Вторая любовь - Джудит Гулд

Дороти-Энн услышала, как пилот объявил об их скором приземлении в международном аэропорту имени Кеннеди, и мысленно положила свой дневник на попку. Вскоре «боинг» совершил великолепную посадку, и очень, очень скоро она уже сидела в лимузине, направляющемся в Территаун, назад к суровой действительности.

6

— Ма?..

— Мамочка!

Дороти-Энн сидела на больничной кровати в своей собственной ночной хлопковой рубашке с короткими рукавами в стиле Империи — женственный корсаж украшен нежной вышивкой, заложенными складочками и кружевом, — и гадала, откуда взялись все эти букеты цветов, серебряные воздушные шарики и плюшевые мишки, усевшиеся на систему кондиционирования воздуха, когда до нее донеслись голоса, чистые, настоящие дисканты, а потом появилась троица, торопливо вбежавшая в палату.

— Ох! — жалостливо выдохнула суетящаяся, задохнувшаяся няня Флорри где-то поблизости, ее врожденный акцент шотландских гор остался таким же сильным, как в тот день, когда она покинула Галасхилс. — Я кому сказала, прекратите шуметь. Говорила вам, больница здесь!

Дороти-Энн снисходительно улыбнулась. Они были такими подвижными, как мексиканские прыгающие бобы, ее Лиз, Фред и Зак. Просто торнадо энергии, кружившийся здесь, там и всюду. Их питали темперамент и возбуждение, они яростно неслись по жизни, словно уже осознавая, что однажды время возьмет над ними верх, и когда-нибудь они задумаются о том, куда же унеслись их годы.

Стоило ей увидеть детей, и сердце забилось от переполняющей его любви. Дороти-Энн пришлось моргнуть, чтобы прогнать слезы гордости и радости.

Господи, как же она любит их, троих своих маленьких Кентвеллов.

Самая старшая, Лиз, ей одиннадцать. С аквамариновыми глазами, белокурые волосы собраны в «пальму» на макушке и перевязаны красной лентой. В своей черной куртке, юбке из шотландки и черных туфельках с перепонкой и на низком каблуке, она выглядела определенно — и к своему большому разочарованию — приготовишкой. Снаружи Ральф Лорен, киберпанк изнутри. Мисс Американский пирог, с острым, как бритва, умом, с модемом на «ты», одна нога в этом мире, а вторая твердо стоит в киберпространстве.

Потом десятилетний Фред. Вылитый портрет своего отца, но с разделенными посреди пробором длинными волосами цвета воронова крыла, падающими по обе стороны его лица. Очень престижно и модно одетый, в супермешковатых джинсах, полы рубашки наружу, тонкие золотые кольца в каждом ухе. Из кармана штанов провод тянется к наушникам на голове. Осторожный, замкнутый и немногословный ребенок, он, чавкая, ест чипсы из открытого пакета «Дортос» и кивает головой в такт только ему слышной музыке.

И наконец самый младший. Зак, ее девятилетнее чудо. Рыжеволосый, синеглазый, так и пышет неукротимой энергией. Пытается выглядеть «в струе», как и брат, но слишком мил, чтобы у него это получилось. Бейсбольная кепка надета в соответствии с модой — козырьком назад, в руке — электронная игра.

Вся троица уставилась на нее, больничную койку, капельницу и мониторы, заставившие их замолчать. Потом Зак нарушил тишину.

— Ммамочка! — выдавил он, готовый расплакаться. — Ты же не собираешься у-у-умирать, правда?

— Знаешь, ты и вправду настоящий, настоящий дурак, — фыркнула Лиз с превосходством старшей. — У мамы просто тяжелый стресс, вот и все. — Она помолчала, наклонила голову к плечу и встревоженно посмотрела на мать. — Я хочу сказать, что это все… Так, мамочка?

— Да, дорогая, — Дороти-Энн добавила в голос материнской уверенности. — Это действительно все.

— А насчет папы, правда? — выпалил Фред и виновато опустил голову, разглядывая свои кроссовки. Волосы упали ему на лицо.

Зак отбросил свою компьютерную игру и замолотил его своими крошечными кулачками.

— Папа не умер! — закричал малыш, в жалобном голосе слышалось нежелание поверить. — Не умер! Не умер!

— Господи, парень! — няня шикнула на Фреда, обхватила разбушевавшегося Зака. — Ты что, не слушаешь, что тебе говорят? Говорила ведь, чтобы ты маму не расстраивал!

Получивший выговор Фред вздохнул, пожал плечами и переступил с ноги на ногу.

— Не обращай внимания на брата, паренек, — обратилась няня к Заку. — Он не то хотел сказать.

— Все в порядке, няня, — спокойно вмешалась Дороти-Энн. — Они имеют право знать.

— Это было во всех газетах, — угрюмо пробормотал Фред. Тряхнув головой, чтобы отбросить волосы назад, он поднял глаза и прямо встретил материнский взгляд.

Дороти-Энн вздохнула про себя. «Мне следовало догадаться. Они слишком большие, чтобы не узнать все без моей помощи. — И все-таки ей бы хотелось рассказать им самой. — Я бы постаралась сказать обо всем помягче».

Но теперь уже слишком поздно, и дети ждут ее объяснений. Несмотря на проколотые уши и модную одежду, они вдруг показались ей маленькими, покинутыми, уязвимыми.

«Они рассчитывают на меня, — сказала себе Дороти-Энн. — Я должна быть сильной. Ради них».

Все что она смогла сделать, это протянуть как-будто налитую свинцом руку и жестом позвать их.

— Подойдите ближе, дорогие мои, — спокойно произнесла мать. — Семейное совещание.

Первым двинулся вперед Зак. Дороти-Энн обняла его за плечи и потрепала волосы на затылке. Тут и Фред с Лиз подошли и встали по обе стороны малыша, все трое, похожие на защитную баррикаду.

Дороти-Энн сделала глубокий вдох.

— Я не знаю, что вы прочли и что услышали, — начала она осторожно. — Это правда, что самолет вашего отца пропал без вести. Но мы не знаем, умер ли он. Я молюсь, чтобы наш папа остался в живых и чтобы спасатели нашли его. Все что нам известно, это то, что самолет мог совершить аварийную посадку в какой-нибудь долине, и радиопередатчик вышел из строя… — Даже для нее это звучало неубедительно и наивно и выглядело безнадежно нереальным.

В любой семье у каждого ее члена своя роль, и Фред, несмотря на то, что был средним ребенком, вырос физически самым крепким и поэтому стал защитником остальных и всегда говорил от их имени.

— Ты хочешь сказать мама, что есть шанс? — Он поймал ее взгляд. — Настоящий шанс?

Дороти-Энн колебалась. Она всегда старалась не обращаться свысока к своим детям и не приукрашивать ужасную правду. Дороти-Энн завоевала их доверие и уважение нелегким путем, благодаря честности и откровенности, обращаясь с ними как со взрослыми. И тем не менее, никогда раньше им не приходилось сталкиваться с подобной тяжелой ситуацией. И теперь мать оказалась в затруднительном положении, разрываясь на части между желанием быть честной и состраданием.

Что лучше для них? Вселить в них уверенность? Или пусть они столкнутся с наихудшим вариантом развития событий?

Решение оказалось трудным, но молодая женщина приняла его.

— Мы должны продолжать молиться о лучшем, — сказала она с легкой дрожью в голосе. — Мы не должны терять надежду. Но помните — неважно, как повернется дело, пока мы сильны, мы пройдем через это. Мы вместе, а только это и имеет значение.

Но мы не вместе. Фредди нет с нами. Как мы теперь сможем быть вместе без него?

— Мы должны быть храбрыми, — продолжала Дороти-Энн. — Ваш папа не захотел бы, чтобы мы расстались, верно?

Вся троица покачала головами, но на их лицах читалось смущение, а в глазах горел страх.

— Я боюсь, мамочка, — прошептал Зак.

— А знаешь что? Я тоже напугана, солнышко. — Дороти-Энн погладила его по затылку. — Я тоже. Но ведь ты уже сильный, большой юноша, правда?

Мальчик торжественно кивнул.

— Я… я так думаю, — его голос прозвучал неуверенно.

— Что ж, а я это знаю, — тепло сказала мать, все еще поглаживая его волосы. — А хочешь услышать почему?

Малыш кивнул.

— Потому что мы семья. Потому что мы есть друг у друга. Также как вы можете рассчитывать на меня, я буду рассчитывать на каждого из вас. Вместе мы сможем преодолеть все… даже самое худшее, хотя я и молюсь, чтобы этого не случилось. — Дороти-Энн по очереди оглядела детей и остановила свой взгляд на Фреде. С минуту она молчала. — Я ведь могу рассчитывать на тебя, верно?

— Точно, ма, — ответил ее средний сын, задыхаясь, что выдавало его напускную браваду. — Обо мне не беспокойся. Я буду в порядке.

Говорит, как настоящий мужчина. Ей пришлось сделать усилие, чтобы сдержать слезы.

— И со мной все будет в порядке, — негромко сказала Лиз. — И неважно, что будет дальше.

Дороти-Энн с благодарностью взглянула на нее. Какие они храбрые, моя троица маленьких Кентвеллов!

И тут в дверь просунулась голова медсестры. Уроженка Ямайки с большой грудью была неумолима.