Еретики Дюны - Фрэнк Херберт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Он тоже это ощущает», — подумал Тег.
Тег снова посмотрел вокруг. Этот дом так и оставался местом его матери. После стольких лет, прожитых здесь, выращенной им здесь семьи! И все равно — ее дом. О да, он построил эту теплицу, но этот кабинет был прежде ее личной комнатой.
Жанет Роксбро из лернаусских Роксбро. Мебель, отделка — во всем эта комната по-прежнему принадлежит ей. Тег с женой заменили несколько не главных деталей, но суть Жанет Роксбро оставалась. В ее происхождении, никаких сомнений, кровь Рыбословш. Какой же огромной ценностью она была для Ордена! Странно то, что она вышла замуж за Лоше Тега и прожила здесь всю жизнь. В голове не укладывается, пока не поймешь, насколько далеко, на поколения вперед, составлены Программы выведения Бене Джессерит.
«Они опять это сделали, — подумал Тег. — Все эти годы они продержали меня за кулисами именно для теперешнего момента».
Неужели все эти тысячелетия религия не предъявляет патент на творение?
Тлейлаксанский Вопрос, из речений Муад ДибаВоздух Тлейлакса был кристаллиновым, скованным той неподвижностью, что частично происходит от утреннего морозца, а частично — словно сама жизнь выжидающе затихла там, за окном, во граде Бандалонге, жизнь приникшая и плотоядная, которая не шелохнется, пока не воспримет его личного сигнала. Махай, Тилвит Вафф, Господин Господинов ценил этот час больше любого другого времени дня. Сейчас, когда он смотрел в открытое окно, город принадлежал ему. «Бандалонг очнется к жизни только по-моему повелению», — говорил он себе. Страх, улавливаемый им там, был его опорой в любой ситуации, которая могла возникнуть в этом огромном инкубаторе жизни: здесь зародилась цивилизация Тлейлакса и затем далеко распространила свою мощь.
Они, его подданные, ждали этого времени многие тысячелетия. Теперь Вафф смаковал этот момент. Пройдя через все дурные времена Пророка Лито II (не Бога-Императора, но Посланца Господня), через все время Голода и Рассеяния, через все болезненные поражения от рук меньших творений, через все муки, Тлейлакс терпеливо копил силы для этого момента. «Мы достигли нашего времени, о Пророк!»
Город, раскинувшийся под его высоким окном, виднелся ему символом, крупной меткой на странице тлейлаксанского атласа. Другие планеты, другие великие города, взаимосвязанные, взаимозависимые, преданность которых сводится к этому центру — к Богу Ваффа и его городу, ждут сигнала, который — все они знают — должен скоро последовать. Двойные силы Танцоров и Машейхов, готовясь к космическому броску, собрали воедино свою мощь. Тысячелетние ожидания вскоре завершатся.
Вафф думал об этом как о «долгом начале».
Да. Он кивнул себе, глядя на затихший город. С самой начальной стадии, с бесконечно малого зародыша идеи правители Бене Тлейлакса понимали опасности столь огромного плана — всеобъемлющего, хитросплетенного, тонкого. Он изведали необходимость проходить по самой кромке катастрофы, терпеть то и дело разящие потери, подчиненность и униженность.
Все это, и намного больше, делалось для сотворения особого образа Бене Тлейлакса. За тысячелетия они сотворили миф.
— Греховные, отвратительные грязные тлейлаксанцы! Глупые тлейлаксанцы! Предсказуемые тлейлаксанцы! Импульсивные тлейлаксанцы!
Даже креатура Пророка пала жертвой этого мифа. Пленная Рыбословша стоя в этой комнате, кричала на тлейлаксанского Господина:
— Долгое притворство создает реальность! Ты и в самом деле греховен!
Вот они и убили ее, и Пророк ничего им не сделал.
Немногие среди всех чуждых миров и людей понимали сдержанность тлейлаксанцев. Порывистость? Они еще передумают после того, как Бене Тлейлакс покажет, сколько тысячелетий был способен ждать своего господства.
— Спаннунгсбоген!
Вафф покатал это древнее слово по языку: «Натяжение лука!» Как далеко ты натягиваешь лук перед тем, как выпустить стрелу. Эта стрела войдет глубоко!
— Машейхи ждали больше, чем кто-либо другой, — прошептал Вафф. Здесь, в своей крепкой башне, он осмелился произнести это слово вслух только для самого себя: «Машейхи».
Крыши под ним сверкали в восходящем солнце. Он услышал, как начала шевелиться жизнь в городе. Сладостная горечь запахов Тлейлакса потянулась в воздухе к его окну. Вафф вдохнул глубоко и закрыл окно.
Он почувствовал себя обновленным после этого момента одинокого наблюдения. Отвернувшись от окна, он облачился в белое одеяние — хилат почета, перед которым обязан склоняться весь Домель. Длинный хилат полностью скрыл его короткое тело, вызвав у него острое чувство, будто он облачился в доспех.
— Мы — народ Ягиста, — напомнил он своим советникам всего только вчера вечером. — Все остальное — пограничные области. Мы с единственной целью все эти тысячелетия лелеяли миф о наших слабости и темных кознях.
Девять его советников, сидевших в глубокой caгpe без окон под защитным полем не-пространства, улыбнулись тогда, одобряя его слова. Всё они понимают. Сцена, на которой тлейлаксанцы определяли свою судьбу, всегда была для них кехлем с его законом гуфрана.
Так надлежало, чтобы даже Вафф, самый могущественный из всех тлейлаксанцев, не мог покинуть свой мир, быть впущен в него заново, не пройдя обряда самоуничижения через гуфран, прося прощения за контакты с невообразимыми грехами неверных. Даже самого сильного способно запятнать общение с повиндой. Хасадары, надзирающие за всеми границами Тлейлакса и охраняющие женщин Селамлика, вправе подозревать даже Ваффа. Он — один из людей Кехля, но все равно должен подтверждать это каждый раз, когда оставляет и возвращается в родной мир — и, разумеется, всякий раз, когда входит в селамлик для пожертвования своей спермы.
Вафф подошел к высокому зеркалу и рассмотрел себя и свое одеяние. Он знал, что для повинды представлялся чем-то наподобие эльфа. Едва ли полтора метра роста, глаза, волосы и кожа — различные оттенки серого, все должно работать на общее впечатление от овального лица с крохотным ртом и линией острых зубок. Лицевые Танцоры могли копировать его жесты и позы, могли дезинтегрироваться по повелению Машейха. Но ни Машейхов, ни Хасадаров нельзя одурачить. Лишь повинду это способно обмануть.
«Кроме Бене Джессерит!»
От этой мысли его лицо сделалось угрюмым. Что ж, этим мегерам еще предстоит встретиться с одним из новых Лицевых Танцоров!
«Ни один другой народ не овладел языком генетики так, как Бене Тлейлакс, — успокоил он себя. — Мы правы, называя этот язык „языком Бога“, поскольку сам Бог дал нам эту великую силу».
Вафф подошел к двери и стал ждать утреннего колокола. Нет способа описать испытываемую им гамму переживаний. Время развернулось перед ним. Он не спрашивал, почему правдивое послание Пророка было услышано только Бене Тлейлаксом. Это — Господне Деяние, и в этом Пророк — Мышца Господня.
«Ты приготовил их для нас, о Пророк».
И этот гхола на Гамму — нынешний гхола — в настоящий момент стоил всех ожиданий.
Пробил утренний колокол, и Вафф прошел в зал, вместе с другими, облаченными в белое фигурами, вышел на восточный балкон приветствовать солнце. Как Махай и Абдль своего народа, он мог теперь олицетворять себя со всем народом Тлейлакса.
«Мы живем законом Шариата, единственные оставшиеся во всем мироздании».
Никогда и нигде, кроме закрытых палат его братьев-малик, не мог он раскрыть этот секрет. Но теперь работа этой тайной мысли, разделяемой сейчас каждым вокруг него, в равной степени была заметна и в Машейхах, и в Домеле, и в Лицевых Танцорах. Парадокс родства и ощущения социальной общности, пронизывающий весь Кехль от Машейхов до самых низов Домеля, не был парадоксом для Ваффа.
«Мы работаем на единого Бога».
Лицевой Танцор, в личине Домеля, склонился и открыл двери балкона. Вафф, выходящий на солнечный свет со многими спутниками вокруг него, улыбнулся, узнав Лицевого Танцора. Еще и Домель! Семейная шуточка — но Лицевые Танцоры не кровные члены семьи. Они — конструкции, инструменты, точно так же, как гхола на Гамму — это инструмент, созданный языком Бога, на котором говорят только Машейхи.
Вместе с другими, теснившимися вокруг него Вафф совершил намаз перед солнцем. Он испустил крик Абдля и услышал, как этот крик разнесся далеко, до самых крайних точек города.
— Солнце не Бог! — закричал он.
Нет, солнце было только символом бескрайних господних мощи и милосердия — еще одна конструкция, еще один инструмент. Чувствуя себя очищенным гуфраном, через который прошел вчера вечером, и оживленный утренним ритуалом Вафф мог теперь подумать о путешествии в мир повинды, из которого он только что вернулся, пройдя обряд гуфрана. Другие верующие освободили ему дорогу, когда он пошел назад во внутренние коридоры и по спускопроводу в центральный сад, где назначил сбор своим советникам.