Загадка золотого кинжала (сборник) - Фергюс Хьюм

И что же у нас получается? Крайне противоречивый портрет. Но, будем считать, благопристойный. Правда, этот вывод базируется прежде всего на почтении к «священническому» галстуку. И шляпе тоже.

…Дорогой читатель! Надеюсь, ты не думаешь, что я и в самом деле рассуждал так методично и последовательно? Нет, разумеется: тогда перед моим взором пролетали лишь отрывочные образы. Лишь теперь, сидя перед листом бумаги, я могу осознанно свести их в общую картину.

Тем не менее к финальному выводу – тому, в котором фигурируют благопристойность и шляпа, – я пришел не более чем за шестьдесят секунд. После чего понял, что, основываясь только на наблюдении, дальше не продвинусь.

Раз я уж упомянул, в качестве примера, химическую формулу, то продолжу аналогию: настало время использовать лакмусовую бумажку. В ее роли выступила газета «Таймс», лежащая на сиденье рядом с моим соседом. Замечательный повод вступить в беседу!

Собственно, с того момента, как я затеял разговор, по-настоящему и начинается эта история…

– Вы позволите? – спросил я, указывая на газету.

– Конечно, сэр, будьте добры! – чрезвычайно вежливо ответил попутчик, передавая мне номер «Таймс».

Некоторое время я молча просматривал разные колонки, пока наконец мой взгляд не уткнулся в раздел, где публиковались последние объявления о скачках. Тогда я удивленно присвистнул:

– Ну и ну! Кто бы мог подумать: судя по результатам ставок, в графстве Кембридж еще не определились с тем, кого считать фаворитом. Ох, извините, – я изобразил смущение, – вы, наверно, вообще не интересуетесь этими новостями?

– Сплошное жульничество, сэр! – горячо воскликнул мой собеседник. – Обман и происки врага рода людского! Нам, бренным созданиям, и без того отпущено не так уж много лет на этой грешной земле; как же человеку хватает безрассудства растрачивать краткий срок своей жизни на такое богопротивное деяние, как азартные игры?! К тому же без сколько-нибудь серьезных шансов на успех, – добавил он тоном ниже, – смотрите сами, сэр: тут принимаются ставки на три десятка лошадей, о большинстве из них по-настоящему ничего толком не известно… В общем, дохлый номер!

Сказать, что я был смущен, означает ничего не сказать. Никогда прежде мне не приходилось слышать из одних уст такого сочетания: высоконравственные религиозные доводы – и безошибочная логика житейской рассудительности. Причем все это никоим образом не приблизило меня к разгадке!

Я отложил газету, предчувствуя, что разговор обещает оказаться гораздо более интересным, чем чтение.

– Похоже, вы знаете толк в таких делах…

– Да, сэр. Скажу по чести: в прежнее время, пока я не сменил… специальность, на всю Англию едва ли нашлось бы хоть несколько человек, разбирающихся в таких делах лучше меня. Но что уж старое поминать…

– Значит, вы переменили специальность? – полюбопытствовал я нейтральным тоном.

– Было дело. И имя переменил тоже.

– О! Как необычно…

– Да как вам сказать, сэр… Бывают случаи, когда человек хочет, что называется, начать жизнь с чистого листа. Хочет спокойно смотреть в будущее, не шарахаться от собственной тени. Зачем же ему тогда оставлять прежнее имя – то, которое осталось из миновавшей, смененной жизни?

Тут в нашем разговоре повисла пауза – ибо я, судя по всему, невольно затронул больную тему, которую моему спутнику не хотелось обсуждать. Для поддержания разговора оставалось только предложить ему сигару. Что я и сделал.

– Нет, спасибо. – Он покачал головой. – Я бросил курить. И это, доложу я вам, было куда труднее, чем отказаться от своего прежнего имени и сменить род занятий… Так что вы кури́те, не стесняйтесь: мне будет даже приятно, по старой-то памяти, ощутить запах этого дьявольского зелья! А вот скажите, сэр… – Собеседник вдруг устремил на меня проницательный, поистине «стрелковый» взгляд серых глаз. – Мне ведь не показалось, что вы меня, прежде чем заговорить, как-то по-особенному рассматривали? Вроде как изучающе?

– Вам не показалось, – кивнул я. – Извините, такая уж у меня профессиональная привычка. Я медик и, случается, забываю, что передо мной не пациент на осмотре, а совершенно посторонний человек. Но вот уж не думал, что вы это заметите!

– Я много чего замечаю, хотя и не всегда показываю. Мне для этого даже не обязательно надвигать на глаза головной убор и этак украдкой посматривать из-под него. – Мой спутник едва заметно усмехнулся. – По правде сказать, я первым делом подумал: вы из породы детективов, а не медиков. Ваше лицо мне не знакомо, но это я прежде, когда был при деле, знал всех – а с тех пор уже много молодежи в профессию пошло…

– Вот как? Значит, раньше вы были детективом?

– Нет-нет! – Он усмехнулся уже открыто. – Я был, что называется, с другой стороны. Понимаете? Можете не удивляться, что я так легко в этом признаюсь: все старые счета закрыты, срок давности истек, мистер Закон потерял право предъявить мне какие-либо претензии… Так почему бы мне и не рассказать джентльмену вроде вас, каким негодяем я в свое время был?

– Ну, все мы не ангелы, – дипломатично заметил я.

– Это-то верно, но для мистера Закона я и вправду был «за чертой». Сначала – мелкое жульничество, потом как-то незаметно переходишь на кражи со взломом, ну и прочее в том же духе. Рассказываю об этом без особого смущения: я, как вы уже знаете, сменил профессию, это самая что ни на есть правда. В общем, сейчас я в самом деле словно бы о другом человеке говорю, понимаете?

– Вполне!

И это было правдой. Медицина – суровая профессия, так что я никогда не испытывал такого страха перед темными сторонами жизни – включая преступления и, если угодно, возможность общения с бывшим преступником, – как то случается со многими нашими благовоспитанными современниками, даже вполне мужского пола и взрослого возраста. Врожденная предрасположенность, воспитание в раннем возрасте, непреодолимые обстоятельства – все это порой сплетается так сложно, что преступник совсем не обязательно является «дегенеративным типом»: он вполне может быть и занимательным собеседником. Во всяком случае, сейчас мне трудно было бы представить более интересного спутника, чем этот экс-взломщик. Я сидел, попыхивая сигарой, слушал его, не перебивая, чем вскоре и растопил окончательно ледок настороженности, все-таки имевший место в первые минуты.

– Да, сэр, я теперь совершенно другой человек. Пожалуй, этот человек живет лучше, и уж точно достойней меня прежнего. В общем, мне повезло, что я сумел завязать. Но все-таки, – тут в голосе рассказчика вдруг прозвучали ностальгические нотки, – иной раз, особенно посреди безлунной ненастной ночи, меня одолевает такая печаль и тоска, что я прямо-таки с умилением вспоминаю, как бродил по темным улицам с верной «фомкой» в потайном кармане плаща… Смею вас заверить: в своем деле я был человек с именем и репутацией, уважаемый профессионал, один из последних представителей старой школы, а это что-то да значит! Редко бывало, чтобы мы, взявшись за работу, не доводили ее до конца, причем чисто и в должный срок. А все почему? Да потому, сэр, что мы умели ценить ученье – и готовили подлинных специалистов! Чтобы вот так просто на дело пойти – этого у нас, старых мастеров, и в заводе не было: ты сперва распробуй, каков черный хлеб ученичества, а потом начни карьеру с нуля и поднимись по всем ступеням лестницы… в переносном, понятно, смысле, хотя особого рода складные лесенки мы, случалось, и вправду использовали… Потому если уж кто овладевал секретами нашей школы до конца, то это были люди достойные, с понятиями!

– Нисколько не сомневаюсь, – кивнул я.

– Меня всегда считали одним из лучших учеников: и трудолюбие было при мне, и добросовестность, ну и талант, само собой: без таланта, на одной только усидчивости, далеко не уедешь. Сначала я изучал кузнечное дело, то есть… э-э-э… у нас так называется вообще работа по железу. Затем перешел к работе по дереву – что гораздо сложнее! – да еще и кое-какие навыки, связанные с механизмами, приобрел. Потом у нас был специальный курс «умелые руки», семестр «ловкость рук»… И только после этого меня допустили к первому карману! Эх, было время… До сих пор помню, как удивлялся мой бедный старый отец, почему это я, вернувшись из школы, все время трусь вокруг него. Знал бы он, что это я так выполняю домашнее задание: для отработки беглости пальцев мне надо было не менее дюжины раз за вечер опустошить его карманы и тут же украдкой снова положить в них обратно все, что достал, – и притом ни разу не попасться! Но он так этого и не узнал, бедняга. Старик до сих пор думает, что я работаю конторским клерком где-то в Сити… Так бы, наверно, и случилось, окажись я слаб в учении. Но я, повторяю, закончил школу в числе лучших, сэр!