Мастер проклятий - Матвей Геннадьевич Курилкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Было бы преувеличением сказать, что родители совсем не сомневались в своем выборе. В основном, конечно, из-за меня. Маленький ребенок, который еще не до конца избавился от странностей, полученных после той давней болезни — не лучший стимул для того, чтобы держаться за свои принципы. Очень многие отреклись от своих богов по похожим причинам. В какой-то момент и родители начали склоняться к тому, чтобы отречься — я это видел по их лицам, глядя на собравшихся за обеденным столом отца и мать. Сам я в обсуждении участия не принимал — время было позднее, и меня даже не стали будить, когда пришли чистые, так что я проснулся самостоятельно, почувствовав напряжение в доме.
Я смотрел на родителей из-за приоткрытой двери своей спальни. Было нетрудно догадаться, к какому решению они склоняются. Горечь, вина и смирение — совсем не те чувства, которые овладевают человеком, готовящимся принять тяжелое, но правильное решение. И я не выдержал, вошел в комнату.
— Сынок! Ты не спишь?! — вымученно улыбнулась мама. — Не обращай внимания, мы что-то засиделись допоздна…
— Мама, отец, — прервал я родителей. — Я знаю, кто приходил, и какой выбор нам предложили. Вы не согласились бы остаться, если бы не я, так ведь? Но ведь это Морос отвел от меня болезнь, не дал уйти за кромку. И другие боги. Они помогали нам всегда, многие поколения. И если мы сейчас отречемся, мы предадим не только их, но и себя. Как мы будем смотреть друг другу в глаза? — Смешно, должно быть, я смотрелся, произнося столь пафосную речь, стоя босиком на каменном полу и поджимая от холода пальцы ног. — Я уже взрослый, меня не нужно защищать от всего. Мы справимся. Или сбежим куда-нибудь далеко, где нет чистых. А если отречемся — как мы станем смотреть друг другу в глаза?
Я говорил еще что-то, повторялся и сбивался, а родители смотрели на меня со слезами гордости на глазах. И когда через час священник пришел, чтобы услышать наш ответ, отец твердо озвучил свое решение. Священник, бывший до того вежливым, мгновенно перестал скрывать свое презрение:
— Ну так оставайтесь в грязи, ничтожные язычники! Я надеялся, что хотя бы забота о сыне поможет вам осознать свою мерзость и возжелать очиститься, но ошибся. У вас есть час, чтобы собрать свои вещи. Жандармы проконтролируют, чтобы вы не взяли чего-то лишнего.
С этими словами он повернулся и вышел из дома, а ему на смену пришел отряд карабинеров, который до этого ждал на улице. Ничуть не стесняясь нашего присутствия, жандармы принялись рыться в вещах, выбирая себе то, что понравится. Отец, побледнев, схватился за револьвер, лежавший в ящике стола, но мы с матерью повисли у него на руке. Как я его понимал в этот момент! Мама скороговоркой зашептала ему на ухо, чтобы не обращал внимания, что все вещи мы не сможем забрать в любом случае. Упросила подняться наверх, чтобы собрать детские вещи и домашний алтарь. Отец нехотя согласился, и в сопровождении одного из жандармов вышел из комнаты. Те двое, что остались, продолжали тем временем развлекаться. Эти твари со смехом хвастались друг перед другом своими находками. Один, самый мерзкий, залез в ящик с тряпками, и принялся вышвыривать оттуда нижнее белье матери, комментируя каждую находку. Хорошо, что в этот момент отец вышел в другую комнату и не видел происходящего — думаю, никакие силы не остановили бы его от убийства. Уж одного жандарма он бы точно прикончил, и после этого у нас наверняка не осталось бы шансов выжить. Впрочем, я и сам не мог успокоиться, глядя на эту мразь. Он ведь не просто грабил нас, он издевался. Ему доставляло удовольствие краем глаза смотреть на побледневшую от ярости и унижения маму, на то, как бессильно я сжимаю кулаки.
Я смотрел на урода, разглядывал его, будто пытаясь запомнить на всю жизнь. Я смотрел так пристально, что провалился в какое-то полубессознательное состояние. Мысли ушли, исчезли все посторонние звуки, я не видел и не слышал ничего вокруг, кроме карабинера. Вот он, хмыкнув, повертел в руках бронзовую статуэтку Марса с мечом. Отец с матерью не очень почитали этого бога, все же, люди сугубо мирные. Но статуэтка была очень хороша, Марс выглядел на ней как живой, и против обыкновения, на лице его была не ярость, а сосредоточенность и внимание, какие и положены настоящему воину перед сшибкой. Жандарму статуэтка, видимо, тоже понравилась, но он с сожалением поставил ее на край столешницы. Вряд ли такие вещи стоит иметь у себя благонадежному гражданину. Впрочем, солдат не очень расстроился и вернулся к исследованию содержимого комода. Вот он достал из ящика тонкие трусики, восторженно присвистнул:
— Ба! Посмотри, настоящий батист! Да я даже на рынок его не понесу, своей крале оставлю! Вот она порадуется! Хотя… — он растянул деталь одежды руками, и огорченно цыкнул. — Вот черт! Слишком маленькие. У моей-то зад побольше будет, посмачнее, чем у этой аристократки!
Я не обращаю внимание на мерзкие слова. Виски будто обручем сжимает, мне кажется, что голова вот-вот лопнет. И еще я почему-то чувствую, что стоит мне отвести взгляд, тряхнуть головой, и наваждение уйдет — только мне не хотелось, чтобы оно уходило.
Потеряв интерес к находке, жандарм роняет ее под ноги, и снова поворачивается к разворошенному комоду. Я вижу, что его правая нога совсем близко к упавшему на мраморный пол кусочку ткани. Вот грабитель снова переступает, чтобы дотянуться до следующей заинтересовавшей вещи. Мне почему-то очень хочется, чтобы он
