Энские истории - Дмитрий Сафонов

Почему так хорошо запомнилась эта случайная встреча на дороге? А черт его знает! Сам не пойму. Просто врезалась в память, и все тут.

В общем, мы прибыли в Энск.

Странствующая труппа вынуждена экономить на униформе. Когда приходится разворачивать на новом месте шапито, работают все: с раннего утра и до того момента, пока шатер не будет стоять на центральной площади.

Затем самые молодые (и я в том числе) бегут расклеивать афиши – не очень крепко и желательно повыше, чтобы часть из них можно было потом аккуратно снять. Опять же – экономия!

Наш номер (скажу без ложной скромности) – гвоздь программы. Первое отделение обычно завершает Васильич – у него нет сложной иллюзионной аппаратуры, поэтому антракт для специальной подготовки ему не нужен.

Васильичу уже далеко за шестьдесят, но он все еще молодится: красит волосы и носит корсет старинной выделки – из китового уса. Уверяет, что когда-то давно у него был роскошный аттракцион – дрессированные львы. Говорит, что животные погибли от голода в годы войны, и он, потрясенный мучениями царственных питомцев, поклялся никогда больше не работать со зверями. При этом неизменно добавляет, что с тех пор не представляет свою жизнь без риска – поэтому бреется только опасной бритвой.

Он рассказывает это без тени улыбки, с абсолютно серьезным лицом, но никому и в голову не приходит заметить явное несоответствие дат: ведь в сороковом ему еще и десяти не было.

По-моему, он нарочно все придумывает, чтобы заранее направить возможные сплетни и пересуды в удобное для себя русло – лишь бы поменьше болтали о другом – о его романе с новой, специально на один сезон взятой ассистенткой ("внучатая племянница", – так рекомендовал ее старый сатир.) Племяннице слегка за тридцать, у нее полноватые гладкие ноги, большая грудь, осыпанная множеством родинок, и черные усики над пухлой губой. Когда Васильич смотрит на свою "родственницу", мне кажется, что он сейчас начнет облизываться.

Еще у нас есть силовой жонглер – Юра Козупеев, (за глаза – просто Козупей), выступающий под псевдонимом Кузнец Вакула. Его внушительные мышцы уже немного заплыли жиром. Юре за сорок, на манеже он тяжело дышит, сильно потеет и, случается, попукивает – шутка ли дело, в последний раз он заказывал себе реквизит пятнадцать лет назад, но силы-то уже не те, что прежде, а на новые позолоченные шары и гири – денег нет. Юра хочет красиво уйти – отработать прощальный сезон если не за границей, то хотя бы в Москве, при полных аншлагах, но пока никто не приглашает, вот он и держится из последних сил – по-детски наивно полагая, что финал его артистической карьеры обязательно будет таким же блестящим и громким, как в свое время – дебют. Честно говоря, бывает жалко смотреть, как Юра работает свой номер: глаза наливаются кровью, колени дрожат, на шее вздуваются толстые синие вены – в движениях никакой легкости, только неимоверное напряжение и огромная усталость, а длинные рыжие косицы спутанных волос, торчащих из подмышек, блестя и переливаясь каплями пота в беспощадном свете софитов, придают Юриным движениям вялую комичность.

Что же касается смеха… Он звучит постоянно, когда на манеж выходит Сержик – наш коверный Серега Авдеев. Вот уж мастер! Жонглирование, эквилибр, свободная пластика, музыкальная эксцентрика – любой цирковой жанр ему по силам! Сержик замечательно играет на скрипке – старой, поцарапанной, расколотой и снова склеенной его золотыми руками. А какая потрясающая органика! Он абсолютно естествен – в каждом жесте и в каждой гримасе. Но…

Если бы не было этого извечного "но", Сержик давно бы уже имел ангажемент в Монте-Карло.

Пьет он сильно… Причем "сильно" – это очень мягко сказано.

Васильич запрещает Сержику выходить в город – он так и ночует в цирке, закутавшись в занавес. И все равно: стоит хотя бы на минуту ослабить внимание – а Сержик уже лыка не вяжет!

Итак, мы прибыли в Энск…

Я прекрасно помню все события, случившиеся потом, помню буквально по минутам – потому что не раз и не два старательно воскрешал их в своей памяти, пытаясь разобраться: где же она, высшая точка моей траектории?

Понимаете, вся эта история очень смахивает на обычное сальто: вот летишь спиной вперед, выше и выше, затем – раз! – и уже летишь вниз.

Но в точке переворота на какую-то ничтожную долю мгновения утрачиваешь ориентацию в пространстве и контроль над собственным телом – поэтому ее еще называют мертвой точкой.

И вот я хотел уяснить: где же она, мертвая точка в моей истории?

В какой момент произошел переворот?

Теперь-то я знаю. Но сначала я этого не понимал…

Я еще маленько выпью, вы не возражаете?

Ну да… Первые два дня все было ничего. К счастью, самые худшие предположения Васильича не оправдались, и во вторник мы работали уже два представления: утром и вечером.

А вот в среду-то все и началось. На сцене появились сразу три новых действующих лица, и каждому из них суждено было сыграть очень важную роль.

Первым пришел Костыль – местный энский "авторитет". Высокий, худой, желтолицый, в мятых брюках и дорогих, но нечищеных ботинках. На его лице играла презрительная улыбка. Костыля сопровождала грозная свита: пара здоровенных тупиц, угрюмо озиравшихся по сторонам.

Мы давно привыкли к подобным визитам. В каждом городке и даже городишке обязательно существует свой местный (точнее сказать – местечковый) "авторитет". От столичных бандитов подобная публика отличается, как трактор от "Мерседеса". Обычно с ними достаточно откровенно поговорить: взять лист бумаги, перемножить количество кресел в шапито на стоимость билета и затем разделить пополам, а то и на три (полный зал бывает очень редко). Чаще всего приходится наблюдать следующую реакцию – провинциальные мафиози долго чешут репу, а потом удивленно спрашивают: "А зачем вы вообще этим занимаетесь? Чего мотаетесь-то впустую?", на что получают честный ответ: "Мы так живем. Это – наша жизнь."

Костыль остановился на пороге служебного входа и брезгливо поморщился, втянув ноздрями резкий неистребимый запах бродячего цирка. В этот момент дверной проем загородила огромная фигура Юры Козупеева. Силач уныло жевал куриную ногу. По условиям контракта – для поддержания мышечной массы – ему полагалось бесплатное дополнительное питание: одна курица и один килограмм творога каждый день.

Юра задумчиво смотрел на незваных гостей сверху вниз.

– Эй! Кто у вас здесь главный? – грубо спросил Костыль.

Юра нахмурился – он всегда так делал, когда размышлял о чем-то серьезном.

– Я так полагаю, что я, – после долгой паузы рассудительно изрек Козупей и снова замолчал. – Хотя почему-то далеко не все придерживаются этой точки зрения, – честно добавил он некоторое время спустя и вдруг смущенно спрятал за спину руку, сжимавшую обглоданную кость.

– Эй ты, клоун, – рассердился Костыль, – я спрашиваю, где директор?

– Я – силовой жонглер, – с достоинством сказал Юра, тщательно подбирая каждое слово. – А директор – у себя, – он потерял всякий интерес к дальнейшему разговору с наглым визитером, развернулся и неспешно пошел в гримерку.

Костыль опешил. Он растерянно озирался по сторонам, выискивая, к кому бы еще обратиться.

Внезапно, будто из под земли, появился Васильич. Он всегда возникал неожиданно, как и подобает артисту его жанра.

Васильич все понял без слов:

– Вы ко мне? Пойдемте в кабинет, поговорим. А ребята ваши пусть здесь подождут, хорошо? У меня кабинетик маленький, все не поместимся, – и, мягко пресекая возможные возражения, спросил, – а вы уже были на нашем представлении? Еще нет? Приходите, обязательно приходите. У вас есть детишки?

Через полчаса Васильич снова показался на пороге – с Костылем под ручку. От них пахло коньяком, они улыбались друг другу, словно старинные приятели.

– Так, значит, в воскресенье уже уезжаете? – говорил Костыль.

– Да, – виновато улыбаясь, кивал Васильич.

– А то – это… Оставайтесь! Пусть будет у нас в Энске свой цирк. Я договорюсь, с кем надо, – убеждал Костыль.

– Прогорим, – ласково отвечал Васильич. – Ходить никто не будет. На неделю всего приехали, и то – сборов никаких. Хватило бы, чтобы за аренду заплатить. Да на бензин.

– Ничего, – убежденно говорил Костыль, – мы сегодня вечером придем. Все придем.

– Приходите! – с наигранной радостью восклицал Васильич. – Будем ждать. Я вас встречу. Посажу на лучшие места.

– Да ладно. Чего там? – возражал Костыль. – Билеты мы сами купим. Деньги есть. Это хорошо, что вы приехали. А то у нас культурно отдохнуть негде. Сходить-то некуда. Только в театр – драматический, но там ведь со скуки помрешь. Восьмой год одно и то же играют. "Быть или не быть?" Тоже мне, проблема. Вот "пить или не пить?" они не спрашивают, квасят все: от главного режиссера до последнего осветителя, а "быть или не быть?" их, понимаешь, страшно интересует. Еще, правда, есть у нас казино – как во всяком большом городе. Но там вообще – скука смертная. Посетителей почти не бывает, а с самим собой резаться в рулетку – последнее дело. Я в этом казино, видишь ли – хозяин. А вот цирк – это хорошо. Это то, что нужно.