Автопортрет с двумя килограммами золота - Адольф Рудницкий

— Даю слово, не издеваюсь.

— А ты знаешь, что…

Я запнулся, раздумывая, открыть ли мою тайну. Так, молча, мы некоторое время стояли друг против друга.

— Что ты хотел сказать?

— Анджей, ты, может быть, ничего не знаешь. Я прячу в моих лохмотьях сокровище.

— Какое сокровище? — спросил он, словно не поняв.

«Лучше я скажу ему все, может, дешевле мне обойдется», — подумал я.

— Послушай, у меня все при себе.

— А где еще должно быть?

— Не шути. Я… как солдат. Послушай, я немножко заработал, торгуя, купил себе немного золота, дорогих камней, и все это спрятано в моей одежке.

— Ну и очень хорошо!

— Тебе нужны лохмотья, бери лохмотья, но золота ты, надеюсь, не тронешь?

— Даю слово, не трону! Как бы я мог, ну подумай, Зенек!

— Ну так, слава богу, мы договорились! Открывай шкаф.

— Пошли.

— Ох, какой же я дурак! А я боялся, что ты у меня все заберешь! — сказал я, кидая в кучу свои лохмотья и надевая все новое. — Я принесу тебе четверть кило замечательного английского чаю, ты в жизни не пил такого! Я накопил, — продолжал я, — немного денег. Собственно говоря, за мои сокровища я мог бы уже купить небольшой фольварк. Не раз я представлял себе, как вернусь в деревню и что я куплю моим старикам родителям, но больше всего я любил рисовать себе такую картину: сижу я где-то, в не слишком красивой комнате, которую снимаю у хозяев, и рядом стоит двухлитровый горшок, полный золотых пятирублевок, «свинок». Немножко попишу, потом ложусь на диван и перебираю золото в горшке. Когда есть у тебя такой горшок, так и работается лучше. Что за наслаждение лежать на диване в жаркий день и время от времени запускать руку в холодное, скользкое золото! Сапоги сидят, как влитые. У тебя тут неплохой выбор гардероба. Послушай, Анджей, возьми мою шапку, возьми на… известные тебе цели.

— Нет, — строго возразил он. Все это время он молча наблюдал за мной, пока я переодевался.

— Но почему? Я хочу… быть с тобой, с вами.

— Для этого шапки недостаточно.

«Снова начинается», — подумал я.

— Да ты не знаешь, что в ней хранится, — воскликнул я. — Загляни за подкладку.

— Все знают. На всем Восточном фронте известно, что ты прячешь в своей одежке. Ты все это оставишь, — сказал он, указывая на кучку, лежавшую на полу. — Все это мы возьмем на… известные нам цели.

— Нет, это невозможно! — Я весь дрожал. — Я не могу…

— Если не можешь, то будь любезен, забирай всю кучку и… чаю не приноси.

— Слушай, я тебе пожертвовал плащ. Я не отступаю, бери его!

— Ты все оставишь!

— Ничего не оставлю! Теперь я все понимаю! Негодяй Ежи Клог наговорил тебе басни про мою одежку. Теперь я обо всем догадываюсь, у него всюду глаза и уши. Нет, я ничего не дам, я считаю, что все это ловушка, коварная ловушка! Ты меня раздел! Раздел донага в холодной комнате, — выкрикивал я со слезами в голосе, — для того чтобы обобрать дочиста. Только теперь я понимаю.

Я запихнул кучку лохмотьев в норковую шубу, завернул, как сумел, портянки запихнул в сапоги, сапоги взял в руки и со всем этим барахлом выбежал из комнаты, но тут же вернулся и крикнул:

— Слушай, я дам шапку! Хватит!

— До свиданья!

— Дам шапку и плащ! Хватит!

— До свиданья!

— Шапку, плащ и портянки! Хватит.

— До свиданья!

— Ах ты убийца! Убийца!

Я швырнул все на пол, шлепнулся на стул возле «козы» и всхлипнул.

— Бери все! Пусти меня с сумой! Но почему я уступаю? — вскричал я. — Почему все отдаю?! За что? Ох, человек, человек, темное, неразумное существо! Темная масса!

Он подождал, пока я успокоюсь, потому что я на самом деле расплакался и вообще не хотел разговаривать, подождал, пока минует буря, и, сверкая глазами, почти не тая веселого удивления, подошел ко мне, положил руку на мое плечо и сказал:

— Меня сбросили ночью, я прибыл оттуда, чтобы поднимать людей. Мне говорили, будто люди тут забыли, что происходит самая страшная, самая кровавая в истории война, что их интересует только коммерция. Посмотрим, подумал я, умерла ли в людях душа; что касается меня, то я никогда в это не верил. Клот действительно говорил мне про твой капиталец: люди сплетничают насчет твоих двух килограммов золота, и, таким образом, в один прекрасный день ты обязательно попадешь в гестапо и у тебя отнимут все до последней запонки. Начнем с Зенека, — сказал я себе, — посмотрим: этот парень два года сидел в санационной тюрьме. Посмотрим, что с ним стало. Ну, и я не обманулся! Друг мой, ты должен поднимать людей, должен начать работу в подполье! Чего ты стоишь, если отдашься этой задаче только наполовину? Как же, стало быть, я могу принять только плащ или только шапку? Все, что здесь лежит, мы с Клотом перепишем, и, не беспокойся, все будет использовано по назначению.

— И все-таки ты меня ограбил. Не оставил мне даже на ужин! — У меня по-прежнему стояли слезы в глазах.

— На ужин, — весело воскликнул он, — тебе ничего не надо. Отныне ты будешь столоваться вместе со мной. Но… — Он подошел к кровати, где лежала злосчастная шуба Карли Пепш. — Что это за норки? Они в самом деле принадлежат твоей знакомой?

Я бегло рассказал ему историю норок.

— Слушай, Анджей, когда мы начнем? — спросил я под конец.

— Что начнем?

— Когда пойдем развинчивать рельсы? Когда средь темной ночи нападем на жандармский пост?

— Скоро! Будь спокоен. Значит, у тебя еще есть капитальчик, внесенный в залог за шубу? Очень, очень хорошо.

— Разве деньги за норки я тоже должен отдать?

— Нет, напротив, оставь их у себя, они тебе будут нужны.

— Для чего, Анджей? — спросил я с испугом.

— Для чего? Видишь ли, тебе еще какое-то время придется продолжать свое занятие.

— Мое занятие? Торговлю? Никогда! — возмутился я. — Никогда! Ты ограбил меня дочиста, а теперь требуешь, чтобы я снова торговал? Я не согласен! Совершенно не согласен!

— Успокойся, Зенек, веди себя разумно! Расходы у нас будут большие. Сейчас я во все тебя посвящу. Твое сокровище составляет каплю в море, ценную каплю, но всего только каплю. Со временем ты будешь и развинчивать рельсы, и участвовать в ночных нападениях на жандармские посты, но сперва мы должны тебя обучить. Долго это не протянется, но все-таки понадобится время. И до тех пор пока мы не организуем другие источники, пока наши собственные не начнут действовать, ты вернешься к торговле, каждый должен делать то, к чему больше всего способен, а в тебе, как оказалось, дремлет гений торговли!

Я вскочил со стула и крикнул:

— Никогда! Никогда я не вернусь к торговле! Ненавижу торговлю! Я хочу спасти душу, душу, а не торговать. Я все отдал, у меня ничего больше нет, но к торговле я не вернусь, слышишь! Не вернусь… к ней! — и мне сразу вспомнилось лицо подлой Карли Пепш. — Не вернусь!..

— Но пойми, Зенек, теперь твоя торговля будет иметь совсем другой привкус, ты сам в этом убедишься, — спокойно объяснял Анджей. — Заниматься темными махинациями для своей пользы — одно дело, а быть министром финансов великого подпольного движения освободительной войны — совсем другое. Ты сам в этом убедишься, друг.

— Никогда! — кричал я все громче, даже не слушая, что он мне говорит. — Никогда я не вернусь к торговле! Ненавижу торговлю, ненавижу дела, сделки, всех и все, что имеет хоть какую-нибудь связь с торговлей! — Так я кричал все громче, но чем громче я кричал, отталкивая от себя демона торговли, тем сильнее я чувствовал, что Анджей Беднаж и на этот раз одержит надо мной победу и я вернусь к источникам, к торговле, к ударам и буду заниматься ими до тех пор, пока того будет требовать Анджей Беднаж. И неизвестно почему, мне вдруг стало даже весело.

— Вперед! Вперед! — погонял я себя некоторое время спустя, выбежав на улицу с норковой шубой на руке, в новом демисезонном пальто, став легче на два килограмма золота, на «свинки», на золотые доллары, на изделия из дутого золота, драгоценные камни. — Вперед к новым двум килограммам золота! К двум тоннам золота! Для блага мира — вперед!

Я проделал несколько шальных прыжков на середине тротуара, и только удивленный взгляд случайного прохожего несколько остудил мой пыл. Мгновение спустя мне вспомнилась судьба несчастного толстого Лопека, мои собственные злоключения в связи с Карлей Пепш, и уже несколько тише я воскликнул:

— Вперед! А все-таки вперед!

1951

Составитель В. Борисов

Предисловие А. Марьямова

Редактор М. Конева

Художник Юрий Васильев

А. Рудницкий

ЧИСТОЕ ТЕЧЕНИЕ

Технический редактор В. И. Беклемищева

Корректор А. В. Шацкая

Сдано в производство 12/1II 1963 г. Подписано к печати 10/VI 1963 г. Бумага 84×1081/32= 6 бум. л. 19,7 печ. л. Уч. — изд. л. 19,9. Изд. № 12/1440 Цена 1 р. 15 к. Зак. № 160