ГИТЛЕР, Inc.Как Британия и США создавали Третий рейх - Гвидо Препарата

Поддавшись давлению генерала, германское правительство выдвинуло к Франции ответное требование: ни много ни мало, как передать Германии две французские крепости — Туль и Вер­ден — в качестве гарантии французского нейтралитета. Естест­венно, Франция отвергла такое предложение. 3 августа Герма­ния объявила войн)7 Франции. Попадая из одной волчьей ямы в другую, Германия предстала перед всем миром в обличье кро­вожадного агрессора. Абель Ферри, заместитель министра ино­странных дел Франции, писал в своем дневнике: «Паутина спле­тена, и Германия запутывается в ней, как большая жужжащая муха» (51).

Наконец, так как наступил ее черед, Британия завершила круг: понимая, что фон Мольтке готов бросить стрелков Людендорфа в Бельгию, британское правительство торжественно объявило, что не может допустить нарушения бельгийского нейтралитета; после этого последовали заклинания о безуслов­ной приверженности миру и публике было бесстыдно объявле­но, что у Британии нет и не было никаких секретных договоров ни с Францией, ни с Россией (52).

Когда план Шлиффена был приведен в исполнение и армии рейха вступили во Фландрию, Британия направила Германии ультиматум, который, как прекрасно понимали в Лондоне, нем­цы просто проигнорируют; но чтобы избежать сюрпризов (срок ультиматума истекал в полночь), британский кабинет, пользуясь разницей во времени между Лондоном и Берлином, сократил ожидание на один час.

Сидя вокруг большого круглого стола, покрытого зеленой скатертью, министры украдкой с нетерпением поглядывали на часы, ожидая, когда стрелки покажут 11.00. Двадцать минут спу­стя в кабинет вошел Уинстон Черчилль, первый лорд адмирал­тейства, и объявил коллегам, что телеграмма, в которой коро­левскому флоту предписывается начать операции, направлена во все военные порты империи (53).

А где застало лето 1914 года Адольфа Гитлера? Бывший в свои двадцать пять лет ветераном венских ночлежек, один из многих буржуазных неудачников, молодой Гитлер — с глубоким чувством освобождения и надежды — вступил в баварский полк в чине ря­дового. Человек, идущий добровольно в армию,— несчастливый человек, сказал Пастернак:

Через несколько дней я надел мундир, который не снимал потом в течение почти шести лет. Для меня, как и для каж­дого немца, начиналось величайшее и незабываемое время моей молодости. В сравнении с событиями этой титаниче­ской борьбы прошлое представлялось мне мелким и ник­чемным (54).

Гитлеру пришлось воевать на Западном фронте, где он заслужил несколько наград за храбрость.

Германский марш через Бельгию и первые столкновения с французами, потерявшими менее чем за две недели 300 тысяч человек, были чрезвычайно успешными для немцев. Победа ка­залась обеспеченной. До Парижа оставалось тридцать миль. Но потом план Шлиффена начал давать сбои. Мольтке, пола­гая, что победа у него в руках, отправил на Восточный фронт два корпуса, так как «русские,— объяснял он в своих мемуарах годом позже,— оказались способными вторгнуться в Восточную Пруссию скорее, чем мы рассчитывали, и до того, как мы успе­ем одержать решительную победу над англо-французскими ар­миями». В заключение фон Мольтке написал: «Я признаю, что это было ошибкой, за которую нам пришлось расплачиваться на Марне» (55).

Что в действительности произошло во время наступления на реке Марне, в ходе которого, как утверждали, фон Мольтке по­терял разум и было нарушено сообщение и согласованность действий между несколькими корпусами безупречной во всем остальном немецкой военной машины, остается тайной. Но по той или иной причине Германия встретила ошеломляющее, оказавшееся неожиданно очень сильным сопротивление про­тивника, столкнувшись с невозможностью — в условиях совре­менной индустриальной войны — выполнить план Шлиффена так быстро, как рассчитывали.

Германское продвижение на Западе остановилось, и в тече­ние следующих нескольких месяцев французы пытались вытес­нить немцев с их позиций. Ни одна сторона не могла сдвинуться с места из-за встречного огня противника. Череда бесплодных попыток обойти фронт с флангов привела лишь к его растягива­нию от Ла-Манша до Швейцарии. Несмотря на миллионные по­тери, эта линия, протянувшаяся от моря до гор по прекрасному лицу Франции, оставалась почти неизменной на протяжении бо­лее трех лет (56).

Зажатая между клином окопной войны на Западе и удуша­ющей морской блокадой — которой Британия окружила рейх, включая в нарушение международных конвенций даже выходы в нейтральные воды — Германия тем не менее изо всех сил пыта­лась вырваться. Но ни германское сопротивление на сухопут­ном фронте, ни неограниченная подводная война не смогли ос­лабить осаду.

Что же касается Восточного фронта, то в конце лета 1914 го­да дела здесь шли не блестяще — фронт был прорван.

Генерал Гинденбург был «отставным офицером, чьим основ­ным занятием было сидение за мраморным столиком уличного кафе в Гамбурге, где он брызгал пивом на стол и любовался обра­зовавшимися лужицами». «К удивлению молодых немецких офи­церов, считавших его выжившим из ума стариком, он объяснил им, что лужицы — это Мазурские болота, в которых он намерен утопить врага, если ему посчастливится командовать в том райо­не армией» (57). Когда началась война, он изъявил желание слу­жить в армии, но получил отказ. Но все же ему повезло, когда ставка верховного командования внезапно призвала его на служ­бу, учитывая его глубокое знание территории, на которой сейчас шли бои с русскими.

Гинденбург быстро изменил ход военных действий в пользу немцев; вместе с Людендорфом, которого Мольтке отправил из Бельгии в Восточную Пруссию (ныне северо-восточная Поль­ша), чтобы способствовать немецкому контрнаступлению, он 8-15 сентября перенес сражение в район Мазурских болот, и по­следние этапы битвы происходили уже на русской территории.

Каким генералам — немецким или русским (первым в связи с их прозорливостью, вторым в связи с их некомпетентно­стью) — следует приписать честь этой победы (56), совершенно не важно, в свете несомненных немецких успехов на Восточном фронте в течение всего 1915 года. Хотя фронт окончательно не рухнул, немецкое наступление так сильно встревожило русских, что царь Николай II принял на себя обязанности верховного главнокомандующего вооруженными силами.

Немцы были весьма польщены таким паническим решением.

В июне 1916 года русский генерал Брусилов, ставший героем после разгрома австро-венгерских армий в Галиции в начале войны, предпринял наступление на запад от румынской грани­цы. На этот раз это тоже было массированное наступление на австро-германские силы. После трех месяцев жестоких боев ис­ход сражения окончательно решен не был, однако потери были неслыханными: австрийцы и немцы потеряли 600 тыс. человек, русские — больше 1 миллиона.

Призвание Ленина

В 1916 году русские правители, внезапно опомнившись, задали себе простой вопрос: какую выгоду они от всего этого получат? Какая польза от вражды с Германией? Не в том ли только она со­стоит, что России удастся преподать Австро-Венгрии урок, вы­теснив ее с восточноевропейских и балканских рубежей, кон­троль над которыми Австрия и Россия издавна оспаривали друг у друга? Стоило ли добиваться этого такой ценой?

Британия могла утверждать, что сражается за империю, Франция — за свою честь, Германия — за выживание, но что мо­жет сказать Россия в оправдание такого немыслимого холокоста? В Лондоне уже давно предвидели и опасались, что эти мрач­ные мысли начнут обуревать русских довольно скоро; в качест­ве приманки британцы пообещали царю отдать России после войны Константинополь и проливы (которые, впрочем, для этого надо было отобрать у Турции) — правда, в Петербурге также быстро заподозрили, что это не более чем пустые посу­лы, как оно в действительности и оказалось.

1916 год — несмотря на людские потери и возобновившиеся волнения и беспорядки в тылу (на фоне голода и усилившейся политической агитации) — не стал годом катастрофических не­удач русской армии; по этой причине Россия — с позиции своей пока сохраненной силы — могла начать с Германией переговоры о сепаратном мире. Распутин явно хотел мира, а раз так, то ми­ра хотела и царица, которая в отсутствие супруга, находившего­ся на фронте, занималась внутренними делами России.

По стране начали циркулировать упорные слухи, что Алек­сандра, будучи «немкой» (ее мать Алиса была дочерью королевы Виктории и супругой герцога гессенского Людвига IV), ведет тайные переговоры с немцами, чтобы сдать Россию врагу. «До­лой немку! — кричали толпы (59). Но царица была втянута в со­вершенно иные дела. «Вполне вероятно, что она [Александра] стала послушным орудием в руках людей, которые желали бы за­ключить с Германией сепаратный мир» (60), и Британия надеж­но позаботилась о том, чтобы такие «люди» немедленно прекра­тили свою деятельность.