Призраки не умеют лгать - Аня Сокол

– Дождался наконец, – констатировал он и кивнул, словно соглашаясь с самим собой или одному ему видимым собеседником.

– Я… я, – связных слов у меня не получалось.

– Да. Вижу. Ты. И тебе надо умереть! Потому что ты убийца, – снова этот невообразимый кивок. – Так будет правильно.

Он сунул правую руку в карман и извлёк нож. Мой нож. Один из десятка, лежащих в кухонном столе. Я окаменела. Вид двадцатисантиметрового блестящего лезвия завораживал. Какое длинное, бесконечное, взгляд никак не мог охватить его целиком. Солнечный луч отразился и пробежался по кромке. «Самая лучшая нержавеющая сталь в стране. Удобная рукоять, идеальная балансировка. Самозатачивающееся лезвие, подставка в подарок – и всего за девяносто девять», – вспомнились мне слова телевизионного зазывалы, тогда мне единственный раз пришло в голову купить товар в телемагазине, и, по всей видимости, зря. Потому что сейчас этот позапрошлый лидер продаж испробуют на самой хозяйке.

Я закричала. Попыталась. На самом деле рот открылся, и из него вышли сиплые шуршащие звуки. Отпрыгнула за порог и хлопнула дверью. Он успел выставить ногу, створка отскочила в обратную сторону. Бежать, быстрее. Ноги двигались медленно, разумом я уже заперла входную дверь, поставив заслон между мной и псионником, а тело ещё делало первый рывок. Он был не в форме, я в панике. Не вписавшись в поворот коридора, я налетела на детский велосипед, опрокинула, упала сама, стукнувшись коленями. Но сейчас это не имело значения. Успела вскочить, и тут он меня догнал, схватил за волосы и дёрнул назад, на себя. Не рассчитал. Мы оба грохнулись на пол. Он снизу, я сверху. Разница в том, что в руках у него был нож.

Лезвие вошло мне над лопаткой и вышло под ключицей, противно царапнув кость. Вот теперь был крик. Звук рождался в горячей пульсирующей воронке раны. Не знаю, с чем сравнить, – моей самой сильной травмой были расцарапанные коленки да вывихнутые лодыжки. Не представляла, как боюсь боли. Звук превратился в жалобный скулёж.

Псионник шевельнулся и спихнул меня с себя на бок. Рукоять стукнула об пол, посылая новый сгусток пламени в плечо. Я захлебнулась криком, горло отказывалось воспроизводить то, что от него требовали. Поднимаясь, он снова забубнил что-то, невозможно разобрать ни слова.

Он встал на колени и опустил руку мне на шею. Потом вторую. И надавил.

Весь мир сосредоточился на чужом отстранённом лице и этих сильных руках, не дающих сделать ни вдоха. Даже боль, вгрызающаяся в тело, отошла на второй план.

Я вцепилась в него здоровой рукой, пытаясь ослабить хватку, оттолкнуть. Задействовала бы и раненую, но та не шевелилась. Специалист был порядком измотан и ненамного крупнее меня, но всё равно сильнее.

Когда чужое лицо стало расплываться, растворяться во внезапно сгустившейся темноте, раздался звон, а может, это уже в ушах зазвенело, и хватка ослабла. Воздух тоненькой живительной струйкой стал поступать в лёгкие. Я сипела, пытаясь вдохнуть как можно глубже.

– Ш-ш-ш, – раздалось над ухом, и что-то холодное коснулось щеки. – Врачи сейчас будут.

Я сморгнула набежавшие слезы. Рядом сидела Варисса, между мной и незваным гостем.

– Не шевелись, – она провела мне по лицу чем-то влажным. – «Скорую» вызвала и имперский корпус. Ишь до чего дошли, средь бела дня девчонок резать начали. У-у-у, ублюдок, – зло выругалась она, ногой пнув лежащего.

Весь плащ был обсыпан мелким зелёным крошевом. В таких бутылках продают самый дешёвый портвейн, Сёма их просто коллекционирует. Собрал столько, что в комнате уже не помещаются. Вот и выставляет потихоньку в коридор возле своей двери.

– Он псионник, – прошептала я, чувствуя, как боль снова начинает завладевать телом и сознанием.

– И что? – бабка была непоколебима. – Значит, ему всё можно, да?

Коммуналка быстро наполнилась людьми – врачи, люди в погонах и, по-моему, ещё кто-то. Стало шумно. Бабку куда-то увели в сопровождении конвоя. Судя по голосу, клятвенно обещавшему показать служивым, как надо работать, Варисса осталась довольна.

Мной занялись врачи. Укола я не почувствовала. Боль затихла, и стало хорошо. Дурацкий скулёж, ввинчивающийся в голову, исчез, оказалось, хныкала я. Все вокруг плыло и шаталось, создалось впечатление, что лежишь на волнах. Люди в белом то и дело склонялись к лицу и постоянно говорили смешные непонятные слова. Что-то о кровопотере, кубиках, давлении. Всё стало отрывочным. Грязно-серый потолок с выпуклыми уродливыми сварными швами. Длинные коридоры с неровным полом. Много белого слепящего цвета и короткая острая боль, пробившаяся даже сквозь болеутоляющее.

Нож вытащили. Но наутро было такое ощущение, будто врачи, долго не думая, зашили рану вместе с лезвием. Горло было в относительном порядке – лёгкая хрипота, больно глотать и жуткий синяк на шее. Вот, собственно, и всё. Легко отделалась.

Звонила бабушка. Добрые люди ей сообщили о случившемся. Вызвалась приехать, но я отговорила её же словами, в том смысле, что толку от жалости и переживаний не будет.

Волнуясь за Вариссу, я ждала прихода следователей корпуса. Но пришли совсем другие люди. Вернее, пришёл. А я думала, мы попрощались навсегда.

Демон. Как всегда, небрежно одетый, светлые волосы растрёпаны то ли от ветра, то ли причесаться забыл. Отросшая щетина отливала рыжиной, серые глаза запали. Очередная ночь без сна?

Псионник пододвинул стул и сел, так же не отрывая от меня взгляда.

– Как ты?

– Нормально, – пожать плечами не позволила тугая повязка. – А как ваш… твой сотрудник?

Он запрокинул голову и потёр лицо ладонями. Что это – жест усталого человека или?.. Видимо, догадка отразилась на моем лице, потому что Станин вдруг усмехнулся:

– Переживаешь за него? Не стоит. С ним всё в порядке. Спит в соседней палате.

Я испуганно посмотрела на стены, пытаясь угадать, за какой из них.

– Под охраной, – правильно истолковал мой страх Дмитрий.

Хотелось спросить: «Почему он, а не я?» – но были вопросы и поважнее.

– Варисса в тюрьме? Что она ему сделала?

– Отоварила бутылкой по голове. В результате – сотрясение мозга. Несильное. Хуже то, что Гош физически и эмоционально истощён. Не знаешь, с чего бы ему на тебя нападать?

– Нет. Варю отпустили? – снова спросила я, а он снова не ответил.

– Он что-нибудь говорил?

– Да, что-то насчёт того, что я должна умереть.

– А…

– Демон, – перебила я. – Что с Вариссой? Ответь, пожалуйста.

– Есть два варианта, – псионник поднялся и отошёл к окну, теперь мне был виден только профиль. – Первый: делаем всё по правилам. Два уголовных дела, двое подсудимых.

– Она меня спасла!

– Пусть суд решает: оборона или превышение допустимых мер самозащиты.

– А второй? – в горле пересохло от нехороших предчувствий.

– Дело уходит под юрисдикцию службы контроля, и мы расходимся без взаимных претензий. Ты не заявляешь на моего сотрудника, а он на старуху. Объяснение инциденту я придумаю.

– Рука руку моет, – вырвалась у меня расхожая фраза.

Псионник обернулся, на лице читалась неприкрытая злость.

– Да. К тебе это тоже относится. Если б не Нирра…

В палате воцарилась тишина. В одноместной палате. А ведь он, в сущности, прав, многим вещам, воспринимающимся как само собой разумеющееся, мы обязаны не собственным заслугам, а авторитету семьи. Разница лишь в степени злоупотребления. Стала бы Нирра так же прикрывать меня, если бы я всё-таки кого-нибудь убила? Хочется верить, что да.

Дверь открылась без стука, и в комнату вошла девушка. Та самая, псионник, работавшая над моим делом. Я открыла рот, но приветственные слова застряли где-то на полдороге. Дежавю. Мне такое уже приходилось видеть. Измождённое лицо, спокойный взгляд и подёргивание головой. Одно отличие – в руках шприц, а не нож.

Она не смотрела на Демона, и тот, почувствовав неладное, обеспокоенно спросил:

– Алиса? Что-то с Гошем?

Девушка замотала головой, не поймёшь – отрицает или соглашается. Всё произошло быстро. От двери до кровати три шага. Я пискнула, отползла на край и вцепилась в спинку. Паника вытеснила слабость и головокружение. Тело было таким неповоротливым. Я хотела встать, а вместо этого грохнулась на пол.

– Алиса, что ты… – закричал Демон.

Он перехватил её поперёк талии, стащил с кровати и вывернул руку в попытке вырвать шприц. Она зарычала. Как собака, у которой пытаются отобрать кость. Верхняя губа поднялась, обнажив ровный ряд зубов. Это удивило, звериные клыки или раздвоенный язык смотрелись бы уместнее, словно в моем воображении девушка перестала быть человеком.

Шприц выпал. Она вцепилась ногтями Демону в лицо. Если до этого псионник старался не причинять вреда своей сотруднице, то теперь включились инстинкты. Уже не заботливый начальник, недавно пытавшийся спасти друга. Это тренированный специалист, мало того, сильный мужчина, резко отбросивший девушку в сторону. Второго шанса приблизиться к себе Дмитрий не дал. Мгновенная подсечка – и Алиса с шипением упала.