Москва закулисная-2 : Тайны. Мистика. Любовь - Марина Райкина

А в это самое время Спартак Мишулин в розовой рубашке без пуговиц на животе и в приспущенных штанах произносит слова, близкие сердцу каждого россиянина. И очень убедительно, хотя вид у него еще тот…

— Правительство старается доказать всем, что оно все делает для вашего же блага. Сначала мафия. Потом закон. Потом воруют. Потом… Но предупреждает, что если мы, то есть народ, ничего не понимаем в жизни, чтобы мы не болтались под ногами. Это же не правительство. Это же банда…

Да, прозорлив был Эдуардо де Филиппо. Вот ведь, хоть и итальянец, а как все про нашу жизнь понимал. Если новые власти задумают реанимировать на театре цензуру, неореалисту Эдуардо явно не поздоровится.

В декорациях вполне бытовых под названием «бедный итальянский квартал» Мишулину внимает компания из колоритных персонажей — красавчик (Евгений Графкин), нахальный тип (Михаил Владимиров) и приличный господин в черном костюме с газетой (Анатолий Гузенко). А Мишулин дальше толкает речь, размахивает руками, как истинный итальянец. По всему видно, что ставка делается на более чем актуальный текст и актерскую игру. Реализм же назначен основным стилем постановки, но режиссер явно готовит отрыв от быта — корабль, который в финале не то как мечта, не то как облако, пронесется из кулисы в кулису. Что несколько странновато для режиссера Мокеева, известного своими «завернутыми» спектаклями.

В антракте он скажет, что самый сложный вопрос в «Неаполе» — это ускользнуть от реальности, но в то же время остаться в ней. Он уверяет, что у Аросевой и Мишулина есть качества, необходимые для этого: реализм и парадоксальность.

Пока же весь реализм шит белыми нитками, артисты пробуют технически пристроиться друг к другу при странном невмешательстве постановщика.

— Миша, вы специально не останавливаете артистов?

— Да, специально.

— Вы их боитесь, что ли?

— Нет. Я люблю, чтобы актер существовал на репетиции большими эпизодами, и делаю замечания не там, где произошла ошибка, а там, где она родилась.

— Я не верю в сказки про добрых режиссеров.

— Добрый режиссер — это нонсенс. Я должен давить и все такое, но… Для меня важна ситуация творческого тупика, и пока я актера туда не приведу, с него бессмысленно что-либо требовать. Он должен возмутиться: «Режиссер ты или нет?!» Вот тогда мое давление будет естественно.

Кто-то, как в ловушку, уже забрел в режиссерский тупик и нервничает. А кто-то, например Ольга Аросева, покуривая, разгуливает по Неаполю и ведет свою Амалию к трагическому осознанию человеческой комедии.

Заиграла музыка, обозначив наше возвращение к итальянской жизни. В насущную продуктовую тему наконец вплетается что-то нематериальное — любовь. Ее развивают Ольга Аросева и Евгений Графкин — партнер Амалии по пищевому бизнесу. Тут следует заметить, что Аросева и Графкин нашли друг друга как любовники еще задолго до «Неаполя». Их связь тянется много лет из спектакля в спектакль: в «Босиком по парку» и в «Как пришить старушку» у них любовь по-американски, а здесь — чисто итальянская.

— С таким опытом пора в жизни заводить интрижку, — предполагаю я.

— Мы тогда играть не сможем, — смеется Ольга Аросева. — Я вот что хочу сказать: мы хоть и играем любовь, но у моей героини есть чувство долга — она ждет мужа.

Знаем. Слышали. Возвращается муж, а жена в это время… Нет — этот анекдот не про миллионеров из Неаполя. Вот, например, постельная сцена — эдакий перпендикуляр традиционным представлениям о подобных ситуациях.

Пока еще не доведенная до ума кровать из металлических трубок и с никелированными шариками. Аросева и Графкин — по обе стороны кровати: глаза в глаза и рука в руке под матрасом. Однако эта кровать — не сексодром какой-нибудь, а, как говаривал Гоголь, — поднимай выше: оптовый склад, источник дохода. Во втором акте семейство фантастически разбогатеет. Под металлической сеткой — два центнера кофе, мясо и неизбывные макароны. Среди всего этого изобилия Амалия и красавчик. Сцена стыдливая, но по тексту парадоксальная. Держа руку Амалии в своей, красавчик говорит о харчах и благородно отказывается в ее пользу от барыша. За этим интересным занятием их и застукивает дочь Амалии Мария — Марина Ильина. Эта эффектная красотка из «Сатиры» предстает нелепым и угловатым существом, ходит бочком, бросает многозначительные взгляды и держит выразительные паузы.

— Она вся зажатая и задавлена матерью, — объясняет она больше себе, чем мне, присев на край сцены. — А во втором акте это обернется другой крайностью — забеременеет от американского солдата.

— Тебе-то что легче играть?

— Мне интереснее играть в первом акте, такой роли у меня не было. Я хочу понять: почему и каким образом из этого угловатого существа потом вылезет дракон?

— Всё! Мы пропали! — врывается в комнату сын и сообщает, что вот-вот в дом нагрянут полицейские. Все в ужасе. Немая сцена. И тут Амалия, как фельдмаршал Кутузов, принимает единственно верное решение — разыграть в доме похороны мужа. Несколько рук поднимают Мишулина, другие руки стаскивают с него брюки, пиджак. Напяливают серый саван, который в свою очередь снимают с Марии.

— Что же это? — глупо таращится Спартак.

— Помолчите, папа. У нас горе, — отвечает сын, и папу деловито укладывают на кровать, где какие-то женщины в черном укрывают его покрывалом и украшают искусственными цветами. Белый букетик скорбно ложится аккурат на причинное место. Такие шуточки с «покойниками» в «Сатире» завсегда уважали. Здесь вспоминают, что в спектакле «Самоубийца» Анатолий Папанов, лежа в бутафорском гробу, любил развлекаться тем, что держал гвоздичку на этом месте и то опускал, то поднимал ее. Всеобщему удовольствию не было предела.

Однако приготовления к похоронам в «Неаполе» — как марш-бросок с полной выкладкой каждого участника. Режиссер просит еще раз повторить, как один несет, другой подает, третий подхватывает, и вот свеженький покойничек на коечке и готов прикрыть собственным телом контрабандный харч.

На все про все ушло чуть больше трех минут.

— Долго, — говорит Мокеев. — Сегодня мы технически пристраивали сцену. А так, я думаю, на минуту быстрее надо хоронить.

Философский смысл этих действий не обсуждается. Само собой разумеется, что Аросева в паре с Мишулиным гарантируют класс.

Ну и дела в «Сатире»: начинают макаронами, заканчивают похоронами.

Звезда из другой галактики

Нет, что бы мне ни говорили, а звезды бывают разные. Наглые и скромные, расслабленные и закомплексованные, закрытые и эксгибиционисты. Но одна среди них, как белая ворона, не подходит ни под одно определение, не соответствует ни одному правилу. В ее исключительности, вполне возможно, и заключен секрет звездности. Инна Чурикова. От количества обрушившихся на нее в последние годы доказательств материального признания — всевозможные призы и премии — она почему-то не стала уверенней в себе и не рассекает по театральным коридорам с видом матронши, разукрашенной блестками и перьями. Потому что она

ЗВЕЗДА ИЗ ДРУГОЙ ГАЛАКТИКИ

Командирство отменяется — Подарок от президента — В любви, как в огне, брода нет

— Я хочу сказать о раздвоении своих чувств: с одной стороны, вы бесспорная звезда. С другой — совсем не звезда по жизни.

— Нет, не звезда. А ты мне объясни, что такое звезда? Как себя звезды ведут? Ты мне скажи.

(Через полчаса она получит наглядный ответ.)

— Вот несколько видовых признаков отряда звездунов. Во-первых, тусуются.

— Это я не люблю: время терять только. Я была на нескольких тусовках — там у всех белые глаза, все ищут бутерброд, как-то невнятно друг с другом разговаривают. Слишком много людей, дышать нечем. А чтобы встретиться с человеком, с ним же надо пообщаться так, чтобы потом вспоминать об этом. Почему мы в гости собираемся друг к другу? Чтобы думать потом о людях, а не только приятно провести вечер.

— Во-вторых, эти самые звезды одеваются у модных модельеров, даже если они им не нравятся.

— Вот я с Валей Юдашкиным познакомилась, и он мне очень понравился. Он модный? А мне кажется, он очень хороший человек, естественный, демократичный.

— А еще общаются только с модными людьми…

— Например, с тобой? Сейчас скажу — нет, мне не хочется общаться с модными людьми, чтобы быть звездой. У меня есть люди, которых я люблю. Во-первых, мои родные — замечательные люди. Я люблю родственников Глеба, которые живут в Свердловске: тетю Паничку, тетю Зишу, они такие талантливые женщины. С артистами общаюсь, конечно. Колечку люблю (Колечка — Николай Петрович Караченцов. — М.Р.).

— Но самое главное, можно сказать, отличительное качество звезды истеричность, склонность к публичным скандалам. Чтобы все поняли, что не кто-нибудь, а звезда идет по коридору.