Заклятый друг (СИ) - Нэн Джойс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
13. Макс
Посёлок будто вымер. Какая-то зона отчуждения.
В застывшем воздухе не слышно ни лая собак, ни чириканья птиц.
Только рёв двигателя моей машины, и эхо гудков в телефоне — как вырезанный из оповещения о воздушной тревоге фрагмент.
Я доезжаю до дома не найдя зацепок.
Крон встречает меня у калитки, улыбаясь во всю морду. Рефлекторно глажу его громадную голову на бегу, и под всё тот же вой безответных гудков вбегаю в дом.
Здесь пустота. Детской коляски нет.
Нет ребёнка.
Подползающее чувство беспомощности я скидываю как звонок Даше.
Нужно позвонить Кате. Пусть поищет с помощью своей программы Соболеву.
— Это не быстро, извини, — тревога и сочувствие в Катином голосе неприятным сквозняком по моей голове. — Нужно загрузить данные, а их обработка занимает много времени. С Серёжей было просто, потому что данные уже были в системе, я ведь давно следила за ним.
— Разве ты не следила за Дашей? — зачем-то спрашиваю я.
— Мне обидно, что ты считаешь меня таким подлым человеком. Нет, Макс. Ни за тобой, ни за Дашей я не следила.
— Прости.
— Я понимаю, ты волнуешься. Сейчас займусь.
Снова остаюсь в тишине.
Можно пока пройтись по улице, стучаться в каждую дверь. Спрашивать соседей.
Телефон вибрирует.
Татьяна Георгиевна!
— Да! Где ребёнок?
— Максимилиан Александрович, простите меня, пожалуйста. Я очень виновата.
От этих слов меня пронизывает могильным холодом. Превращает в решето всё тело. И чем слабее становится голос в телефоне, тем сильнее искорёживается под тяжестью предчувствий структура сетки.
— Где ребёнок?
— Я должна была настоять, не подвергать Ваню опасности. Простите.
— Где Ваня?!
— Мужчина и женщина…я их знаю…забрали…
Её речь всё слабее и бессвязнее. Превращается в бульканье кипящей воды, которое стихает, потому что огонь под кастрюлей затушили.
Я сам сбрасываю звонок, чтобы уже позвонить в полицию.
И тут через распахнутую дверь доносится радостное поскуливание Крона.
Кого ещё он может приветствовать так, кроме меня?
Выхожу в парадную.
На пороге стоит Соболева с люлькой в руке.
Я опускаю руку с телефоном и тяжело выдыхаю.
Ваня как ангел с фрески. Маленькие пальчики словно держат невидимые яблоки, руки раскинуты. Длинные тёмные ресницы почти доходят до начала возвышения пухлых щёк. Он спит сладко.
На Даше распахнутый плащ. И тонкое белое платье, в котором я видел её сегодня в лофте. Переливы на нём зарождающимся водоворотом — она глубоко дышит налитой грудью.
Мои «не мои» здесь, живы и здоровы.
— Ты что тут делаешь? — она отступает.
— То же, что и ты. Я здесь живу.
— Сегодня не выходной.
Она оборачивается на лай Крона. Тот настороженно принюхивается к калитке.
— Тебя твой Айлалэ привёз? — шаг к ней, она снова отступает. — Не делай вид, что боишься меня. Ты же видела мою машину у дома, и всё равно зашла.
— Я не знаю, какая у тебя машина. И в принципе ничего знать про тебя не хочу. А зовут его Айдар.
— Мне звонила Татьяна Георгиевна.
— И что?
— Она несла какой-то бред про то, что подвергла Ваню опасности и извинялась.
— Можешь перезвонить ей и сказать, что она уволена.
— Почему я должен её увольнять?
— Потому что она больная пошла гулять с ребёнком и упала в обморок. Хорошо, что соседи были на улице, вызвали скорую и присмотрели за Ваней, пока я не приехала.
— Что с ней?
— Какая разница? Я утром сказала ей, что она может воспользоваться нашей аптечкой и отсыпаться, пока Ваня спит. А эта старая дура попёрлась на улицу.
— Ты знала, что она заболела, и оставила их вдвоём с Ваней?
— Не пытайся повесить на меня чувство вины, Арский. И займись поиском другой няни, помоложе и порасторопнее. И раз ты считаешь, что это так просто — бросить все дела и сидеть с ребёнком, так оставайся с ним сам.
Она опускает люльку у дверного проёма. Создаёт живым ребёнком препятствие между собой и мной. И небрежно бросает:
— А меня ждёт Айдар.
— Ты правда думаешь, что я позволю тебе так сделать?
Соболева хмыкает и уходит.
Промозглый ветер шевелит Ванькины волосы и одеяло, которое укрывает его до самой шеи.
Я осторожно отставляю люльку подальше от двери.
И хотя Даша шла быстро, я успеваю настигнуть её у калитки прежде, чем она приоткроет её.
Моя ладонь упирается рядом с маленькой головой, создавая глухой звук от соприкосновения с железом.
— В дом иди. Ребёнок должен быть в кроватке. А не стоять на полу как брошенный в коробке щенок. Это твой сын, Соболева. Ты обязана о нём заботиться.
— Я ничего не обязана, — цедит сквозь зубы. — Аборт не сделала, и на том спасибо.
Наклоняюсь к её голове, и в самую макушку:
— Когда-нибудь тебе станет очень стыдно за эти слова.
— Дария, ты тут? — шаги по ту сторону калитки.
Шепчу:
— Иди в дом, а я ему сейчас отвечу на все вопросы.
Отхожу от Соболевой и берусь за ручку.
Теперь она упирается в калитку, обеими ладонями сразу:
— Айдар, всё в порядке! Подожди в машине, пожалуйста. Я ребёнка переложу, и попробую ещё раз Крона в вольер загнать, не слушается.
— А… ну хорошо.
Шаги стихают, захлопывается дверь машины.
Даша так и стоит, прижав ладони к калитке, словно обожгла их, и железом охлаждает.
Она решительно разворачивается.
Я знаю, что она хочет просто назвать меня по имени. Я до сих пор помню, как смыкаются её губы прежде, чем она произносит «Макс». Мне не нужно видеть всю её, чтобы предугадать, чего она хочет: пошутить, поругать, предложить.
Сейчас она попросить хочет.
И ей достаточно едва заметного движения моей головы, чтобы считать: «Нет».
Даша заходит в дом. Я вижу, как её фигура с люлькой в руке исчезает в гостиной.
Захожу внутрь. Запираю дверь.
14. Макс
Значит, она собиралась остаться здесь на ночь с этим Айлалем.
Отчётливо представляю, как она перекладывает Ваню в кровать, спускается, запирает мою собаку в вольере, и проводит в мой дом своего ёбаря.
Ну правильно, сегодня в лофте я нарушил им все планы.
Он как вредная псина, который хочет переметить все углы на территории, чтобы застолбить эту территорию за собой.
Теперь слова Кати про куколда в действительности начинают меня бесить.
А кто же я ещё, если не могу запретить своей жене спать с кем она хочет?
Спустилась.
Я подошёл ко входу в гостиную.
Даша поставила пёстрый пакет на пол и
