Авторитет из детдома - Кирилл Казанцев

– Можете взять стопку журналов и сесть на нее, – словно прочитала мысли опера Тамара.

Анкудов подтащил перевязанную шпагатом стопку журналов с красноречивым для следователя названием «Знание – сила». Теперь обстановка стала почти домашней. Тихо закипал чайник.

– Вас отец ко мне прислал?

– Ни в коем случае. Я бы даже просил, чтобы он не знал о том, что я приходил. И уж тем более не заговаривайте с ним о теме нашей беседы.

– Многообещающее начало, – улыбнулась Тамара. – В таком случае я вам даже кофе приготовлю. Слушаю.

– Это вы вызвали полицию в фитнес-центр «Парадиз»? – с добрым прищуром поинтересовался Анкудов.

– Не стану отпираться. Я это сделала.

– Почему?

– Почему не стала отпираться?

– Нет, почему позвонили?

– Потому что все, о чем я сообщила, правда. А родители еще с детства меня учили: если происходит что-то нехорошее и подозрительное, то следует обращаться в милицию.

Опер помолчал, дождался, пока Тома нальет кипятка в его чашку.

– Что именно вы видели?

– Очень мало. И трактовать это можно по-всякому. Я забыла в раздевалке сауны свой планшетник и вернулась забрать его уже после закрытия центра. Знала, что охранник остается там на ночь. Я видела там каких-то людей, слышала выстрел и крик, что кого-то убили. Но охранник мне сказал, будто это кто-то просто выпил лишнего и стрелял из травматики. Вот и все.

– Вы ему поверили?

– Нет. Потому и позвонила в полицию.

– Если потребуется, вы повторите свои показания официально?

– Что вы подразумеваете под «официально»?

– Под протокол или в суде, – уточнил Анкудов.

– Нет, – покачала головой Тамара.

– Причина?

– Можно не отвечать на этот вопрос? – в глазах у девушки появилась обида.

– Вы вообще могли не беседовать со мной.

– Отец запретил. Вы же знаете, чья я дочь?

– Естественно.

– Он профессионал, ему лучше знать, что мне следует делать, чего не следует.

– Я тоже не с улицы пришел. Жаль, что не согласились. Но вы и так мне сильно помогли. Спасибо. Честно говоря, я не рассчитывал и на это.

– Я в самом деле не знаю точно, что там произошло. Просто сильно испугалась.

Оперуполномоченный допил кофе.

– Извините, что оторвал от дел. Я, правда, в живописи не разбираюсь, но мне ваши картины понравились.

– Приходите на открытие выставки. Вы на машине?

– Пешком. А что?

– Хотела попросить вас завезти картину в мою мастерскую. У меня там есть еще один вариант «Рождения Афродиты».

– Я могу и в руках занести, заодно и провожу вас, – Павел пытался убедить себя в том, что просто хочет по дороге разговорить девушку, но дело было в другом.

Они прошлись по центральной улице. Анкудов нес в руках завернутую в шелестящую бумагу картину. Мастерская Тамары располагалась, как и положено у художников, на мансарде старого дома в центре города. Подполковник Гандыбин мог себе такое позволить. Широкая деревянная лестница скрипела под ногами. Тома открыла дверь и пропустила Павла вперед.

– Проходите.

В темноте мансарды пахло красками, скипидаром, таинственно поскрипывали стропила старого дома. Щелкнул выключатель. Анкудов осторожно поставил картину к стенке и тихо выдохнул. Поперек мансарды из угла в угол была протянута веревка, к ней прищепками были приколоты большие листы эротических черно-белых фотографий. На каждой из них была Тамара. Никакого намека на разврат. Все вполне целомудренно и красиво. Ромашковое поле, а по нему бежит обнаженная девушка. Тамара сидит на деревянных мостках, повернувшись к камере спиной, и смотрит в объектив через плечо.

– Вы сами себя снимаете? – задал абсолютно идиотский вопрос Павел. Просто повисшее в воздухе молчание стало уже неудобным.

– Как когда. Извините, вы не должны были видеть эти работы. Я забыла, что они тут висят. У меня редко бывают посторонние, – Тамара выключила свет.

В темноте обострились запахи мастерской. Загадочно колыхались на веревке неразборчивые в полумраке снимки. Павел различил дыхание девушки.

– Боже, как стыдно. Получается, будто я специально привела вас посмотреть, – шепотом проговорила она.

– Я пойду? – спросил Анкудов.

– Спасибо вам. И еще раз извините.

Странные чувства поселились в душе Павла. С одной стороны, ему, как и всякому бы другому мужчине на его месте, хотелось обнять Тамару или хотя бы провести рукой по ее волосам, чтобы понять – оттолкнет, не оттолкнет. Ведь обстановка была идеальной для интрижки, а то и для начала более серьезных отношений: полумрак, мастерская, в которой они одни, и небольшая общая тайна, случайно возникшая между ними. Но с другой стороны, он ни на секунду не забывал, что Тома – дочь его начальника. И всякая попытка сблизиться с ней будет похожа на мелкую, гнусную месть подполковнику Гандыбину. Мол, ты со мной так поступил, а я зато твою дочь трахаю!

Именно это мерзкое слово почему-то пришло в голову Анкудову, засело в ней. Оно и разрушило идиллию.

«Да не буду я ее трахать! – подумал Павел и тут же сам себе возразил: – А она, между прочим, ничего тебе и не предлагала. Умерь фантазию, опер самонадеянный».

– Я пошел, – словно не обращался к Тамаре, а сам себе отдавал приказ, произнес Анкудов и вышел из мастерской художницы.

Глава 7

На душе стало совсем погано. Единственно возможное в таких случаях лекарство, которое знал Анкудов, – водка. Могла бы помочь и изнурительная работа, но ведь опера отправили в отпуск, отстранив от всех дел. Выпивать в одиночестве в своей холостяцкой квартире Анкудов не был приучен. Так и спиться недолго. Он завернул в недорогое кафе, где и раньше нередко пропускал законную «сотку» после службы.

За столиком, хоть и пьешь в одиночестве, но все же рядом люди. Слушаешь краем уха чужие разговоры. Понимаешь, что не у одного тебя так плохо в жизни или по службе. Или же, наоборот, радуешься чужим удачам. А захочешь, можешь всегда завести ни к чему не обязывающий разговор с народом за соседним столиком.

Павел вливал в себя одну рюмку за другой, пытаясь погасить горечь обиды. Почти не закусывал и, тем не менее, почти не пьянел. Народу в зале становилось все меньше. Все-таки завтра рабочий день. Особо по сторонам опер не глядел, не было желания ни с кем говорить. Не станешь же рассказывать посторонним о своих проблемах.

Когда в очередной раз Анкудов подошел к стойке и заказал «сотку», бармен опрокинул бутылку над мерным стаканом, нацедил «пятьдесят» и абсолютно неожиданно добавил:

– Больше нет. Всю водку выпили.

– Я, что ли, выпил? – Анкудов даже подумал, что его разыгрывают.

– Нет, я серьезно. Кончилась. Редко, но такое случается. Не привезли вчера новую партию спиртного. Думал, на сегодня хватит. И не угадал.

– Точно? – все еще не верил в реальность подобной ситуации Павел.

– Абсолютно. Могу предложить коньяк, пиво.

– На твой коньяк моей зарплаты не хватит, – усмехнулся Анкудов, рассчитываясь за «полтинник». – И от пива увольте. На понижение градуса я никогда не иду.

– И это правильно, – похвалил бармен.

В конце концов, трагедии не случилось. И так Анкудов собирался остановиться, поэтому какая разница – «сто» или «пятьдесят»?

Он вернулся к своему столику, опрокинул рюмку и почувствовал, что все-таки именно того «полтинника», на который он уже настроился, ему и не хватает. Но что поделаешь?!

И тут к нему торжественно подошел бармен, на подносе он держал пивную кружку, наполненную до краев темно-янтарным напитком.

– Я же говорил, что пива мне не надо, – изумился Анкудов. – К тому же темного я не пью вообще.

– Это не пиво, а хороший коньяк, – таинственно проговорил бармен.

– А почему тогда он в пивном бокале? – недоумевал опер и даже подумал, что перебрал, раз ему такое мерещится. – Зачем ты мне его принес?

– Это вам вон от того господина за угловым столиком, – бармен поставил пивной бокал и сделал жест рукой в сторону мужчины, продолжавшего сидеть к Анкудову спиной.

– Что за черт?

Но бармен уже перекочевал за стойку. Павел поднялся и с бокалом, в котором плескался, судя по запаху, самый настоящий коньяк, двинулся к «благодетелю».

– Дорогой, спасибо за заботу, конечно, но я таких проставонов не люблю.

Мужчина за угловым столиком встал, повернулся и, хитро прищурившись, поглядел на Анкудова. Тот чуть бокал не упустил из рук.

– Колька… Копоть, – признал опер появившегося черт знает откуда после стольких лет отсутствия детдомовского друга.

– А то! – воскликнул тот. – Да погоди обниматься, коньяк разольешь! – всего на секунду Копоть избежал объятий, перехватил бокал, поставил его на стол.

Вот тогда уж друзья детства и обнялись.

– Ты где пропадал? Зачем бармену сказал коньяк в пивной бокал налить?

– А чтобы ты бутылку случаем не взял да с ней и не ушел. Теперь уж со мной выпить придется, это точно.

– Да я и не против…

Опер поднял наполненный до краев бокал и осторожно, чтобы не пролить, прикоснулся к стакану Копотя.