Они принесли крылья в Арктику - Савва Тимофеевич Морозов

Сели метрах в трехстах от берега, отдали якоря. Туман был настолько густ, что береговые очертания совершенно исчезали из поля зрения. По морю шла длинная зыбь от веста. Около полудня при несколько поднявшемся тумане волны стали настолько сильны, что оставаться близ берега было уже небезопасно. А попытка взлететь окончилась повреждением правой жабры гидросамолета».

Что делать? Где найти безопасное место отстоя? Усмотрев по карте район «Шараповых кошек», Алексеев предложил Кржижевскому рулить туда. Однако ветер и волнение моря усиливались. После четырехчасовой рулежки выяснилось, что на параллели мыса Харасавэй невозможно обойти буруны, протянувшиеся в море примерно миль на десять, достигавшие в высоту почти трех метров. Волны, разыгрываясь, то и дело захлестывали концы плоскостей самолета.

Временами механик заводил моторы, и пилот продолжал рулить. Временами гидроплан ложился в дрейф. Насколько хватит горючего при таком своеобразном «режиме» плавания крылатой лодки?

Но вот, уже после того как Алексеев отстучал морзянкой «аварийную депешу» в адрес начальника Карской Н. И. Евгенова, авиаторы увидели за ближайшим поворотом берега узкий пролив, ведущий в небольшую бухточку. Войти в него можно было, лишь проскочив между двух высоких бурунов. И Анатолий Вадимович Кржижевский, мастер пилотажа в воздухе, отлично выполнил этот маневр в штормовом море.

А когда самолет отстаивался на якорях в спокойной заводи и механики выкачивали воду (ведро за ведром из прохудившегося корпуса), Анатолий Дмитриевич внес предложение от имени экипажа: «Поскольку на карте пролив, ведущий в бухту, не показан вообще, назвать его в честь первооткрывателя каналом Кржижевского».

После того как экипаж «тройки» обсушился, вздремнул на узких койках в тесных отсеках, Алексеев вместе со спутниками взялся за осмотр и зарисовку берегов бухты.

Так же как и его учитель Чухновский, Алексеев сознавал себя служителем географической науки, первопроходцем.

И в следующем 1932 году дал тому новые доказательства.

Архипелаг Северная Земля. Самая крупная из земель, открытых в XX веке. Скольких исследователей влекла к себе эта «тэрра инкогнита», простирающаяся к северу от Таймырского полуострова! Не дошел до североземельских берегов норвежец Амундсен во время своей зимовки у мыса Челюскин. Отказался от задуманного туда путешествия на корабле американец Р. Бартлетт. В 1928 году не долетел на дирижабле итальянец У. Нобиле. А спустя три года густая облачность скрыла Северную Землю от глаз советских и германских ученых, летавших в Арктике на дирижабле «Граф Цеппелин».

Но уже с осени 1930-го на островке Домашнем, неподалеку от западных берегов архипелага, жили и трудились наши полярники Г. А. Ушаков, Н. Н. Урванцев, С. П. Журавлев и В. В. Ходов.

В августе 1932-го им привез смену ледокольный пароход «Русанов». С этим кораблем и встретилась на мысе Челюскин летающая лодка Алексеева. Вместе с пилотом Матвеем Ильичом Козловым он достиг по воздуху самой северной точки Евразии.

Естественно, было желание летчиков продолжить маршрут еще дальше к норду, тем более, что в этом возникла настоятельная необходимость. Новая смена зимовщиков на Домашнем не отвечала на позывные в эфире, а Николай Николаевич Урванцев — автор первой карты Северной Земли, возвращавшийся теперь на «Русанове», с охотой согласился быть воздушным лоцманом.

 — Что ж, друзья, глянем, верно ли я свои картинки рисовал, пока на собаках по островам путешествовал, — говорил он Алексееву и Козлову, располагаясь в кормовом отсеке летающей лодки.

И вот «странник нехоженых земель», геолог Урванцев начал впервые в своей жизни разглядывать очертания проплывавших внизу проливов, бухт, мысов. Каких трудов стоило ему вместе с Ушаковым (вдвоем!) обойти их за два года североземельской зимовки. И как приятно сознавать, что теперь крылатые корабли утверждают в Арктике новые понятия о расстояниях и скоростях.

Став спутником Алексеева и Козлова, Урванцев впервые отчетливо рассмотрел ледяные купола на острове Большевик, впервые узнал, что у юго-западной оконечности острова Октябрьской Революции — мыса Свердлова — лежит крохотный низенький островок, отделенный проливом. Ведь раньше-то, при наземной съемке, когда замерзший пролив под снегом почти сливался с плоским берегом, остров был нанесен на карту как полуостров!

Быстро промелькнули часы воздушного пути. Под крылом гидроплана, впервые залетевшего в эти края, — крохотный островок Домашний, маленький домик за галечным валом, намытым прибоем. Зимовщики, сменившие группу Ушакова — Урванцева, без памяти рады крылатым гостям: радисту, островитянину-новичку, нужна помощь бывалого механика.

И тогда снова, в который раз за время скитаний по Арктике, показал себя этаким «умельцем Левшой» спутник Алексеева Григорий Трофимович Побежимов. Он быстро устранил неисправность в движке, питающем рацию. Летающей лодке можно и обратно стартовать. Но, как на грех, не заводится мотор, нужно сменить пружину рычажка в магнето. Теперь уж авиаторам нужна помощь зимовщиков. С их согласия Побежимов «разоружает» часы-будильник, забирает оттуда нужную для магнето пружину.

Благополучно при отличной погоде проходит обратный путь — к мысу Челюскин. Но, опустившись в береговой лагуне, неподалеку от строящейся полярной станции, гидроплан после короткого пробега вылезает на мель.

Немалых усилий стоило стащить машину с места — крепко помогли тут авиаторам моряки ледокольного парохода «Русанов».

 — Как хотите, друзья, а негостеприимен самый северный пункт Евразии для нас, крылатых путников, — фраза, произнесенная Алексеевым спустя год, 2 сентября 1933 года, особенно запомнилась автору этих строк. Именно тогда я познакомился с Анатолием Дмитриевичем в тесной избушке зимовщиков мыса Челюскин. Да, теперь снова, как и год назад, летчики, совершив разведку для морских кораблей, сами оказались в незавидном положении. Выжатая дрейфующим льдом из воды лодка лежала как подбитая птица на галечном отмелом берегу.

К той поре голубоглазого веселого крепыша Матвея Ильича Козлова сменил в алексеевском экипаже Василий Сергеевич Молоков, неутомимый за штурвалом, молчаливый мастеровой летного цеха. Но по-прежнему были на своих местах старший механик Г. Т. Побежимов и штурман-радист Н. М. Жуков.

Всех тех, как добрых испытанных друзей, по очереди обнимал Борис Васильевич Лавров — начальник Первой Ленской экспедиции. Строитель Игарки, организатор регулярного судоходства в Карском море, он теперь торил дорогу во льдах к берегам Якутии. Семь судов одновременно — больше, чем было проведено этим путем за всю предыдущую историю мореплавания, — достигли мыса Челюскин в сентябре 1933 года. Тяжелые льды были преодолены с помощью смелой воздушной разведки, совершенной Алексеевым и Молоковым.

 — Да, — соглашался Лавров, слушая сетования летчиков на полную непригодность мыса Челюскин в качестве гидроаэропорта, — теперь, Анатолий Дмитриевич, вся надежда на моряков-сибиряковцев. Поможет вам капитан Хлебников выбраться из беды, обязательно поможет.

Юрий Константинович Хлебников