Отец лжи - Володя Злобин

Да, у него хорошо получится.

– В-о-о-т...

Хочется оледенеть, но по сбивчивому тону Фурсы ясно, что он не договаривает самое унизительное. И то, что в жизни может быть что-то унизительнее, чем похабная игра про родного отца, заставляет испытать жгучий стыд.

– Что ещё?

– Демку скинули в конфу класса.

Сердце падает вниз, туда, в лёд внутренних органов. Завтра любая девочка, а послезавтра любой старшеклассник, повстречавшись, спросят – знал же, видел, почему ничего не сделал? Отчего не защитил отца? Мы играли в него и теперь имеем право судить.

– А ты? – в голосе хрипы, – Ты тоже играл?

– А как бы я ещё об этом узнал? – удивляется Фурса, – В конфе почти все играли, но, знаешь, никому не понравилось. Народ адекватно себя повёл, у нас вообще класс хороший. Может, добавить в конфу? Тогда бы они притихли.

– Нет, не надо.

Из беседы пришлось удалиться, чтобы ни о чём не догадываться. Незнание дарило покой, а звонки Фурсы рассеивали его. Толю никто не просил стучать, он докладывал сам, может даже из лучших побуждений, но делал только хуже. Толя клал трубку и шёл спать, а тут долго ещё не спалось, комкалось, выло. Фурса был товарищеским напоминанием о травле, хотя о ней просто хотелось забыть, и, возможно, на скромный мизинец была возложена задача бередить её незаживающую рану.

– Только никому не говори, что это я рассказал, хорошо?

Толе Фурсе хочется крикнуть что-то обидное, но комнатное окно сотрясается от удара. В стеклопакет попадает ещё один снаряд, и через белую паутину отчётливее слышен уличный лай.

– Что такое? Упал что ли? – обеспокоился Фурса.

Трубка летит на диван, и в то же мгновение в комнату вбегают родители. Отец быстро оценивает обстановку, кидается к себе, возвращается, распахивает окно и выпрыгивает наружу. Старые треники чуть разошлись, на ногах тапки, и прямо в таком виде мужчина бросается в погоню. В его руке пистолет.

Мучительно хочется, чтобы отец никого не догнал. Если в окне, как в гостях у сказки, покажутся виноватые рожи Копылова с Чайкиным, это будет конец. Они всхлюпнут разбитыми носами, а затем увидят по центру комнаты застывшее, увидят худое, ужаснувшееся и испуганное.

Увидят и навсегда запомнят, как бы не избил их любимый отец.

Он возвращается мокрый, злой, весь облепленный снегом, долго стоит на улице, задумчиво качая искалеченную створку. Многослойное стекло не пробито, в нём сеть белых трещин, будто между слоями застрял снежок. Кидали пивными бутылками – осколки ещё лежат на отливе. Мать обмерла, зажав рот рукой, затем подбегает к окну и умоляюще затягивает супруга в комнату.

– Залазь, простудишься! Люди смотрят! И спрячь это! Спрячь говорю!

Пистолет неохотно отводится за спину. Отец мечется по комнате, один глаз зажмурен, с мокрых усов капает злость. Кажется, что бросали не в окно, а прямо в него. К потолку поднимается белый мужицкий пар.

– Видел что!? – отец просто в ярости.

– Нет, по телефону говорил...

Это точно Копылов с Чайкиным. У них пятёрки по челночному бегу.

– Да как так-то!? Я двоих застал, но далеко... оборвались.

Отцу необходима какая-то победа. Смотрите, я, в отличие от вас, кого-то увидел. Упустил, не спорю. Но я хотя бы попытался. Да, я сильный... они боятся меня. Но я не смогу сторожить вечно. Что с вами станется без меня?..

Мужчина загнанно ходит по комнате. Тугой живот обтянут майкой, глаз выпучен, усы