Спасти Каппеля! Под бело-зеленым знаменем - Герман Романов

Колчак и Смирнов побагровели, а потом побледнели одновременно. И было отчего — адмирал вспомнил разутых и раздетых солдат, и тут же память услужливо показала веселящийся Омск, одетых в новенькое, с иголочки, штабных офицеров. А еще забитые склады, в которых интенданты хранили имущество — можно было одеть и снарядить десяток дивизий, но они придержали поставки на фронт. А теперь этим добром пользуются красные…

— Во Владивосток прибыл неделю назад французский пароход, привез два десятка новых аэропланов «Сальмсон». Генерал Розанов, несмотря на мой приказ, отправил в Иркутск только шесть, а остальные решил передать в Спасскую авиашколу, мотивируя тем, что пилотов приходится обучать на старых этажерках!

Колчак и Смирнов уставились на полковника с изумлением — они не понимали причину возмущения. Но если действительно учить не на чем. Арчегов только выдохнул воздух и принялся спокойно объяснять.

— Главный принцип войны заключается в концентрации всех сил и средств, и в их правильном распределении. Сейчас у нас втрое больше пилотов, чем аэропланов, причем откровенной рухляди. Летать на них невозможно, и фронт остался без авиации. Следовательно, нужно все новые аэропланы передать в армию, они ей принесут огромную пользу.

— А на чем учить пилотов? — осторожно спросил Смирнов.

— На рухляди! — безмятежно отозвался Арчегов. — Пусть лучше гробят этажерки, чем хорошие аэропланы. Напряжения войны старая техника не выдерживает, но при правильном уходе может служить обучению новых пилотов. Но учить без торопливости — куда спешить-то?! Большие поставки начнутся месяца через три-четыре, вот тогда и обеспечим все авиашколы нормальными самолетами. Нельзя терять опытных и умелых летчиков, один ветеран трех новобранцев стоит. А потому им нужно давать только самую надежную технику и лучшее оружие — они принесут большой вред врагу. А Розанов даже этой простой истины до сих пор не понял! Как и все другие «старые» генералы…

Моряки переглянулись — на щеках выступила легкая краска, которую полковник не разглядел в полутемном купе. Арчегов заговорил дальше, прикрыв глаза, словно вслух излагал потаенные мысли самому себе, не обращая внимания на адмиралов.

— Сейчас не может быть понятий мирного и военного времени. Борьба с большевиками потребует много усилий, она будет долгой. Потому суррогаты категорически неприемлемы. Я распорядился перевести все учебные заведения на два года обучения — нужно готовить нормальных офицеров…

— Но в частях постоянная нехватка…

— Оставьте, Александр Васильевич. На одного офицера сейчас приходится пятеро солдат. И это здесь, после всех чисток. А в армии Каппеля пропорция еще хуже. Зачем плодить столько недоделанных офицеров и какой с них прок за несколько месяцев обучения, если многие служат на солдатских должностях! Про генералов я не говорю — поголовье стремительно увеличивается, а вот качество получаемой шерсти неуклонно падает!

Адмиралов прямо передернуло от презрительного цинизма Арчегова, и Смирнов ожидал, что Колчак взорвется своей знаменитой истерикой. Но, к его удивлению, лицо Александра Васильевича разгладилось, желваки не ходили под кожей. И в глазах вспыхнул жгучий интерес.

— Но надо что-то делать, Константин Иванович?

— Сычев уже уволил практически всех генералов довоенного времени. Ни один из них не отвечает условиям маневренной гражданской войны. Переучивать их невозможно, только время зря тратить…

Арчегов непроизвольно зевнул и неожиданно клюнул носом. В другое время Смирнов счел бы это неуважением, но не сейчас. Красные воспаленные глаза, набухшие мешки под глазами, землистый цвет лица — все говорило о том, что полковник хронически недосыпает, вернее, практически не спит. А ведь он еще и воевал, руководил, командовал, писал. Чудовищный объем работы, с которым даже его молодой организм не справлялся.

— А почему вы сказали, что адмиралы к прошлой войне готовятся, а не к будущей?

— А к какой же еще? «Андрей Первозванный» был бы хорош в Желтом море, с его полностью бронированным бортом. «Шкура» как раз на средний калибр, шимоза, что напрочь сожгла эскадру Рожественского, ему не страшна. Но вся штука в том, что к двенадцатому году все страны строили дредноуты, против которых броненосцы никак не тянут. Это как сопливый мальчишка против вооруженного до зубов верзилы.

— А «Севастополь»?

— Низкобортная самоходная баржа, с неудачно расположенной артиллерией и тонкой броней. Для Цусимы в самый раз. Но неспособен противостоять залпам дредноутов, «шкура» тонка для боя. Англичане в это же время свой «Куин Элизабет» построили, против которого наш и получаса не простоит — как-то не тянут 12 дюймов против 15. Избиение младенца, и только. И удрать тоже не в состоянии, у англичан линкоры мореходнее и скорость больше. Да что «Куины»? Они свои «Орионы» в одно время с нашими строили, только сравнивать нечего, и гордиться тем более…

Смирнов не мог сдержать изумления — Арчегова нужно было давно отправлять почивать, он прямо засыпал сидя на диване. Но вместо этого Александр Васильевич терпеливо и благожелательно, с дружеским почтением в голосе, как идеальный собеседник, расспрашивал офицера. И тот ему отвечал, пусть медленно, видно, одной половиной мозга уже спал, а вторая еще могла хоть как-то функционировать.

— А у японцев есть линкоры, способные с «Куинами» драться?

— «Нагато» и «Муцу», у них 16 дюймов и 26 узлов. В двадцать первом вошли в строй. Остальные по Вашингтонскому соглашению двадцать второго на металл порезали, недостроенные…

Арчегов отвалился на диван, лицо полковника полностью обмякло, из уголка губ потекла струйка слюны. Офицер крепко уснул и стал чуть похрапывать. Усталость свалила даже его, казавшегося всем двужильным.

— Боже мой?! — Смирнов только теперь понял, почему Колчак тормошил Арчегова, не давая тому засыпать. Контр-адмирал непроизвольно перекрестился — потрясение было велико. Ведь о будущих годах полковник говорил в прошедшем времени.

Колчак, с внезапно просветлевшим лицом, тоже истово перекрестился, а затем заботливо устроил полковника на диване, подсунув под голову свою походную «думку». И словно заботливый отец любимого сына, накрыл своей черной флотской шинелью, перекрестив уснувшего офицера.

— Пойдем, Миша, — Александр Васильевич тихо прошептал своему старому приятелю, — попьем чайку. Константину Ивановичу нужно хорошо выспаться, а нам есть о чем подумать и поговорить…

Глава вторая

Звенит январская вьюга

(3 января 1920 года)

— Но где еще подвохи спрятаны, где?! — Генерал Оглоблин не смог сдержать рвущегося наружу раздражения. Перед ним лежал долгожданный закон о казачестве, вернее его проект, в лихорадочном темпе составленный войсковым правлением за эти суматошные часы. Прошло всего три дня, немыслимый по краткости срок, как закон рассмотрели все заинтересованные стороны, внеся в него свои предложения и дополнения, иногда очень серьезные.

Управляющий делами кабинета министров Гинс и министр социального развития Пепеляев, отвечающий за здравоохранение, просвещение, культуру и общественное призрение, внесли в него свои дополнения, касающиеся развития казачьих школ, фельдшерских и ветеринарных пунктов, культурных начинаний и прочего. Дополнение следующее — вопрос слишком серьезен и требует долгого рассмотрения вкупе с государственным решением для всех социальных групп Сибири на общих основаниях.

А если выразиться короче, то мнения сходились в одном — отложить сей вопрос и вдумчиво над ним поработать, дабы отнести его на все другое население заодно. С этим генерал был согласен, как и с пунктом, который говорил, что данные вопросы будут особо оговорены в специальном законе, который правительство примет позднее. А потому препятствовать проведению закона в основной его части они не станут.

В основной части были три раздела — войсковой статус с причислением в казаки крестьян и инородцев, военная и другая государственная служба и, самое болезненное, поземельное устройство.

С войсковым статусом министры разобрались на удивление споро и с общим согласием одобрили июньский закон адмирала Колчака и утвержденное им положение о войске. И с бурятским населением вопрос сняли быстро, разрешив причислить их в войско на особых основаниях, не подвергая коренной ломке жизненный уклад, земельные наделы и введя для инородцев облегченный порядок службы.

С предложением массового зачисления крестьян в казачество в Иркутском уезде все заинтересованные стороны согласились, но со скрипом. В Балаганском и Черемховском уездах поверстывание должно было пройти незначительное, и только тех селений, которые примыкают к бурятским стойбищам или к казачьим станицам. И объяснение давалось соответствующее — для компактного проживания казаков и стремления избежать осложнений от чересполосицы. Сохранялось куйтунское и нижнеудинское казачество, обустроенное еще до войны, а верхоленское, илимское и киренское министры предлагали упразднить либо переселить.