Второй раз не воскреснешь - Анна и Сергей Литвиновы
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пять тысяч в месяц… – быстро сосчитала Таня. – Чаевые… Пускай, в самом лучшем случае, сто тысяч в год… Значит, я рассчитаюсь с этим вашим долгом через пять лет… Пять лет строгого режима…
– Ну, не все так плохо… И у вас… У вас, откровенно говоря, есть выбор…
– Какой же?
– Вы ведь когда-то работали в рекламном агентстве…
– Вы хотите заказать мне рекламу своего заведения?
– Нет. Я не думаю, что нам поможет широкая огласка. Однако вы могли бы применить свои таланты рекламиста и психолога – вы ведь психфак МГУ заканчивали, не так ли?
– Вы многое о нас знаете…
– Мы о вас знаем все, – полыхнул Тане прямо в душу своими пронзительными глазами Олег Олегович. – Так вот, вы, Татьяна, могли бы заняться поиском будущих клиентов для нашего заведения. Вы общительны, контактны, осмотрительны… Очень милы, наконец… Разумеется, нас интересуют люди небедные… С кем-то вы можете познакомиться сами. Кого-то можем вам порекомендовать мы. Ну, а ваша задача – познакомиться, очаровать… А потом, как-нибудь, между делом, пригласить человека приехать сюда. Если он станет нашим постоянным клиентом – а мы, в свою очередь, сделаем для этого все от нас зависящее, – мы будем вам весьма признательны…
– И только?
– Конечно, нет! С каждого клиента, которого вы, да простится мне это слово, завербуете, вы станете получать тоже по десять процентов. От проигранных им денег, разумеется…
– Значит, если кто-то оставит у вас пять миллионов, я буду свободна?
– Полагаю, так.
– Хорошенькая работенка, – усмехнулась Таня. – Рекламный агент на проценте…
– Ну, Татьяна Ивановна! Вы же понимаете, как строг у нас отбор, сколь высокие требования мы предъявляем к… м-м… такого рода работникам. Вы имеете право гордиться, что мы выбрали именно вас…
– А как я буду контролировать, насколько правильно вы начисляете мне эти самые проценты?
– Н-ну, Танечка! У нас все честно. Очень строгий учет. Иногда вы сами будете здесь рядом с игроками, которых вы привели… Сможете наблюдать, сколько они проигрывают… А если нет – у вас ведь здесь всегда будет свой человек. – Олег Олегович кивнул в сторону Игоря. – Ему-то вы доверяете.
– Тогда мне нужна с ним постоянная связь, – быстро проговорила Таня.
– Что вы имеете в виду?
– Верните мобильные телефоны. И мне, и ему.
Тане показалось, что Олег Олегович на секунду опешил.
– В сущности, у нас этого не полагается… – пробормотал он. – Но… Мне придется обсудить этот вопрос…
– К тому же такого рода обратная связь даст мне возможность более точно отыскивать клиентов, – поднажала Татьяна.
Она впервые за весь разговор с Олегом Олеговичем почувствовала себя хозяйкой положения.
– Хорошо. Мы постараемся решить эту проблему… А в остальном – вы согласны?
– Где я буду жить? – спросила Таня.
– Где хотите. Вы можете остановиться у себя дома. Или у своей мамы. Или у отчима. Это ваше дело.
– Когда я смогу уехать отсюда?
– Да хоть сейчас. Мы вас не задерживаем.
Мысль о том, что она вот-вот сможет вырваться из этого ужасного дома без окон, приехать в Москву, войти в свою квартиру, обнять маму, вдруг показалась Тане столь ослепительно прекрасной, что она, не раздумывая, сказала:
– Я согласна!
«А там, – подумала Таня, – будет видно».
– Вот и хорошо, – потер руки Олег Олегович.
Он откинулся в кожаном кресле.
– Что ж, коль скоро мы обо всем договорились, не пора ли нам пообедать?
Мысль о промедлении показалась Тане нестерпимой.
– А нельзя ли приказать отвезти меня? Или я могу уехать сама.
– Что вы, Танечка, вас проводят. Непременно проводят. Вы настаиваете ехать прямо сейчас?
– Да, если можно.
– Что ж, вольному воля.
Олег Олегович снял трубку местного телефона.
Через полминуты дверь отворилась, но появилась не давешняя красавица официантка, как рассчитывал Игорь, но тот вертлявый молодой человек, что сопровождал Таню из Шереметьева.
– Организуйте отъезд госпожи Садовниковой, – не глядя на хлыща, распорядился Олег Олегович. – И будьте любезны, принесите меню для господина Старых.
Вертлявый молча поклонился и вышел.
– Вы желаете обедать здесь? – спросил Игоря Олег Олегович. – Или можете приказать подать в свою комнату.
– Если вы не возражаете, я хотел бы побыть один…
Игорь сидел мрачнее тучи.
– Не буду вам мешать.
Олег Олегович встал. Сперва протянул руку Игорю. Затем – Татьяне. Задержал ее руку, накрыл другой рукой, подержал ее кисти в своих теплых ладонях. Глянул на нее своими невыносимо магнетическими глазами.
– Очень приятно было с вами познакомиться.
Развернулся и вышел из комнаты.
Игорь и Таня остались одни.
– Ну, вот и все, – сказала Таня.
Она была довольна.
– А что – все?
Игорь явно не разделял ее оптимизма.
– Да что мы, – с жаром сказала Татьяна, – лохов, что ли, не найдем, чтобы нагреть их на пять «лимонов»? В два счета найдем! За пару месяцев рассчитаемся!
– А потом они на нас еще какие-нибудь штрафы наложат. Как тогда в Сиэтле.
– Ну, знаешь, если они с нами будут по-честному – так и мы будем по-честному. А если какая-нибудь новая хрень начнется – всегда сможем их сдать. Я ж в Москве буду. У меня отчим – знаешь, кто?.. Полковник ФСБ, между прочим… А знаешь, как все это называется? – Татьяна обвела рукой комнату. – Незаконное предпринимательство. И уклонение от налогов в особо крупных размерах. И похищение людей! Что мы на них, управу не найдем?
Тут, словно в ответ на Танины слова, вдруг сами собой опять разъехались деревянные панели на противоположной стене. За ними появился экран телевизора. Затем экран вспыхнул.
На экране появилось изображение, явно снятое бытовой видеокамерой. В углу стояли цифры 25.09.99 – стало быть, сняты кадры были вчера. На экране показалась панорама тихой заморской улочки, затем камера уставилась на белый двухэтажный особнячок типичного американского вида. Оттуда вышел седовласый породистый мужчина. Лицо его было озабоченным. Мужчина подошел к стоящему у особняка большому автомобилю. Бросил на заднее сиденье кейс. Сел за руль, отъехал. Камера проводила машину, уезжавшую в перспективу улицы.
Таня взглянула на Игоря. Он стиснул зубы. На скулах обозначились желваки.
– Это твой отец? – прошептала она.
Игорь молча кивнул.
Изображение на экране сменилось. Цифры в левом нижнем углу экрана свидетельствовали, что кадры были сняты сегодня в 12.15 дня. Дверь подъезда обыкновенного московского многоквартирного дома отворилась, и из нее вышла Танина мама. Маленькая, стройная, словно девочка, она решительной походкой двинулась в направлении метро. В руках у нее была хозяйственная сумка. Все – и мамины морщинки вокруг глаз, и ее курточка из плащовки, и потертая кожаная сума – было так хорошо знакомо Татьяне, что она чуть не закричала. Мама быстро проследовала по пешеходной дорожке. Камера проводила ее.
Экран погас. Панели сами собой задвинулись.
– Вот так, – прошептал Игорь. – И ничего-то ты им не сделаешь.
– Я вижу, – так же тихо ответила Татьяна.
Ее замечательное настроение совершеннейшим образом испарилось.
Открылась дверь в комнату и, неслышно ступая, вошел Вертлявый. Он подошел к Игорю и протянул ему две толстые кожаные папки.
– Ваше меню. Обед вам подадут, как вы приказали, в вашу комнату.
Игорь взял одну из папок, а вторую вернул типчику:
– Карту вин мне больше не приносите. Я не пью.
Вертлявый молча поклонился. Его, как показалось Татьяне, коробила нечаянная роль официанта: видимо, он претендовал на более высокий пост в бандитской иерархии.
– А вас,мадам, – обратился он к Тане, – ждет машина. Прошу. – И он привычным жестом вытащил из кармана шелковую ленту.
– Сейчас.
Таня порывисто вскочила с кресла и бросилась к Игорю. Взъерошила его волосы, поцеловала в одну щеку, в другую.
– До свиданья, Игоречек! Не грусти, мы что-нибудь придумаем!
Потом Таня повернулась к Вертлявому спиной, поправила прическу, закрыла глаза и царственно сказала:
– Я готова.
Глава 4
Шестерки и тузы
Хозяину доложили, что Татьяна отбыла.
Он молча кивнул и приблизился к столу. Достал из сейфа, вмонтированного в тумбу стола, досье. Включил лампу. Разложил папки.
Вот они, ключевые игроки. Тузы в его колоде.
Шесть папок, шесть имен, шесть фотографий.
А вот рядом – дублеры. Так сказать, короли. Их тоже шесть. Они войдут в игру, если что-то случится c тузами. Если кто-то из его тузов не сможет играть. Или откажется. Или погибнет.
Хозяин откинулся в кожаном кресле. Оглядел двенадцать папок на столе. Двенадцать главных действующих лиц. Никто из них не знал – не мог знать! – какая роль ему отводится. Никто даже не помышлял, что будет участвовать в некой операции. Ни один даже не ведал, что с какого-то момента его поступки будут направлены на достижение результата. Ни один не будет знать, какого результата он станет – в сотрудничестве с неизвестными ему партнерами – добиваться. Потом-то, когда операция окажется позади, большинство из них поймет, что к чему. Но будет уже поздно. Изменить что-либо не удастся. А рассказать обо всем… Пусть говорят… Им все равно никто не поверит. Никто и никогда.
