Бедняга Смоллбон - Майкл Гилберт

– Понимаю, – сказал Боун. – И как вы собираетесь все это доказать?

– В том-то все дело, – смутился Хейзелридж. – Придется выяснить, что с этим наследством не в порядке.

– Ну, если вам это так важно, – сказал Боун, – я мог бы вам помочь. Но, честное слово, какой-нибудь финансовый эксперт или ревизор провел бы всю проверку гораздо лучше. Для них все это просто раз плюнуть.

– Я в этом не уверен.

Хейзелридж вдруг встал и подошел к окну. Начинало светать. Крыша напротив выступала черным силуэтом на чуть серевшем небе.

– Не все так просто, – сказал он. – Я был бы очень рад, решись вы нам помочь.

– Договорились, – согласился Боун.

– Кроме того, нам нужно считаться с возможностью, что Абель Хорниман этого все-таки не делал. Тогда открывается широкое поле для дальнейших размышлений.

– Список номер два, – произнес Боун.

– Вот именно. А вы ведь видели завещание. Мне говорил это Колли. Боюсь, что эти его списки не столь исчерпывающи, как кажется.

– Имеете в виду кого-то, поступившего на работу уже потом?

– Напротив, того, кто там работал раньше и успел уйти.

– Да, это не исключено, – задумчиво произнес Боун. – Мне это в голову не приходило. Ведь у меня там не было предшественника. Моя машинистка, миссис Портер, пришла вместе со мной; я хочу сказать, что и она никого не заменила. Принс, который ведет гражданские дела, сменил одного старика, который долгие годы работал в фирме. Но тот ушел уже давно, сразу после Рождества. По-моему, им понадобилось время, чтобы найти замену. Людей по этой части немного. И вот ещё кассир-до него был там некий Кларк, и того явно следует иметь в виду. Ведь он ушел всего три недели назад.

– Колли упомянул его в своем рапорте, – подтвердил Хейзелридж. – Но этот отпадает по другой причине: он инвалид ещё с Первой мировой. У него только одна рука.

– А почему это должно означать, что он не мог убить Смоллбона? – спокойно спросил Боун.

– Я забыл, что вы не знаете, как тот был убит.

– Не знаю, – подчеркнул Боун, и добавил: – и советовал бы не строить ловушек, если вы собираетесь мне доверять.

К чести Хейзелриджа нужно сказать, что тот покраснел.

– Знаете, привычка, – буркнул он и добавил: – Нет, тот на самом деле не мог этого сделать. Смоллбон был задушен проволочной петлей. Бесспорная работа для обеих рук.

5. Вторник

РЕШАЮЩИЙ ФАКТОР ВРЕМЕНИ

Как давит на меня материя, и как упрямы факты.

I

Хейзелридж нашел полицейского фотографа и дактилоскописта Гиссела в разгар работы в кабинете Боба Хорнимана.

– Я уже работал везде, где только можно, – на свалках, складе в отделении потерь и находок и даже в общежитии женского колледжа, – сказал Гиссел, – но столько хлама сразу в жизни не видел.

– Можете благодарить свою счастливую звезду за то, что привела вас в контору Хорнимана, – заметил Хейзелридж и оглядел ряды стеллажей и заботливо расставленных папок. – Это игрушка по сравнению с тем, что я встречал в канцеляриях нормальных, ничем не выдающихся адвокатов.

– Я в основном имею в виду все эти книжищи, – пожаловался Гиссел. – И к тому же на не застекленных стеллажах. Кто угодно мог их коснуться или на них опереться. И непохоже, что когда-нибудь их вообще открывали.

Взял наугад одну книгу и сдул с неё густое облако пыли. «Стулья Его величества, год 1860». Кого, скажите мне, может занимать, на что возлагал Его Величество свой зад в 1860 году?

Хейзелридж задумчиво произнес:

– Нельзя пускать сюда Хорнимана-младшего, пока мы не закончим, и похоже, будет это нескоро. Пожалуй, лучше мне пока расположиться здесь. С письменным столом вы уже закончили?

Первым вошел старейший компаньон, мистер Бёрли. Беседа с ним не дала ничего, разве что обоим удалось сохранить спокойствие.

Мистера Бёрли раздражал вид постороннего человека за столом одного из владельцев фирмы; раздражало то, что сам он должен был сесть в кресло для посетителей; и более всего он зол был на то, что должен отвечать на вопросы, вместо того, чтобы задавать их самому.

Через четверть часа Хейзелридж отпустил его и пригласил следующего.

Грузный мистер Крейн проявил большую лояльность.

– Ишабод Стокс, – рассказал он, – был пресвитерианином и торговцем рыбой. Одним из старейших клиентов Абеля.

Заметив удивление на лице инспектора, добавил:

– Не говорю, что он был тем типом клиента, которых мы предпочитаем сейчас, но когда Абель начинал, давно, в конце прошлого столетия, он смотрел на вещи как и каждый молодой адвокат, для которого клиент – всегда клиент. И полагаю, что ни один, ни другой никогда не жалели об этом союзе. Ведь Ишабод был одним из тех людей, которые на самом деле понимают толк в деньгах. Начал с лавчонки на Коммершел Роад, а когда умер, ему принадлежала без малого четверть рыболовного флота на восточном побережье.

– А когда это было? – спросил Хейзелридж, который временами что-то помечал в записной книжке своей старомодной авторучкой; из этих заметок постепенно возникала подробная картина происшествия.

– Ишабод умер… подождите, в дни Мюнхена, осенью 1938 года. Оставил завещание, в котором назначил Абеля Хорнимана и Маркуса Смоллбона исполнителями своей последней воли и опекунами наследства. Почему именно Смоллбона – один Бог знает. У них со Смоллбоном была общая страсть – оба собирали старую керамику; встретились на каком-то аукционе и там и познакомились. Полагаю, что обменивались длиннющими письмами о своих черепках и прочей ерунде, но между нами говоря, – добродушно подмигнул мистер Крейн, – я сомневаюсь, что Стокс в состоянии был отличить античную амфору от ночного горшка – по крайней мере таково было мое впечатление, когда пришлось после его кончины продавать его собрание. Но это неважно. Все состояние, как я уже сказал, было разделено на десятки частей для разных благотворительных организаций. Юридически завещание было бесспорным. Ведь все это весьма солидные, почтенные организации. По большей части как-то связанные с рыбами: «Приют ловцов сельдей», «Фонд обедневших рыбаков» и тому подобное. Ишабод сам выбрал их и поручил нам проверить, что речь идет действительно о благотворительных организациях и только потом позволил их вписать в завещание. И если бы каждый, кто пишет завещание, поступал бы столь же осмотрительно, как он, – закончил мистер Крейн, поскольку сам, как и многие его коллеги, весьма пострадал от судебного решения по делу Диплока, – удел адвоката был бы куда счастливее и легче.

– Таким образом, – заключил Хейзелридж, – вся ваша работа на сегодня состоит в том, чтобы распределять проценты с капитала между отдельными благотворителями.

– Теоретически это так, но в действительности работы тут гораздо больше. Короче, когда Ишабод умер, его капитал состоял из множества различных частей. Там была недвижимость – он дешево скупил немало участков во времена кризиса в 1931 году, были активы и имущество различных его предприятий, которые нужно было учесть и реализовать. Разумеется, сегодня все уже давно продано и обращено в ценные бумаги. Грубо говоря, Ишабод оставил почти миллион фунтов. После уплаты налогов осталось около полумиллиона – и мы немало намучились, чтоб получилось хотя бы так.

Последние слова мистер Крейн произнес с такой страстью, как будто эту часть своей работы делал почти с наслаждением. Иногда заходил так далеко, что видел сам себя в облике какого-то тучного архангела Михаила, который вооруженный мечем и щитом хранит безоружных перед напором темных сил, воплощенных в злодеях из налогового департамента.

– Полмиллиона, – протянул Хейзелридж, – и в ценных бумагах. Полагаю, что потом достаточно контролировать все бумаги и акции.

– Опять теоретически это возможно, – согласился мистер Крейн. – Но в действительности так не бывает. Не знаю, до какой степени вы разбираетесь в этих вещах, но в каждом таком завещании многое зависит от параграфа об инвестициях. В своем роде гораздо проще, когда дело ограничивается только ценными бумагами. Это нудно, но зато очень просто. Но в этом случае мы получили гораздо большие полномочия. Не то чтобы свободу рук, но почти. Это значит, что нашей задачей было ориентировать фонд на самые выгодные инвестиции, разумеется, достаточно безопасные. – Если вам что-то неясно, спокойно меня перебивайте.

– Все совершенно ясно, – сказал Хейзелридж. – Продолжайте, прошу вас.

– Ну, именно этим и занимался Абель – и позволю себе утверждать, что свой гонорар заслужил многократно. Разбирался в биржевых делах не хуже биржевого маклера, и продавал и покупал по текущим курсам. Поэтому нельзя без проверки последних договоров точно сказать, как сегодня обстоят дела фонда. Из чего он состоит, это я вам сказать могу. Попросил Коккерила, чтобы он оставил список ценных бумаг на сегодняшний день. Но большинство счетов, из которых бы можно узнать действительное состояние фонда – иными словами, историю отдельных инвестиций – были как раз в том ящике.