Королевство Тени и Света (ЛП) - Монинг Карен Мари

Она убедила его и сдержала своё слово, дав ему четыре часа перед тем, как она выпустила мелодию. Четыре часа, чтобы он убрался далеко за пределы смертоносной досягаемости Песни с помощью браслета, который он потребовал взамен на подписанный ими контракт.

Когда она направилась к двери, он прищурился, изучая, оценивая её. Власть, которую она обуздала, усилилась раз в десять, столь же величественно сдержанная и грациозная, как и её очаровательное тело.

Его глаза светились весельем, и он гадал, обнаружила ли она наконец-то его упущение, и не этим ли вызван её уход из комнаты. Она никогда не будет полной королевой. Если только не проживёт в Фейри продолжительный период времени. И она никогда не сумеет прожить в Фейри пять тысяч лет без его защиты. Он один может окутать её чарами, сделать так, чтобы даже Видимым она казалась полноценной королевой. Он один может призвать её двор, обставив всё так, будто она сама на это способна. Даже Бэрронс не убережёт её от столь смертоносных врагов на протяжении такого долгого времени, которое понадобится для её трансформации. Если она будет с Круусом, то Двор Света будет следовать за ней, как выпоротые псы. Вместе они станут всемогущими.

Он задавался вопросом, как много времени пройдёт, как много она потеряет прежде, чем наконец-то увидит, кем он является. И кем он не является.

Он никогда не был её врагом.

Если бы события развернулись иначе.

Высоко расправив крылья, шурша и шелестя чёрными перьями, он встал и направился к собственной двери.

Оба уединились в местах, где время текло иначе, испытывали свою власть, оттачивали её, становились чем-то большим.

Она верила, что он мёртв. Много раз он представлял себе её лицо, когда она узнает, что это не так, что был рождён новый, безгранично улучшенный Двор Теней, готовый заявить права на своё законное место.

— Итак, начинается, — пробормотал он, когда они одновременно вышли из своих комнат в мир.

Глава 5

Правда редко встречается, когда рядом женщина[9]

Кристиан

Пока радужный туман превращается в кружащее торнадо цвета, я жду, чтобы увидеть, чем он станет, и готовлюсь драться насмерть. Я больше никогда не стану терпеть потрошение, расчленение и вообще лишение каких бы то ни было частей тела.

Когда всё это наконец-то обретает форму и замирает, полностью проявившись, я ошарашенно таращусь.

— Мак? — взрываюсь я. За этим следует возмущённое: — Во имя Христа, надень какую-нибудь одежду!

— Кто такой Христ? — спрашивает Мак.

— Что?

— Я такого имени не знаю, — говорит Мак с нехарактерным педантизмом.

Я хмурюсь. Как Мак очутилась в этой фляжке? Каковы были шансы, что я пнул именно эту фляжку? Совпадения заставляют меня ощетинить каждое своё подозрительное пёрышко, а у меня их немало. Когда безумные вещи начинают выстраиваться в разумные схемы, кто-то манипулирует тобой и при этом хохочет от души.

— Что ты здесь делаешь?

— Ты меня выпустил.

— Да, но как ты изначально очутилась в этом сосуде? — мне трудно не опускать взгляда ниже её лица. Я снова могу заниматься сексом. Моё тело оголодало. Она красивая женщина, и пусть на некоторых этапах своей жизни я испытывал отвращение к Мак (всё это я давно забыл; она такая же пешка на этой извечно накреняющейся сцене, как и я сам), я всегда считал её привлекательной. Начиная с бойкой и решительной розовой Мак и заканчивая покрытой кровью и кишками чёрной Мак, она подобна лёгкому запаху хлорки в искрящем бассейне среди солнечного дня, подобна поцелованной солнцем горячей коже в сочетании с чём-то аппетитно и опасно тёмным и сложным. Мне нравятся многогранные женщины. Для меня они пахнут сексом. К чёрту высокие шпильки и декольте. Дайте мне женщину с двойственностью льда в глазах, огня в теле, чести в сердце и зачастую необходимым бесчестьем воров в душе. Я не могу устоять перед этой двойственностью.

— Надень какую-нибудь одежду, — приказываю я, хмурясь. Она королева Фейри, она может просто призывать вещи в существование. Почему она голая, чёрт возьми?

— Я не владею облачением.

— Укрой себя чарами.

Она бросает на меня пустой взгляд.

Я разворачиваюсь, иду к зеркалу, хватаю тёмную ткань, валявшуюся на полу, затем стремительно оборачиваюсь и швыряю материал в неё.

— Накинь это на себя.

— Моё обличье не доставляет тебе удовольствия?

— Прикройся, — тело часто влечёт в места, в которые не стоит отправляться. И вот что извращённо — чем более запретен и непредсказуем партнёр, тем более взрывной эротический результат ждёт в постели. Мак под запретом и непредсказуема. После многих лет вынужденного целибата я бесспорно взрывоопасен.

Она наклоняется, подбирает ткань и накидывает её на плечи. Ничего не прикрывая.

— Соедини ткань спереди.

Она подчиняется.

Я бескрайне расслабляюсь. По крайней мере, расслабляется часть меня.

— Зачем ты здесь? И что ты делала в этой фляжке?

— Я здесь потому, что ты меня выпустил. Я была в этой фляжке потому, что я находилась там до тех пор, пока меня не выпустили, — она смотрит на разбившийся сосуд. — Ты сломал мою фляжку.

Меня накрывает внезапным подозрением.

— Тебя зовут Мак, верно?

— Это не моё имя.

— Кто ты?

— Ты можешь называть меня библиотекарем.

— Что? — тупо переспрашиваю я.

— Я говорю на не знакомом тебе языке, или ты необычайно туп? — холодно мурлычет она.

Я закатываю глаза. Остротами она владеет столь же умело, как женщина, которую она напоминает внешне. Я награждаю её ледяным гневным взглядом, но она лишь отвечает тем же.

— Каков твой запрос? — рявкает она.

— Запрос?

Говоря медленно и язвительно, словно общается с полным идиотом, она произносит:

— С доступом к какой части Библиотеки у тебя возникли сложности?

Я удивлённо моргаю.

— Ты можешь сказать мне, где найти вещи в этом бардаке?

— Такова функция библиотекаря, — когда она поворачивается, чтобы осмотреть беспорядочную мешанину диковинок, собранных из Белого Особняка, кусок ткани соскальзывает с её плеч, и она вновь обнажена, я вновь испытываю дискомфорт, а она, видимо, оскорблена до глубины души, потому что шипит: — Это не моя Библиотека. Ты что с ней сделал? Это лишь малая часть. Ты разрушил мою систему хранения!

Бурля внутри, я выдавливаю сквозь зубы:

— Ты можешь принять другой облик?

— Я в точности знала, где что находится. Ты хоть представляешь, как много времени потребовалось, чтобы организовать содержимое с такой дотошной точностью? — негодует она в ответ.

— Не заставляй меня повторять вопрос, — рычу я.

— Да, — рявкает она. — Могу.

— Прими.

Она мерцает, изменяется, и внезапно передо мной стоит Дэни. Голая. Зарычав, я резко отворачиваюсь. Христос, становится только хуже. Раньше, наполовину обезумев от ужасающего процесса превращения в Невидимого, я цеплялся за идеал невинной юной Дэни столь же отчаянно, как я цеплялся за обрывки своей разрушающейся человечности. Мысли об её пацанском искромётном обаянии отгоняли тьму, искажавшую душу. Вид её обнажённой заставляет меня чувствовать себя гнусным.

— Накинь чёртову ткань обратно. У тебя есть другой облик, помимо этого?

— Тебе сложно угодить.

— Ты прикрыта?

— Да, — натянуто отвечает она.

Я поворачиваюсь и таким же натянутым тоном предлагаю:

— Возможно, ты могла бы вновь стать дымчатой и неразличимой.

— Возможно, ты не единственное существо, которому для общения нужен рот. Если ты предпочитаешь меня в дымчатом виде, то не жди ответов на свои запросы.

Навязчивая мысль пускает корни в глубинах моего сознания.

— Когда король Невидимых создал тебя для управления его библиотекой?

Она склоняет голову набок, её глаза делаются зловеще отрешёнными, затем она говорит: