Адаптер - Борис Петров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— За нее и ее детей.
— Сделай это, сделай так, как велит твое сердце, — одобрительно кивнул патриарх. — Она взяла серьезный грех на душу. Закон слаб, искупление слишком легко и бессмысленно. Ты же внес за нее залог, верно?
— Вы все знаете, — улыбнулся Беджан. Он по очереди растопил концы свечей и бережно поставил их, на короткое мгновение залюбовавшись ими. Легкий ветерок раздул крохотное пламя, дешевая уловка для верующих, чтобы они ощутили значимость действия. — Вот только грех этот мой, и мне за него отвечать.
— Твоя любовь способна искупить ее грех, но она доведет тебя до ада. Знаешь ли ты об этом?
— Да, знаю. Я все знаю, — Беджан, не отрываясь, смотрел на пламя свечей, если бы он взглянул на патриарха, то увидел бы, что голограмма смотрит туда же, не мигая и не дыша. — Я хочу, чтобы она стала свободной.
— Но ее свобода будет стоить многих жизней. Понимаешь ли ты это, готов ли ты взять их на себя?
— Нет, не готов. К этому нельзя быть готовым. Нет большей лжи, чем забота обо всех.
— Ты прав, и ты ответишь за свои грехи, а они за свои. Мы все ответим за все. Ты видишь меня, как и те, кто пожелает видеть. Таких немного, и их становится с каждым годом все меньше. Как ты думаешь, где я и кто я?
— Могу ли я отвечать честно? Мой ответ не способен вместиться в утвержденные законом каноны, — Беджан побледнел, не понимая, почему вдруг стал откровенничать с этой шпионской программой.
— Ты можешь говорить честно, не боясь, что сказанное тобой дополнит твое дело. Многие не знают, но реформация церкви по-настоящему завершила создание тайны исповеди. Думаю, тебе знакомо понятие кольцевой записи и логический разрыв кольца? Вижу, что ты знаешь об этом. Остается понять для себя, веришь ли ты себе, боишься ли ты себя.
— Не знаю, — честно ответил Беджан. — Я могу и так сказать, без страха или раздумий. Я об этом много думал и знаю, что вас после смерти воссоздали, внедрили ваше цифровое Я в это здание, где вы существуете вот уже много десятков лет.
— И откуда я не могу выйти или просто исчезнуть, — кивнул патриарх. На его морщинистом лице появилась улыбка радости, что его понимают.
— Наверное, раньше бы это назвали Чистилищем, но, по-моему, это настоящий Ад.
— Ты прав, и ты первый, кто это понял. Я вижу твой путь, как ты из третьего круга поднялся до самого верха. Ты потерял свою семью, твой род уничтожен. Ты сам выбрал путь оскопления и отрезал будущее от себя. Твоя воля, ведущая к выбранной цели, приведет тебя в Ад, и он настанет еще при жизни.
— Я знаю, и я не готов к этому. Но я не отступлю.
— Пока это лишь обещание самому себе. Не клянись именем Бога, будь честен перед собой, и тогда будешь честен перед Богом. Твоя ненависть даст тебе сил, а твоя любовь спасет тебя.
Патриарх склонил голову и исчез. Это произошло в тот момент, когда в храм вошли полицейские. Они быстро перекрестились и направились к Беджану. Он следил за ними периферическим зрением, не сводя глаз с пламени свечей, видя в подрагивающем огне Мару и ее детей, мальчика и девочку, двух чудесных малышей, так похожих на нее, но никогда не видевших мамы. Едкая горечь разлилась по его сердцу, отчего перехватило дыхание, и он глухо вздохнул, отгоняя от себя слезы. Мара не знала ничего о своих детях, чистая и невинная, лишь донор в подлой игре.
Полицейские склонились в почтительном поклоне, выполнив нужный ритуал перед высоким лицом. Когда-то давно так кланялись вельможам в древних странах, и глубина поклона зависела от статуса, перед императором положено было падать ниц, прямо в грязь.
— Нам поручено сопроводить вас до дома Правительства. Простите, что помешали вам, но у нас приказ, — почтительно, не тихо и негромко произнес полицейский с тремя полосками на погонах. Беджан никак не мог запомнить их звания, просто считая полоски и деля их по цветам, чтобы обращаться к нужному чину, не оскорбить его разговором с подчиненным.
— Я уже закончил. Идемте, я готов, — спокойно сказал Беджан. Хотелось проверить свой рейтинг, не обманул ли его патриарх, но этого не следовало делать прямо сейчас, не при них. Он все узнает, когда начнется заседание, и система выдаст всю информацию на терминал. Падение рейтинга не хуже, чем рост, ведь он мог стать выше министра. По его лицу пробежала незаметная тень усмешки, на вид он оставался бледным и напряженным, как и положено было скорбящему.
7. Череп
Белая кость, абсолютный все отражающий цвет, обратная сторона ночи. Нет ни запаха, ни вкуса, ни оттенков, только кривое пулевое отверстие возвращало в несовершенную действительность. Пуля вошла под неправильным углом, нарушив симметрию и расколов гармонию на жесткие части. Если ударить по нему ложкой, то он запоет, зазвенит, но глухо, напоминая голос хозяина, безнадежно сросшегося с молчаливым питомцем.
Лиз, не моргая, смотрела на череп, положив голову на ладони. Иногда ее глаза закрывались, и она проваливалась в короткие сны, после которых она долго не могла придти в себя, понять, где она и кто, заставить себя подняться со стола и размять затекшие руки. Поясница превратилась во что-то инородное, вделанное в нее неумелой рукой. Как бы она не садилась, не двигалась, вся нижняя часть мешалась, и Лиз ложилась на стол, чтобы смотреть в мертвые глазницы, угадывать слова в раскрытой хищной пасти, потерявшей несколько мощных зубов. Удав был стар, как и его хозяин, и в черепе Лиз видела отца. Нет, она не могла вспомнить лицо отца, как не могла вспомнить лица брата и матери. Она помнила, что в каждом из них она видела отца, его звериный оскал, резкость черт, придававших весомости, пугавших других. Страх — вот основная его черта. И это был не только страх, который он вселял в ума и души, но в первую очередь это был его страх, заставлявший бить первым, не слушать и не желать понимать никого, кроме себя, кроме своего страха.
Его черты были и в ней. Лиз вставала
