Мышь под судом - Лим Чже

Позвольте еще сказать: Павлин — птица яркая, оперенье у него разноцветное. Но красив он только с виду, по сути же это обыкновенный Петух! Вид у Павлина благородный, а душа грубая, — значит, он обманщик! Повстречает он нарядных женщин или детей и от зависти готов заклевать их. Любит он одного себя, а больше никого. Вот каковы его «добродетели»! Однажды, находясь в кладовой, подсмотрела я в щелку: распустил Павлин свой пятицветный хвост — и танцует, и красуется. Потрясла я тогда своим неказистым хвостом и стала перед Павлином сытой жизнью бахвалиться. Подумал Павлин, что хвост у меня «счастливый», и предложил поменяться с ним хвостами, — я же, смеясь, отказалась. И вот почему: хоть у Павлина хвост и хорош, но пользы от него никакой — один вред, уж очень он в глаза Человеку бросается. Поймает меня Человек, и разом кончится моя сытая жизнь в кладовой, лопнет, как мыльный пузырь. Хвост Павлина ему на погибель дан, мой же простенький хвосточек — мне на счастье! Когда Павлин предложил поменяться хвостами, я возгордилась и подумала: «А ведь я счастливее его!» Вот Павлин в отместку и принудил меня совершить преступление!

Призадумался Дух, сбитый с толку хитроумными речами: «Право же, и среди Людей бывают такие! Вот, скажем, даосы: скрываются они в лесах и горах, народу и стране от них пользы никакой! А ведь у них и добрая слава, и положение! Разве они не под стать Фениксу? К тому же, ходят они в одеждах и шляпах, какие носят ученые мужи, — выглядят так благородно! А на деле? Ночью лазают через ограду ко вдовам, преклоняют колени у порога власть имущих, выучившись грамоте, пишут высокопарные слова, а сами ни талантов, ни воображения не имеют, завидуют простым Людям и вредят им любыми способами. Разве не похожи они на Павлина?»

Подумал так Дух и повелел Святому Воинству с помощью талисмана вызвать в суд Феникса и шелковой сетью изловить Павлина.

Повадки у Феникса журавлиные, держится он, как Луань. Надменным голосом заговорил он:

— Я одна из четырех священных птиц, родом из Красных Пещер. Походка моя — совершенство, голос — музыка. Слушал я песни Шуня и танцевал у него во дворце[95]; сидел я на ветках дриандры, когда правитель Чжоу играл на цитре[96]. Питаюсь я побегами бамбука, вью гнездо на ветвях деревьев, а зерна не ем, как бы ни был голоден. Мог ли я быть сообщником этой грязной Мыши? Жить в бедности плохо, но лучше умру, нежели воровать стану!

Затем, распустив веером яркий хвост, то и дело косясь на свою тень, повел речь горделивый Павлин:

— Я уроженец Южного Китая, меня считают красивейшей птицей. Имя мое напоминает людям о мудреце[97], прозвище я себе избрал Голубая Птица. Охотно засматриваюсь я на свою тень и кичусь своей красотой; перья мои нежны, как Большой Снег; когда раскрою клюв — во рту расцветают жемчужные цветы. Обитая в садах Небожителей, сторонюсь я дел мирских. Разве похожи между собой небесное облако и прах земной, или яшма и простой камень одно и то же?

Отправил Дух-хранитель Феникса и Павлина туда, где уже находились Луань и Журавль, и молвил:

— Феникс и Павлин — священные птицы, не могли они вступить с тобою в сговор. Кто же подбил тебя на преступление?

Называет лгунья птицу Пэн и Кита, обитающих в море, и говорит:

— Пэн — коварная птица. Вранью обучалась она у Чжуан Чжоу[98] — вот и умеет ловко обманывать Людей. Когда, перелетая с Северного моря в Южное, взмывает птица Пэн ввысь, волны бушуют на протяжении трех тысяч ли, а высота их, говорят, достигает нескольких тысяч ли. Как-то пригласила меня птица Пэн в гости, а я, старая, и подумала: «Погружу-ка я зерно из Королевской кладовой на ее широкую спину, перевезу все в безбрежное Южное море и заживу вдали от Людей без забот и печали». Как видите, ваша милость, птица Пэн меня, честную Мышь, и соблазнила! Что до Кита — он, как известно, владыка морей, одним глотком выпивает он тысячу чашек воды и проглатывает сотни рыбешек. В подражание ему я и решила уничтожить горы зерна в Королевской кладовой. Ясно, что Кит своим примером оказал на меня столь пагубное влияние.

Удивился Дух:

— Где еще на свете найдутся такие обжоры? Подобные твари вредят просвещенному миру!

Призвал Дух свое Воинство, разделил его на две части, направил одну к Южному морю — ловить птицу Пэн. Раскинули Воины в волнах Южного моря металлическую сеть, длиной в тысячу палей.

Завидев Воинов с сетью, разгневалась птица; взмахнула она крылами, и от поднявшейся бури лопнула сеть; Воины же разлетелись в разные стороны, как разлетаются от ветра опавшие листья. С пустыми руками вернулись Воины к Духу, обо всем рассказали ему. Увидел Хранитель кладовой, что своими силами ему с птицей Пэн не справиться, направил послание Дракону Южного моря Квалли-вану; сообщив ему суть дела, повелел он доставить птицу в суд. Ответил Хранителю кладовой Квалли-ван:

«Квалли-ван, владыка Южного моря, дважды низко кланяется Хранителю Королевской кладовой и доносит следующее. Весть о суде над Мышью достигла Водного царства, но я нерадиво отнесся к своим обязанностям, за что прошу милостиво простить меня. Вы, судья, выполняете волю Небесного Повелителя, и я обязан повиноваться вам. Но выполнить ваше повеление я не могу. Птицу Пэн можно изловить, лишь послав за ней миллионы Воинов. Доставить же ее в суд удастся, только заковав в цепи длиною в десять тысяч ли. Все это не в моей власти. Если же вы полагаете необходимым допросить птицу Пэн, прошу вашу милость лично явиться в мои владения и действовать, как сочтете нужным».

Получив такой ответ, Дух-хранитель немедля отбыл к Южному морю. За ним последовали сотни чиновников судебного ведомства и тысячи солдат Святого Воинства. Полетели они, окруженные знаменами, на ветряной поводке, в которую впрягли облачных коней. Наконец опустились на одном из необитаемых островов Южного моря.

От Квалли-вана птица Пэн получила указание: «Старайся достойно выслушивать вопросы и достойно на них отвечать». Сложила Пэн подобно вееру свои могучие крылья и погрузилась в воду, высунув наружу один только клюв, превосходивший размерами остров Чечжудо[99]. Когда же заговорила птица Пэн, пена изо рта ее полетела в небо, подобно хлопьям снега, а голос загремел, словно майский гром.

— Я самая большая из всех живых тварей. Жизнь моя — море и ветер, обитель — земля и небо! Спина моя — шириной в тысячу ли, крылья раскинулись на сто тысяч ли. Раньше была я китом и обитала в Северном море. «Истинный человек Южного Китая» почитался моим лучшим другом[100]. Некогда насмехались надо мной Цикада и Горлица[101], ныне опозорила меня Мышь! Но могла ли эта ничтожная, неприметная тварь пробраться с земли на небо?

Выслушал Дух речь птицы Пэн, повелел Квалли-вану стеречь ее, пока не свершится правосудие, а сам отбыл на родину. Попутно заглянул он на берега Восточного моря, чтобы допросить Кита.

Высунув из моря спину, огромную, как крыша дома, шириной в двенадцать канов[102], Кит выбрасывал столбы воды, которые долетали до самого неба. Так резвился он в голубых просторах и вдруг попал в железную сеть. Вознегодовал могучий Кит — разгневанный, содрогался он всем телом, бил по воде хвостом, вызывая на море бурю.

— Сила во мне живет неизбывная, — сказал он. — Захочу — выпущу изо рта столб воды и небо протараню, захочу — все море выпью! Головой касаюсь я облаков — по моей спине великий Ли Тай-бо взобрался на небеса![103] Властен я над акулами и крокодилами, имя мое наводит страх на тигров и слонов! Ем я много, но в меру. Подобно тому как отличаю я воду от суши, отличаю я и чистое от грязного!

Окончил Кит свою речь. Повелел тогда Дух поместить его в специальный водоем; Воинам же, что вооружены были отравленными стрелами и длинными шестами, приказал охранять обвиняемого.

Возвратившись в суд, призвал Хранитель кладовой старую Мышь и обрушился на нее с гневными словами:

— Птица Пэн и Кит обитают в море, общего у них с тобой не больше, чем у Журавля и Земляного Червя. Подговорил тебя совершить преступление кто-то другой! Признавайся же кто!

Сморщив нос, призадумалась Мышь. «Коварны и упрямы твари земные, никак не проведешь их! Однако и те, что летают по воздуху и плавают по воде, защищаются упорно и терпеливо. Не знаю, как быть. Летающих по воздуху, и плавающих, и ползающих многое множество, должны же быть среди них несмышленые и трусливые! Но пока что все они усердно сочиняют что-то в свое оправдание — умом и красноречием они, пожалуй, и меня за пояс заткнут! Ну и глупа же я! Надо было честно во всем признаться, а я плела невесть что! Разиня я этакая! Но ведь предки мои всегда так поступали! Да, нехорошо вышло: пожадничала я, честь племени опозорила, семью погубила, да и сама-то… Право, жаль!.. Но что пользы в раскаянии? Попробую-ка лучше оговорить какое-нибудь глупое насекомое, какую-нибудь мелюзгу. Но беда, если никто не подтвердит эту выдумку, — пропала тогда моя головушка!»