Огни сумеречного города - Николай Игоревич Епифанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
День клонился к закату, а вместе с ним подходила к концу и неделя, когда жизнь Марка изменилась навсегда.
10. Мама и папа
Вернувшись из школы, Марк проделал до боли знакомый ритуал: разулся, помыл руки, поел и собирался уже идти переодеваться, как неожиданно застыл в коридоре напротив кабинета, где работала мама. Он стоял в тени и наблюдал за тем, как кипит работа. На столе неисчислимыми стопками лежали бумаги, на которых из-за печатных текстов не было живого места. Мама переходила от одного листа к другому, что-то выписывала, подчёркивала и задумчиво грызла кончик карандаша.
Сколько раз Марк видел, как мама работает, но никогда по-настоящему не обращал на это внимания. Сейчас же он заворожённо наблюдал за каждым её движением. Сама того не понимая, мама отдавала работе гораздо больше сил, чем думала. Это уже была далеко не та работа, где главенствовал принцип «сделал и ладно». Вовсе нет. В её глазах горел азарт, а на лице читался неподдельный интерес.
«Неужели она всегда так работала?» – подумал Марк.
Почему-то юноше на ум пришли первые воспоминания из жизни, когда он ещё ничего не знал о мире, где ему предстоит расти. В этой короткой вспышке он неумело переставлял маленькие ножки, изо всех сил стараясь дойти до мамы, которая сидела на полу возле дивана и ждала его с распростёртыми объятиями. Кажется… она тогда улыбалась, а когда у Марка получилось дойти, засмеялась. Или юноша себе это придумал? Марк не мог сказать наверняка: сомнения в реальности воспоминаний не желали уходить. Но скажу вам по секрету: он не ошибался.
Следом всплыло ещё одно воспоминание. Марку четыре года или пять лет, он стоит весь грязный, с порванной штаниной и слушает нравоучения отца о том, что так вести себя нельзя, нужно быть аккуратным с одеждой, не бегать и не прыгать, потому что можно убиться насмерть. Тут к отцу сзади подходит мама и говорит на ухо, но достаточно громко, чтобы мальчик мог расслышать: «Эдгар, брось. Ты же сам был таким, вспомни. Ничего страшного. Я всё зашью».
Отец мигом успокоился и ушёл в спальню, а мама присела на корточки перед сыном и провела тёплой ладонью по его щеке.
– Не переживай. Папа просто волнуется за тебя. Пойдём умываться, да? – она протянула ему руку, и вместе они пошли в ванную.
Повзрослевший Марк, не отводя взгляд от мамы, улыбнулся. С ней ему всегда было тепло. Но что он знал о ней и её прошлом за пределами всех этих воспоминаний? Только лишь сухие бессмысленные факты. Где и когда родилась, где училась, где работала. Среди жителей Фалько было не принято обсуждать личную жизнь, даже если это касалось родных людей. Друг для друга люди были живыми трафаретами, и это всех устраивало.
– Привет, – сказал Марк и пересёк порог кабинета.
– Привет, – не поднимая взгляда, ответила мама. – Еда на кухне. Новый брик я не покупала, но тот ещё вполне ничего.
– Нет, я хотел узнать, как у тебя дела, – ласковым тоном поинтересовался юноша.
– Что узнать? – удивилась Ева и наконец оторвалась от бумаг.
– Как дела? Как прошёл день?
– Нормально. Работаю.
– Я вижу, – кивнул Марк и сделал ещё несколько шагов вперёд. – Всё получается? Тебе ни с чем не надо помочь?
– Нет, – Ева смотрела на сына как на какого-то чужака. – Что-то случилось?
– Всё в порядке. Хотел поболтать. Мы так мало разговариваем.
– О чём?
– Обо всём. О чём угодно, – юноша пожал плечами. – Вот, например, ты всегда хотела писать статьи?
– Меня научил твой дедушка. В то время эта работа гораздо лучше оплачивалась.
– Мам, я же не это спросил. А чего хотела ты?
– Я не очень понимаю твой вопрос. Что значит хотела? Мне нужна была профессия, и нашёлся тот, кто научил всем тонкостям.
– Но ты же наверняка думала о чём-то ещё? Архитектор? Инженер? Врач? Может быть, кто-то ещё?
– Марк, вопрос не в том, чего хотим мы, а в том, что будет правильным.
– Правильным, – протянул Марк. – Правильным для кого? Для чего? Вот если ты хочешь спать, ты же идёшь спать?
– Это совершенно другое. Жизнь должна быть устроена, поэтому мы выбираем то, что подходит для этого.
– Но чего ты всё-таки хотела? – Марк и не думал сдаваться.
– У тебя уроков, что ли, нет? Иди лучше займись ими, у меня тоже ещё полно работы, – очень уж Еве не хотелось отвечать.
От вопроса Марка она чувствовала внутри дискомфорт. Каждая клеточка тела сопротивлялась тому, чтобы признать, что она знает ответ. Это странное чувство, которое трудно описать, но вы, наверное, можете вспомнить нечто подобное, если подумаете о ситуациях, когда вам что-то не нравилось, но вы не могли объяснить, что именно, и тем не менее продолжали настаивать, что так не должно быть или так нельзя.
– Мам, я спрашиваю только потому, что мне интересно.
– Пытать меня? – голос Евы изменился и стал более нервным.
– Нет, хотел узнать тебя получше. Ладно, не хочешь – не отвечай. Пойду займусь делами.
– Давай, – ответила женщина, проводив сына взглядом.
Второй раз за короткое время он ставил её в неожиданное положение, выбивающееся из привычного ритма жизни.
– Может быть, у Марка проблемы? – подумала Ева вместо того, чтобы допустить хоть крохотную вероятность чего-то подобного в отношении себя.
При этом вопрос всё равно был задан, а благодаря настойчивости юноши, сознание не смогло оставить его без внимания, и идея медленно, но верно заполняла собой пространство.
Марк закрылся в комнате. Стоило бы сразу сделать домашнее задание, но настроения никакого не было. Неприятно было осознавать, что в простом разговоре с собственной мамой натыкаешься на непробиваемую стену. Мама всегда была для юноши гораздо ближе, чем отец. Вовсе не из-за того, что он какой-то не такой человек. Нет. Он слишком много работал, а если выпадал выходной, то отсыпался. Поэтому они пересекались каждый день от силы на один или два часа, и так было всегда. Марк ценил короткие мгновения, проведённые с отцом, поскольку раз за разом получал мудрые, как он считал, наставления о жизни. Теперь же пришло осознание того, что отец в большей степени рассказывал, как принято жить в Фалько, а этой мудрости хватало на любом углу. Но было кое-что действительно ценное. Мы уже затрагивали эту тему. Именно сейчас Марк и оживил это воспоминание. Вот он совсем
