чтобы окружающие не успели отреагировать. Я нащупал в кармане свой самопал. Да, пожалуй, это может помочь. Калибр достаточно большой. Если выстрел и не перерубит цепочку, то, по крайней мере, повредит. Это будет громко, но тут ничего не поделаешь.
Только все это бессмысленно, пока жандармы на посту. Оба внешне расслаблены и увлечены игрой. По ящику из-под цепи скачут кости, мелкие монеты переходят из рук в руки. Однако то один, то другой нет-нет да оглядывает вагон. Бдят. Стоит кому пошевелиться — тут же настораживаются, провожают взглядами. По моим ощущениям, три часа уже мы в вагоне. Многие арестанты нервничают. Кто устал сидеть, кому уже начинает подпирать. Еще несколько часов и начнутся стоны и ругань — как только кто-то не выдержит. Конвоир явно не шутил, зеленых стоянок действительно не предусмотрено. Вот и подождем. Чем больше суеты, тем для меня лучше.
Время тянулось. Монотонный перестук колес и легкое покачивание вагона на неровностях рельсов убаюкивали — я даже начал периодически щипать себя, чтобы оставаться бодрым. Пару раз заметил острый взгляд того старика, что разговаривал со мной, когда мы только оставались в вагоне. Должно быть, что-то заподозрил. Возможно, он провокатор — я слышал, бывают и такие. Вряд ли их много, но слухи среди неблагонадежных ходят. Не важно. Он просто
