Мустанкеры - Ник Одинцов

– Несколько веков назад люди из Европы в Америку завезли коней…

Слушая этот сбивчивый, но наполненный юношеским энтузиазмом рассказ столичного чудака, видавший виды дядя Сеня чувствовал к нему все большую приязнь.

– Выпьешь? – по-отечески спросил он.

– А мустанкеры пьют?

– Ну, когда они идут на дело, конечно, не пьют ни капли. А вот когда возвращаются с хабаром, гуляют по нескольку дней…

– Ну, у меня сегодня был довольно удачный день… – с сомнением протянул молодой человек. – Мне можно немного выпить…

– Как тебя зовут, сынок?

– Эдик.

– Зови меня дядя Сеня…

Не прошло и получаса, а дядя Сеня и Эдик уже обнимались через стойку бара. Они похлопывали друг друга по плечам и заплетающимися языками говорили друг другу комплименты.

– Ты отличный парень… Да, ты смелый парень… – с жаром заверял нового друга дядя Сеня. – Только не стоит тебе рваться в мустанкеры… Не стоит…

– Это почему же? – недоумевал Эдик.

– У каждой команды свои секретные приемы. И все равно ни одна команда больше двух-трех лет в степи не выживает.

– А команда Дежнева?

– А у них особый секрет.

– Какой?

– Тс-с-с… – дядя Сеня заговорщически посмотрел по сторонам и притянул голову Эдика к себе поближе. – Какой бы слаженной ни была команда, это всего лишь несколько отдельных людей… А у Дежнева есть привада, которая соединяет сознания всех бойцов вместе… Ну, как если несколько компьютеров соединить в единую сеть, – они будут работать, как суперкомпьютер… Так и команда Дежнева бьется, как один боец с четырьмя телами…

– Четырьмя? – удивился Эдик. – С тремя! Их же трое: сам Дежнев, Сэмэн да китаец этот, Том…

– Их четверо… Но – тс-с-с-с… – снова заговорщически цыкнул дядя Сеня. – В этом – их главная тайна.

– В чем?

– В кошке!

– В кошке?

Эдик от удивления приподнял очки.

– Да. В кошке. Кошка чует импульсы, которых не чуют люди.

– Какие импульсы?

– Я откуда знаю! Я не физик… Но что-то там она чует.

Эдик, пораженный, затих.

– Так что возвращайся, сынок, в Москву, – произнес после паузы дядя Сема. – Нечего тебе тут делать.

Собственно, это фальшивый Эдик и собирался сделать так скоро, как представится возможность. Ему действительно здесь больше нечего было делать. Он узнал все, что было необходимо.

Герман Цайгори был консервативен и старомоден. Глядя на его рабочий кабинет изнутри, никто бы не подумал, что находится в небесных апартаментах. Герман не любил современный дизайн Ариэля: все эти серебряные шары и кубы, сверкающие пуфы и металлические комодные полки, спускающиеся с потолка. Нет, нет. Стен в его кабинете не было видно от стеллажей, заставленных всяческой мелочью: скульптурки, фигурки, осколки минералов, чучела земных птиц и зверьков, чашечки, баночки, вазочки, картинки и голограммы в рамках. Что-то из этого, несомненно, имело историческую ценность, что-то культурную, что-то научную, а что-то было попросту хламом.

Прямо посередине помещения стоял огромный, словно гиппопотам, кожаный диван, а рядом с ним притулилось такое же кожаное кресло, словно малютка-гиппопо. В кресле профессор и работал, придвигая его к массивному столу с резными тумбами. В этом столе не было никакого смысла, как не было смысла во множестве бумажек, устилающих поверхности, свободные от вышеупомянутого хлама. Не было смысла, поскольку вся работа происходила на внутренней поверхности очков профессора. В очках, впрочем, тоже не было никакого смысла, просто профессор не признавал линз. Когда Германа упрекали в старомодности и консерватизме, он простодушно, но твердо говорил: «Профессор должен быть в очках».

Профессор моргнул, и браузер впрыснул ему в глаза фонтан букв, цифр и мнемонических знаков. Следом посыпались образы. Биржевые сводки, курсы валют, новости орбитальной и поверхностной политики – только самая важная и деловая информация.

Вдруг что-то щелкнуло, заиграла бравурная музыка, и в каждом из очечных стекол появилось по обнаженной женской груди. Они подрагивали в такт музыке, росли и приближались. Они буквально надвигались на профессора, казалось, сейчас они вывалятся из стекол.

– Что за дичь! – недовольно буркнул себе под нос Герман Цайгори.

«Да когда же, наконец, запретят эти всплывающие окна! – подумал он в сердцах. – Судить за это надо, судить безжалостно. Железом бы выжег сетевую рекламу!»

А тем временем поверх виртуальных женских грудей появилась надпись: «Три ствола, четыре сиськи. Онлайн». И дальше: «Самые скандальные новости Ариэля и поверхности. Криминал, шоу-бизнес, прочие чудеса и диковины».

Профессор попытался так моргнуть, чтобы всплывшее окно закрылось, но это не помогло – оно сменилось другим. «Прочтите – не пожалеете». Профессор снова моргнул, но на этот раз разноцветные буквы постарались его убедить: «Прочтите всего один текст, и вы не сможете оторваться».

Профессор выругался в голос:

– Да что же это такое, черт возьми!

Он снова моргнул, но как-то совсем неудачно – система восприняла его сигнал как согласие на чтение предложенного текста.

«На днях ретро поп дива Артемида Вечерняя родила восемнадцатого ребенка. Предположительно отцом его является резидент «Камеди-барельефа» Миниморум Залкинд. Как известно, певица не признает искусственного вскармливания. Протесту против химических прикормок посвящен ее последний вирт-альбом «Ешь природу». Для вскармливания младенца, по слухам, используется аватар пятого поколения по имени Фрося…»

В глазах профессора замелькали анимированные портреты поп-дивы и барельефного комика…

– Да черт же ж возьми! – вскричал Герман Цайгори и снова постарался движением век закрыть окно, но только сумел заменить его следующим.

«Общественное правозащитное движение «Фонд Сигизмунда Рукаберидзе» в пять тысяч семьсот восемьдесят третий раз выступило с решительным требованием запретить на Земле танковые бои. «Если к крику нашей души не прислушаются и на этот раз, – заявил лидер движения Сигизмунд, – мы в знак протеста на две недели откажемся от приема продуктов питания, содержащих углеводы, а также от ношения одежды, в которой присутствуют фиолетовый и бирюзовый тона». Напоминаем, что Фонд…»

Текст был иллюстрирован остовами танков и телами людей, и те, и другие были порядком разворочены. Их сменили портреты мрачных мужчин в неожиданно ярких, двубортных желто-оранжевых костюмах…

– Делать вам всем нечего… – вновь пробормотал Герман Цайгори и снова моргнул. Он уже готов был выкрикнуть новую порцию проклятий создателям желтой онлайн-газеты, но так и замер с открытым ртом. Выскочивший текст гласил:

«В диких степях Заволжья обнаружены технологии, неизвестные не только на поверхности, но и на орбите…»

Герман так и застыл в винтажном кресле, забыв закрыть рот, открытый, чтобы выкрикнуть очередную порцию ругательств. Профессор внимательно прочитал текст, подписанный звучным псевдонимом «Эдуард Конь».

«Над этим же работал в последние годы Николай Дежнев, – напомнил сам себе Цайгори. – И кошка у него была… А это кто на фото?»

Статья в сетегазете была обильно иллюстрирована: танки, битвы, огонь, бравые мужчины на фоне боевых машин… «Вот у этого очень знакомые глаза», – обратил внимание профессор. Он укрупнил лицо героя степей, перенес в поисковик и через несколько кликов уже знал все. Точнее, он знал все, что было необходимо.

Журналист, известный под псевдонимом «Эдуард Конь», был аккуратен и хитер. В его небольшой съемной квартирке в Новой Москве все было скромно и утилитарно. Лева сидел в удобном офисном кресле и торопливо шлепал пальцами по несуществующим клавишам, видимым только ему. После невероятного успеха статьи про мустанкеров Заволжья от него ждали новых сенсационных материалов, и он готов был их выдать. Теперь не надо ехать за тридевять земель к черту на рога. Теперь, когда его заметили и читатели, и коллеги-профессионалы, каждый новый его материал привлечет пристальное внимание. Так тщеславно думал журналист, заканчивая новую сенсационную статью.

Неожиданно в дверь позвонили. Лева легким движением ладони отослал в сторону виртуальную клавиатуру, моргнув, сохранил написанный текст и погасил воображаемый экран.

В глазок ничего не было видно.

– Кто там? – спросил журналист.

Ответа не было.

Ему бы вернуться к публицистическому творчеству – Новая Москва не самый спокойный район в столице. Тут будут убивать, никто не выглянет. А полиции не видно даже по праздникам. Однако природное любопытство журналиста-расследователя не давало ему покоя. Он щелкнул замком, приоткрыл дверь, осторожно высунулся… Никого не было видно. Лева выглянул на лестничную клетку. Едва различимое движение возле стены привлекло его внимание. Он пригляделся, моргнул… И потерял сознание.

Когда легендарный Эдуард Конь пришел в себя, за окном было темно. Журналист лежал на полу в центре своей комнаты на спине, в позе пятиконечной звезды. Он чувствовал себя невероятно опустошенным, настолько, что физически чувствовал всю суть идиоматического выражения «быть выжатым, как лимон». Лева поднял руку и увидел на внутренней стороне локтевого сустава темный след от укола. Виски зудели. Лева коснулся их руками и ощутил кончиками пальцев круглые следы, словно его голову продолжительное время сжимали.