Августовский рассвет (сборник) - Аурел Михале

— Заблудишься и обратно дороги не найдешь.

— Не заблужусь. К тому же, видишь, луна взошла.

— Я тоже пойду с тобой, — вызвался я, боясь, что он не найдет обратной дороги.

— Отдыхай! Видел я, как ты едва переставлял ноги. То, что мы прошли сегодня, — это пустяк. Трудное начнется с завтрашнего дня.

— Хорошо. Только не задерживайся долго. Я буду ждать тебя.

— Лучше поспи немного!

Я хотел последовать его совету, но заснуть так и не смог. Беспокойство не покидало меня. Что-то должно было случиться… Где командование, почему нам не отдают никаких распоряжений? Будто приказом для всех было: спасайся, кто может.

Вдруг я вспомнил о группе старших офицеров, которых видел на опушке леса. Казалось, они поглупели от страха и потеряли способность понимать, что происходит, и проявлять какую-нибудь инициативу. Должен сказать, что ни бесконечные колонны отступающих в полном беспорядке солдат, ни сотни машин и повозок, ни огромное количество просто брошенного по дороге оружия и снаряжения — ничто не показало мне так ясно, насколько велико и непоправимо было поражение, как эта группа старших офицеров на опушке леса. Да, разбитая и бегущая армия, которая уже не походила на армию, практически перестала существовать. Все те, кто ею командовал, ошеломленные полученным ударом, были способны только на бегство.

Нягу оказался прав. Это начало конца, и ничего уже нельзя изменить. И тогда меня охватило нечто вроде облегчения. Может быть, это слово не совсем подходит в данном случае. Возможно, точнее было бы сказать, что в этой катастрофе я почувствовал болезненное наслаждение. Итак, преступная авантюра окончилась катастрофой. Годы жестоких страданий, сотни тысяч бесполезных жертв, невосполнимые духовные и материальные потери!

Можно ли измерить огромную боль и страдания тех, кто был на фронте, и тех, кто оставался дома?

Где-то раздалась пулеметная очередь. От неожиданности я вскочил словно ужаленный и огляделся. Рядом с машиной один из солдат рассказывал, как у него от сибирской язвы подохла кобыла. Второй солдат, слушавший его, прерывал этот рассказ шумными возгласами удивления.

А поскольку за этой очередью не последовали другие, я снова вытянулся на своей импровизированной постели. Вскоре вернулся Нягу.

— Ну что? — нетерпеливо спросил я.

— Почти ничего не удалось узнать, — ответил он, укладываясь рядом со мной. — Ожидают приказа. От кого и каким путем, сам черт не знает! Наткнулся на группу штабных офицеров: они отошли в глубь леса. Только теперь их больше — целая толпа. Им сварили кофе, вот они и сидят на земле или на ящиках и пьют его… Я точно тебе говорю: все кончено!

— Ты не думаешь, Нягу, что нам лучше бы двигаться дальше? До завтрашнего дня кто знает, что может еще случиться!

— Куда пойдешь сейчас, ночью? До утра давай все-таки соснем чуток. Завтра утром увидим, что делать.

Мы повернулись друг к другу спиной и, хотя наше беспокойство не прошло, в конце концов заснули. Когда мы проснулись утром, над лесом стояла непривычная тишина. Впрочем, она была относительной. Не слышалось ругани, криков водителей, до нас не доносился шум моторов грузовиков, танков и мотоциклов. По всей вероятности, пока мы спали, все колонны успели пройти через лес.

Зато лес кишмя кишел солдатами. При свете дня, насколько хватал глаз, можно было видеть замершие автомашины и повозки. Повозки без возниц и без лошадей, автомашины без шоферов. Часть солдат шарила по машинам в поисках еды.

Солдаты моего взвода сидели на земле позади автомашины и ели консервы, раздобытые в грузовике, перевозившем продукты для офицерской столовой.

Мы с Нягу тоже проголодались. Солдаты уступили нам место, и мы начали уплетать свиную тушенку. Хлеб, правда, зачерствел, но зубы и челюсти у нас были достаточно крепкими. Ели мы молча и быстро, проглатывая большие куски.

Как раз в это время вернулся один из людей моего взвода, капрал по прозвищу Мельник. Он обошел ближайший участок леса.

— Где ты был? — спросил я без особого интереса.

— Да размялся немного, господин лейтенант. Бегал посмотреть, что нового и что слышно.

— Ну и что ты узнал?

— Что я мог узнать? Смылись!

— Кто?

— Штабы! Офицеры, что постарше. Говорят, будто ночью удрали на машинах. Во всем лесу днем с огнем не найдешь старшего офицера. Из офицеров остались только такие, как вы, господин лейтенант.

— А еще что ты узнал? — поинтересовался Нягу.

— Еще узнал такое, господин лейтенант!.. Если только это правда… — продолжал капрал. — Господин лейтенант, братцы, я слышал, что мы капитулировали, что Антонеску арестовали и что мы теперь с русскими будем вместе гнать гитлеровцев.

Нягу, который как раз готовился запихнуть в рот большой кусок хлеба и держал консервы на конце перочинного ножа, положил нож рядом с опорожненной наполовину банкой консервов, потом, растягивая слова, дрожащим от волнения голосом спросил:

— Ты, Мельник, и взаправду слышал об этом?

— Да, господин сержант. Разве моя голова до такого додумалась бы? Кого бы ни встретил, все только об этом и толкуют. Будто бы сегодня ночью по радио объявили.

Новость ошеломила нас. Несколько минут все молчали. Через некоторое время Нягу, все еще с недоверием, спросил:

— Говоришь, объявили по радио?

Он повернулся в сторону брошенной водителем и радистом автомашины с радиостанцией.

— Не я говорю, люди говорят. За что, как говорится, купил, за то и продаю.

— Хорошо, хорошо, Мельник!

Нягу вскочил и бросился в сторону фургона. Я понял, о чем он подумал, и последовал за ним. Остальные тоже направились к фургону.

Убегая, радисты оставили станцию в полной исправности, а шофер даже не вытащил ключ зажигания.

Нягу некоторое время рассматривал панель управления, потом, повертев разные ручки, сумел настроить станцию на прием и поймал Бухарест.

И тогда мы услышали громкий и отчетливый голос диктора, повторявшего сообщение, впервые переданное ночью.

— Слышали, а?! Слышали?! — воскликнул кто-то из солдат.

— Замолчи! — закричал на него Нягу и повернул ручку на полную громкость.

Значит, правда… Военно-фашистская диктатура свергнута, а Антонеску и его клика арестованы. Румыния вышла из войны и повернула оружие против гитлеровских армий.

Из дальнейшего мы узнали, что вооруженные силы внутри страны во взаимодействии с патриотической гвардией начали бои с целью изгнания гитлеровцев.

Голос диктора звучал мощно и торжественно:

— Румынский народ! Румынская армия! Поднимайтесь на решительную борьбу за спасение и освобождение родины!

Между тем, привлеченные передачей, которая теперь, после того как Нягу включил приемник на полную мощность, звучала довольно громко, вокруг фургона собрались солдаты из других частей.

Когда голос диктора смолк, солдат, которого я видел впервые, проговорил, скорее для себя:

— Значит, теперь будем колотить немцев? Что ж, колотить так колотить. Шутить мы не будем. Ведь это от них все наши беды.

— Видишь, как повернулось дело! — удивился другой. — Чего уж там! Теперь этому Гитлеру конец!

Между тем Нягу выключил станцию. Он стоял на ступеньках фургона и, казалось, прислушивался к тому, что говорили вокруг. Я, хорошо зная его, сразу почувствовал, что он думает совсем о другом. Конечно, о том же, о чем и я. Он был так же ошеломлен, как и я. Бои вооруженной патриотической гвардии… Свержение военно-фашистской диктатуры Антонеску… Поворот оружия против Германии, Гитлера… Призыв к армии и народу…

Невероятно, и все же это было неоспоримым фактом, таким же неоспоримым, как и то, что светило солнце и что разгромленная армия отступала по всем дорогам в глубь страны.

— А нам теперь что делать?

Я посмотрел на говорившего. Это был низкорослый, худой, чернявый солдат. Он растерянно смотрел вокруг себя.

В этой толпе все выглядели одинаково. Без оружия, без пилоток, с мундирами под мышкой или через плечо, они походили на кого угодно, только не на солдат.

Покинутые офицерами, они, не зная, что их ожидает по другую сторону леса, бессмысленно бродили туда-сюда, обманывая себя той относительной безопасностью, которую им предоставлял лес.

На вопрос чернявого солдата наш Мельник ответил:

— Что нам делать, говоришь? Двинемся потихоньку в тыл. Там увидим, что намерены делать с нами.

Большинство солдат согласились с ним. Одни просто кивали головой, другие в свою очередь высказывали свое мнение:

— Вот именно, идем в тыл.

— Может, за это время русские покончат с немцами…

— Это уж точно! — заверил его другой капрал, по выговору — выходец из Трансильвании.

Только теперь Нягу, как видно, удалось вырваться из плена охвативших его мыслей. Он поднялся на подножку фургона и крикнул солдатам, сновавшим по лесу возле нашей группы: