Хрустальный ключ - Абрам Вулис

— За какие-нибудь сутки столько новых мужчин, — поощрительно сказала младшая дама, откидываясь на спинку чахлого канцелярского стула. — И таких внимательных. Ах, если бы все это внимание — да мне одной. Так нет же, дели его с Еленой Михайловной. Ну, с моей соседкой по столовой. Шучу, Шучу! Ни я, ни она вас не интересуют. Забелин, Забелин и опять же Забелин. Надо же, повезло человеку. Мои паспортные данные? Зачем вам мои паспортные данные? А без них я плоха? Шучу, шучу… Кольцова Лариса Николаевна. Ну кто же спрашивает у женщины год рождения? Для протокола? Какое вам дело до моих отношений с Иваном Ивановичем? Что ж, если вы требуете. Иван Иванович представительный весь из себя. Брюнету нашему, Ричарду Багдасаровичу, Забелин, правда, не понравился. У Ричарда тоже на меня были виды. Шучу, шучу… Но против Иван Ивановича Ричард не кадр. Иван Иванович отшил его запросто: «А не пойти ли, говорит, вам, дорогое Львиное сердце, баиньки, не то, говорит, еще инфарктик ненароком приключится!». В царское время, наверное, для дуэли достаточно, как вы считаете? Я боялась даже, что Ричард его ночью пристукнет, горячий человек, восточный. Или южный — я в этом слабо разбираюсь. Обошлось. Приняла Елена Михайловна Ричарда на себя, и он пообмяк. Искать его помогал. Хотя… Вы не думаете, что это маскировка? Нет, нет, я не шучу! У вас не возникло подозрения. А то мне показалось, что он мог бы… На почве ревности… Ох, слава богу, что вы так не думаете. У меня отлегло от сердца.

Лариса Николаевна осыпала меня ослепительными улыбками, и большие серые глаза ее ласково щурились, словно извиняясь, что их обладательница вынуждена потчевать меня всей этой ерундой, и одновременно как бы извиняя меня, заставляющего ее эту ерунду городить. Подведенные ресницы Ларисы Николаевны опускались и тотчас поднимались вновь. Трудно сказать, в открытом ли ее взгляде было больше кокетства или в потупленном, который застенчиво призывал обратить внимание на точеные смуглые коленки.

— Что это, черт побери, бухгалтерия или полигон для испытания секс-бомб?!

— Говорят, Забелин выезжал однажды в город и даже сказал экспромт по данному поводу.

— И еще какой экспромт! Ну, а поездка была деловая — куда-то звонить по телефону. В другой город. В Москву или еще куда. Если бы в ресторан, я бы тоже поехала. Конечно, шучу, шучу…

— Откуда вы знаете про телефон?

— От самого, от Забелина. Набивалась в попутчицы: возьмите, мол, меня, Иван Иванович… А он: знаете, мол, если меня сегодня что и волнует, так только, говорит, междугородная связь.

— Удалось ему переговорить?

— Не сказал.

— Кроме вас и Ричарда Багдасаровича кто-нибудь еще интересовался Забелиным?

— Все женщины до одной. И журналист вчерашний.

— Какой журналист?

— А вы с ним, верно, разминулись. Прилетал тут один, серафим шестикрылый. Вчера, как движение открылось, с первым же автобусом. Саидовым представился. Тощий, как борзая. Все то же самое: Забелин. Какое выражение лица у Забелина? Да какой рост у Забелина? У других он еще про какого-то Алимова узнавал. А как про Забелина услышал, что пропал, так на него переключился.

— Здесь он Саидов-то? Журналист? — вскинулся я.

— Да нет, вчера вечером рюкзачок на спину — и подался прочь. Небось на пастбища на какие-нибудь к чабанам за интервью, — Лариса Николаевна прыснула.

Елена Михайловна высказывалась о Забелине без надрыва:

— Ловелас провинциальной закваски. Зубоскал и пошляк. Совершенно бессодержательный человек в отличие, например, от Ричарда Багдасаровича. Неудобно отзываться о Забелине дурно при сложившихся обстоятельствах и тем не менее, — она сводила к переносице тонкие выщипанные брови, изображая брезгливость, — от порядочности и скромности, Забелин во всяком случае, не умрет.

— Что он сделал вам плохого, Забелин?

— Мне лично — ничего. А вот обществу в целом такие люди наносят непоправимый ущерб, насаждая среди молодежи цинизм, легкомыслие и пустословие, — надо отдать должное Елене Михайловне, говорила она гладко, как по бумажке.

— Быть может, мы сосредоточимся на Забелине, — попросил я. — У вас нет никаких предположений насчет того, куда он делся.

— Нет, — осеклась Елена Михайловна.

Телеграфные запросы в город Ф., к Забелину домой и на работу, полетели еще вчера — Эгамбердыев об этом позаботился, — и в ожидании ответов я направился в сторону ущелья. Обогнув подножье Бургутханы, тропинка опустилась к речке, размеренными витками провела меня вдоль обрывистого берега, потом неожиданно вздыбилась, шарахнулась в гору и так, по верху, по верху выскользнула из «Хрустального ключа». Незаметный поворот ущелья убрал с глаз долой столбы и тополя — последние признаки цивилизации. Я был один.

Ноги сами отмеряли метр за метром, по телу разливалась крылатая легкость, и мысли прояснились, сверкнули четкими, почти кристаллическими гранями, в которых едва брезжили теперь отражения Ларисы Николаевны, Елена Михайловны и Ричарда Багдасаровича. Забелин… Забелин… Даже Лариса Николаевна, так благоволившая к нему, по существу, и доброго слова о нем не сказала. Истолковывать показания курортников во вред Забелину было проще всего, но это не сдвигало дело с мертвой точки. Потому что не был еще заслушан Забелин.

Тропа вновь повернула к реке, на этот раз, кажется, всерьез, как вдруг у меня за спиной послышался грохот; обернувшись, я увидел, как со скального ребра Бургутханы лавиной устремились вниз валуны и один за другим ударились оземь в двух шагах от меня. Поверни я секундой позже — Эгамбердыеву пришлось бы заводить в «Хрустальном ключе» еще одно дело. Вскинув голову, попытался обнаружить исходную точку камнепада. Склон клубился пылью у основания, повыше было спокойно, и только где-то в самом поднебесье мелькнула на миг быстрая тень и тотчас пропала. Скорее всего, это орел, паривший теперь у самой вершины, запечатлелся на рыжей выгоревшей траве.

Я снова пошел вперед и минут через пятнадцать-двадцать очутился у мыска, вдвинутого горой в реку. Вода здесь, в горловине, неистово бурлила, зато справа, перед преградой, образовала тихую бухту, манившую пологими очертаниями берега и тенистыми колючими лозами. Инерция спуска вынесла меня на мостик, переброшенный с мыска на противоположный берег. И тут на отмели, поросшей ивняком, я увидел металлическую табличку, изображавшую череп со скрещенными костями, а чуть подальше — аккуратно сложенную и припечатанную камнем пеструю ткань мужской рубашки. Одежда? Без владельца? Я немедленно повернул обратно, прочел начертанную на камне подпись под оскалившимся черепом: «Пускай тебе, товарищ, будет ясно: купаться здесь — смертельная опасность!!!», а когда, разведя в стороны ветви кустарника, направился к одежде, увидел, что на дальнем краю пляжа уже есть кто-то. Тьфу, чертовщина, конечно же, хозяин одежды загорал где-нибудь под деревцом — вот и все. И однако же я продолжал идти, то и дело оступаясь на зыбком галечнике, туда, где маячила чья-то фигура.