Загадка золотого кинжала (сборник) - Фергюс Хьюм

Из двадцати человек, которые вышли из Лондона на борту «Цветущего края», шестеро приняли смерть от рук убийц. Осталось четырнадцать, восемь из которых подняли бунт. Шестерым же судьбой было предназначено выступить свидетелями против бунтовщиков. Не существует более наглядного примера длинных рук и стальной хватки британского правосудия, нежели тот факт, что спустя всего несколько месяцев эта смешанная команда была препровождена с далеких берегов Аргентины в центр Лондона. Славянин, негр, манильцы, норвежец, турок и француз стояли лицом к лицу в Центральном суде по уголовным делам.

Именно своеобразный состав команды корабля, а также чудовищность совершенных преступлений послужили причинами для живейшего внимания публики к этому судебному процессу. Причем смерть капитана и первого помощника вызвала у общественности меньшее негодование и куда менее повлияла на решение суда присяжных, нежели бессердечное убийство невинных китайцев. Наибольшие трудности вызвало определение степени вины каждого среди столь большого количества преступников, а также выявление тех, кто наиболее активно участвовал в пролитии крови. Показания дали второй помощник Тэффир, юнга Эрли, французский матрос Кандьеро и плотник Андерсон. Кто-то обвинял одного из заговорщиков, кто-то – другого. После самого тщательного расследования пятеро бунтовщиков – Леон, Бланко, Ватто, Дюранно и Лопес – получили смертный приговор. Все они были манильцами, за исключением левантийца Ватто. Самому старшему из них исполнилось всего двадцать пять лет. Приговор они выслушали с великолепным равнодушием, а перед его оглашением Леон и Ватто громко расхохотались, поскольку Дюранно забыл речь, которую намеревался произнести. А один из оставшихся в живых бунтовщиков, приговоренный к тюремному заключению, выразил надежду, что ему, возможно, позволят забрать башмаки Бланко.

Приговор был приведен в исполнение двадцать второго декабря перед зданием Ньюгейтской тюрьмы. Пять веревок судорожно дернулись напоследок, и трагедия «Цветущего края» обрела свое достойное завершение.

Воспоминания капитана Уилки

«Интересно: кто же он все-таки такой?» – думал я, украдкой бросая взгляд на своего попутчика, с которым мы, так уж получилось, делили купе в вагоне второго класса на маршруте Лондон – Дувр.

Признаюсь, рассуждать об этом я начал не сразу. Сперва меня одолевала бурная эйфория по поводу того, что наконец настали долгожданные дни каникул – и теперь мне предстоит веселье Парижа, а не унылая рутина больничных палат, где я завершал студенческую практику. Так что лишь какое-то время спустя я заметил, что в купе не один.

Конечно, все мы, добропорядочные современные британцы, сейчас согласны со знаменитым, при всей своей неписанности, правилом «Компания начинается с троих» – и поэтому, если где-нибудь нас оказывается всего лишь двое, упорно не вступаем друг с другом в даже какое-то подобие общения. Но в то время, о котором я пишу, это правило еще не распространялось во всей полноте своей на случайных спутников по железнодорожным путешествиям. Следовательно, я вполне мог с этим своим спутником и заговорить, не опасаясь нарушить его священное право воздерживаться от бесед с незнакомцами. По правде говоря, меня даже обрадовала возможность немного поболтать, скрасив тем самым пару часов дорожной скуки. Но все же я привык сперва составлять хоть какое-то мнение насчет личности и рода занятий своего будущего собеседника.

Поэтому я сдвинул на глаза кепи – и под прикрытием козырька оценивающе поглядывал на того, кому, видимо, предстояло сегодня стать таким собеседником. Итак, кем бы он мог быть?

Я имею все основания гордиться тем, что способен практически с первого же взгляда на человека определить его профессию, а иногда и некоторые детали биографии. Впрочем, тут у меня есть некоторое преимущество перед большинством простых смертных: я ведь, будучи студентом Эдинбургского университета, постигал азы врачебной науки под руководством одного виднейшего специалиста (назовем его Профессором), который был не только медицинским светилом, но и мастером таких вот «разгадок». Отлично помню, в какое изумление он повергал этим и студенческую аудиторию во время лекций, и пациентов во время обходов, регулярно попадая, что называется, «в яблочко», часто – довольно близко от него и никогда – «в молоко». Причем все это проделывалось мимоходом, без отрыва от основного дела: «Итак, любезный, судя по вашим пальцам, я скажу, что вы зарабатываете на жизнь игрой на музыкальном инструменте. Впрочем, в больницу вас привело не это. Ну-ка, посмотрим, что тут есть по нашей части…». Пациент замирал от изумления – а потом признавался нам, что часть его приработка (довольно жалкого) действительно составляло исполнение гимна «Правь, Британия!» на неком подобии примитивной флейты, сделанной из носика медного кофейника с просверленными в нем отверстиями.

По сравнению с блистательным Профессором я в искусстве человековедения был, конечно, еще учеником. Но мне все-таки не раз удавалось огорошивать коллег подобной же проницательностью – и я при каждом удобном случае старался попрактиковаться. Так что мои рассуждения о личности и профессии соседа по купе не были столь праздными, как то может показаться.

Пока что было очевидно одно: передо мной человек средних лет и, видимо, спокойного характера – потому что он как откинулся на мягкую спинку сиденья, так за все время не изменил позы, в разговор тоже вступать не пытался. Что ж, будем рассуждать последовательно.

Одет богато, но довольно-таки вульгарно; похоже, сейчас-то он принадлежит к среднему классу, причем к наиболее обеспеченной его части – однако пробился в люди с самых низов, причем не без труда. Цепкий взгляд близко посаженных глаз: если бы я оценивал моего спутника как стрелка́, то сказал бы, что такой в дальнюю цель попадает без промаха. Нос довольно длинный, четких очертаний (что там говорит по этому поводу физиономистика?). Щеки, наоборот, дрябловаты, и выражение лица довольно мягкое – но это искупается тяжелым прямоугольным подбородком и жестко очерченной линией нижней губы. В целом, пожалуй, личность сильного, не склонного к подчинению типа.

Так, что там с руками? Гм… Осмотр скорее разочаровывает. По рукам не скажешь, что их обладатель, так сказать, «сделал себя сам». Похоже, он никогда в жизни не занимался какой-либо физической работой. Ладони мягкие, без признаков ороговевших мозолей, суставы тоже не деформированы. Кожа на тыльной стороне кисти не имеет ни малейшего следа обветривания или загара: она прямо-таки на редкость белая, все вены проступают. Пальцы длинные, тонкие… Художник? Едва ли: с таким-то лицом и в столь безвкусном костюме! Кроме того, некоторые краски очень трудновыводимы и пятна от них, как правило, остаются на руках художника, а здесь – ни этих пятен, ни столь же своеобразных меток нитрата серебра (это я заранее отверг мнение, что мой попутчик может быть фотографом)…

Не выдаст ли какие-нибудь секреты его одежда? Увы, скорее нет, чем да. Костюм самый обыкновенный, без профессиональных признаков. Твидовое пальто уже весьма поношено – однако, насколько можно судить, правый рукав вытерт не сильнее, чем левый. Значит, этому человеку не приходится много писать.

Может быть, он коммивояжер? Едва ли: где в таком случае его чемоданы с образцами рекламируемых товаров? Где хотя бы один чемодан? Вообще никакого багажа нет, только небольшое портмоне в жилетном кармане.

Все эти мысленные тезисы я сейчас привожу исключительно для того, чтобы продемонстрировать свой метод. Пока что мой анализ привел лишь к отрицательным результатам; но теперь настало время перейти от анализа к синтезу – и, используя проясненные мной разнородные подробности, вывести из них, подобно химической формуле, подлинный облик моего соседа по купе. Посмотрим, что выпадет в сухой остаток.

Странно… Количество возможных профессий, разумеется, сильно уменьшилось – но выбор между ними сделать по-прежнему трудно. Проще сказать, кем мой визави определенно НЕ является. Он, безусловно, не юрист и не священник: о последнем я вообще мог подумать лишь из уважения к покрою его мягкой фетровой шляпы и чопорно-строгого галстука в клерикальном стиле.

Понемногу я склонялся к выбору между ростовщиком и букмекером – солидным букмекером, принимающим ставки на скачках только у респектабельных клиентов. Но против первого убедительно свидетельствовали данные физиономистики (слишком активный характер для такой деятельности, требующей холодного расчета!), а против второго – полное отсутствие той крайне специфической атмосферы, которая сопровождает каждого, имеющего отношение к ставкам и скачкам, даже в минуты его отдыха. Этакой вот рисковости, азарта, тяге к хождению по грани закона и беззакония… Ну как хотите – не может это быть характерно для обладателя такой вот консервативно-добропорядочной шляпы и галстука, даже если в ростовщики он, этот обладатель, тоже не годится!