Тени судьбы - Олег Рой

После девятого класса Пашка устроился на работу и начал встречаться с бывшей одноклассницей — Надей. Похоже, мне больше не на что надеется. Когда я была маленькая, то сдуру в саду у тетиной знакомой кинулась обрывать крапиву, приняв ее за простую траву. Жжение было невыносимым. Я испытала то же, что и ощутила сейчас, только теперь уже не снаружи, а внутри себя.

А судьба, как истинная подруга, тут же решила все за меня. Всхлипы, слезы и отчаяние прервал телефонный звонок — Слава пригласил к себе домой, на кофе. Я подумала и согласилась…

Господи, сколько теней меня окружало в этот день, особенно когда я оглядывалась! Сомнения, надежды, страх вечного одиночества. Демоны словно устроили соревнование внутри меня — кто быстрее овладеет ее душой. А душа, это что? Любовь… Но существует ли она? Как-то я задала себе вопрос: «Умеет ли тень чувствовать?» И сегодня нашла на него ответ: «Виват тебе, Фрейд!» — со своим предположением о двухгодичном сроке этого странного чувства.

Мое тело как будто бы спрятано между рядами бесконечных теней. Оно жаждает быть обласканным и обцелованным, словно ищет какое-то особое прикосновение… А что касается любви, то мне кажется, она живет только в танце. Как же мне нравится выходить на сцену!

Помню, как в первый раз волнение едва не испортило все мое выступление. Перед школьным концертом я заглянула в щелку занавеса и обомлела от ужаса — одноклассники и родители, а также ученики из параллельных классов будут смотреть на меня! Слава с букетом ромашек сидел в первом ряду. Вдруг все движения почему-то забылись. Я стояла и едва могла распрямить коленки от дрожи, не говоря уже о том, чтобы хоть как-то восстановить в памяти танец, а когда объявили мое имя, то думала, что и вовсе упаду в обморок и это будет мой дебют под названием «Умерший лебедь». Зазвучали первые ноты. «Только не сорваться с пуантов!» Сердце билось так сильно, что хотелось зажать его рукой. К жизни меня вернули только громкие аплодисменты. А спустя два дня в школьной газете я прочитала о своем выступлении: «Полька» Рахманинова в исполнении Светы Воронцовой признана лучшим концертным номером. Ее движения полны радости и легкости…» Я плакала от счастья. Значит, вот как можно скрывать дрожь? Мне казалось, что все видели мое волнение, а оказалось, что оно было не на лице, а в душе, которая, по всей видимости, никому не ведома.

Ноги сами принесли меня к Славе. Хотя я упорно сопротивлялась и почему-то так хотела сохранить верность своему идеалу, сберечь именно для него что-то очень сокровенное и ценное. Но, видимо, мои желания или, скорее, инстинкты, стали слишком большими. Слава был нежным и предельно внимательным к моим сомнительным чувствам. Краем глаза я наблюдала за тем, как наши тени сплетались друг с другом на белой стене под цитирование Пастернака: «На озаренный потолок ложились тени. Сплетенья рук, сплетенья ног, судьбы сплетенья…» Непонятно, кто кому подражал и принадлежал — тени телам или наоборот? Мой писатель искусно сочинял сценарий нашего романа, а я читала его взахлеб. Но душа, как кот, свернувшись клубочком, тихо посапывала и лишь изредка вздрагивала от случайных пробуждений, когда из окна я видела Пашку под руку с Надеждой. Они выглядели счастливыми, а я… училась ею быть до пупырышков гусиной кожи, до бессонных ночей, полных разными мыслями. Может, я поторопилась со Славой? Может, это моя вторая ошибка после преждевременного рождения? Занятия любовью. Профилактика одиночества? Развитие гибкости? Репетиция семейного спектакля? Болеутоляющее средство? Ничего не чувствую. Похоже, Слава, как истинный лирик, вкладывает в это действие всего себя, шепотом успокаивает сердце, ласками приручает душу. А я… все ищу ответы на свои вопросы. Все жду то самое прикосновение. Боюсь встретить рассвет вдвоем, убегаю за несколько минут до появления солнца. Для меня пролог утра — это что-то интимное, личное, куда мне никого не хочется впускать. Мне нравится начинать дни с прогулки, зарядки мыслей и поиска своего отражения в осенних лужах. Нравится вдыхать утренний воздух и кутаться в теплый махровый шарф, который Таня подарила мне на семнадцатилетие.

Вот и сегодня вместе с тенями я бреду по тихим и спокойным улицам, вглядываюсь в окна, в которых горит свет одиноких ламп и виднеются силуэты женщин, готовящих завтрак. Как же найти в этом мире маленькие радости жизни? Как щенок, уставший от пинков, боится подойти к миске с едой, так и я страшусь реальности, потому что знаю еще с детского садика, что одиночкам на земле не рады. Я иду, наступая на собственную нахохлившуюся тень, и наблюдаю за тем, как ветер гонит прочь полиэтиленовый пакет, похожий на белую птицу…

Тень пятая

О весне я знаю больше, чем о математических теоремах и исторических фактах. В это время года во мне просыпается маленький человек — очень нежный, ранимый, жаждущий солнечных лучей, улыбок и объятий. Школьные годы вот-вот останутся позади, впереди — целая жизнь, которая, по идее, должна сложиться хорошо. Меня воспитывали не двор и дискотеки, а литературные «реки», театральные постановки и черно-белые фильмы. Все, что волнует человека, содержит в себе искусство. Я была слугой двух господ — танца и жизни.

Па-де-де между мной и Славой исполнялось достойно и красиво, пока я случайно не «наступила ему на сердце». Хотя, он этого даже не заметил. Однажды, во время спектакля в Малом театре, в котором мне выпала честь исполнить партию Маши в балете «Щелкунчик», я сбилась с ритма и закружилась в собственном танце, как лист под ветром. На первом ряду я увидела глаза, которые случайно осветил прожектор. В них был разлит океан, а может, горное озеро, или, вообще, отражалось небо, а может, две глыбы нетающего льда? Все дети рождаются с голубыми глазами. Наверное, это цвет чистоты и непорочности, которыq не всем посчастливилось сохранить в душе. Мой самый главный зритель, тот, ради кого я была готова танцевать всю жизнь, смотрел на меня с восхищением. За кулисами, где суета привычна, как тишина в храме, я опять увидела его… с букетом моих любимых тюльпанов. На мгновение мне показалось, что я нахожусь в сономании — стране, где мечты могут жить свободно и легко. Но, когда он приблизился ко мне, я стала слышать собственное дыхание, чувствовать, как бьется в висках пульс. Неужели только благодаря кому-то особо ценному и дорогому можно услышать себя? Он был для меня зеркалом, в котором отразилась моя жизнь, мое счастье. Паша. Он дал мне столько тепла за одну ночь, что им можно было обогреть всю планету. Прикосновение его рук. Единение, произошедшее в этот момент, открыло мне Вселенную. Мне не хотелось расставаться с ним, выходить за дверь, в холодный без него мир. Безумно хотелось стать невидимкой — следовать за ним по пятам. Его плечо было создано для моей головы. И лишь изредка совесть грызла меня изнутри, напоминая о чувствах Славы — его доверии и любви ко мне. Быть может, он любил меня так же сильно, как я Пашу? На следующий же день я приняла решение сказать Славе правду, но Судьба меня опередила…

Слава был серьезен как никогда и с порога заявил мне, что нам надо кое о чем поговорить. Он сообщил, что собирается идти в армию, служить как настоящий мужчина. И я поняла, что как настоящая женщина должна промолчать о своей измене нашим «искусственным» (в данном случае от слова «искусство») чувствам. Повестка явиться в военкомат пришла и к Паше. Об этом я узнала спустя три дня после разговора со Славой. Меня затрясло от волнения, когда Паша сказал, что нам придется расстаться… ненадолго… до его возвращения из армии. Я была готова ждать столько, сколько потребуется. Главное, дождаться…

Так в моей жизни наступил первый антракт. Двое мужчин, которые были мне дороги, оставили меня во власти собственных мыслей. И оба писали письма. Слава на несколько страниц расписывал поэмы о любви и лишь в конце, под грифом «P.S», описывал весь ужас, происходящий на том, мужском поле игры в настоящую перестрелку. Пашка, напротив, размашистым почерком на одной странице помещал армейские истории и явно чувствовал себя героем, желая совершить подвиги. «Мал, да удал» — такой короткой фразой он описывал свой характер. И был, несомненно, прав. Его одно слово «люблю» было всем.

Я доводила себя до обморока, репетируя в балетном зале сутки напролет. Но танец был единственной вакциной, которая вводилась в душу. Я обращалась к зрителям и им, не ведающим ничего о моей жизни, исповедовала свои чувства. Мне хотелось единственным жестом руки передать верность возлюбленному. Мне безумно нравилось играть сильных и волевых молодых женщин, сраженных любовью и бесстрашно вонзающих нож в сердце любимого или врага.

Ожидание стало томлением, а потом перешло в отчаяние. Я чувствовала себя Жизель, которая умирает раньше физической смерти — в тот момент, когда закрывает в отчаянии лицо. Иногда я жила сценой, забывая о себе. А потом словно просыпалась, опустошенная и полностью обессиленная. Я презирала людей за то, что они когда-то придумали войны. Обвиняла судьбу за ее лихие повороты. Ненавидела тех, кто был счастлив.