Москва закулисная-2 : Тайны. Мистика. Любовь - Марина Райкина

Испорченный артист — В Одессе детей насилуют едой — Искусство ладить с начальством — Однолюб навсегда — Одессизм от Ромы

— У вас богатая трудовая биография: обувная фабрика, фабрика швейных машинок. А почему вы сразу не пошли в артисты?

— В Одессе было театральное училище на уровне Института. Меня не приняли. Мне сказали: «Вы уже готовый артист. Испорченный». Так я поступал шесть раз. В пятый я почти поступил — в цирковое училище на эстрадное отделение в Москве. И вроде бы уже был зачислен. А потом выяснилось, что двоих человек надо было сократить. Отчислили меня и Каплана. Они нашли две фамилии — Каплана и мою Кац. По паспорту и документам я Кац.

И это было не только со мной. Моя сестра закончила Институт культуры. Она не могла устроиться на работу. Ей говорили: «Евреев не берем».

— А когда вы взяли сценический псевдоним?

— А сразу, как к Райкину пришел. Райкин тоже все это понимал. Он говорил: «У тебя фамилия не сценическая — Кац — три буквы, не запомнят». У меня брат был Кац, он сейчас в Америке, фокусник. Он выступал как Карц. А я продлил Карцев. Может, потом кто-нибудь сделает себя Карценишвили.

— Из-за проблем «пятого пункта» анкеты вам не хотелось отъехать?

— Сложный вопрос. Я лично уезжать не хотел. Я понимаю, что работать надо здесь: из наших никто там не пробился. Но дело еще и в детях. Хорошо, что у меня жена русская и дети записаны на ее фамилию.

— Вы так решили — дать фамилию жены, потому что собака бита?

— Во-первых, потому что бита. У нас так все евреи поступают, кто женат на русских. Во-вторых, антисемитизм — порождение не советской системы. Ведь и в России была черта оседлости. Вот такой народ евреи, такая судьба. Один грузин тост говорил: «Я хочу выпить за вашу нацию, которая дала миру Христа и Жванецкого».

Одессизм № 1 (воспоминания об Одессе. — М.Р.)

Исполняется с одесским темпераментом, мимикой и интонациями

Одесса помешана на футболе. Она сходит с ума. Я могу рассказывать об этом часами. Я сидел как-то на футбольном матче. Там есть две трибуны, где сидят главные фанаты — тридцать восьмая и вторая. Я сидел на второй трибуне, а рядом пацан, моложе меня (мне было тогда лет шестнадцать, а ему — двенадцать). И вот он увидел на противоположной скамье стадиона своего друга, который ходил и искал себе место. Так он ему через весь стадион кричал: «Придурок, иди сюда, у меня есть место. Придурок!» Полматча он орал, его чуть не убили. А он свое: «Придурок, где ты, иди сюда, здесь есть место». Он посинел, он уже не мог кричать. Он не смотрел матч. Он только хотел своему товарищу дать место. Вот так в Одессе могут стоять и кричать «Коля» целый день. Стоять и кричать с разными интонациями «Ко-ля, выйди». Все дело в интонации.

— А лично вы всегда согласны с автором, которого читаете со сцены?

— Не согласен часто по поводу концовок. Я Мише говорю: «Нету финала». А он мне — «Иди отсюда». Я ему всегда уступаю. Он чуть постарше и на девяносто процентов бывает прав.

— А согласны, например, с такой фразой: «У нас многое изменилось, хотя ничего не произошло»?

— Конечно согласен, хотя у Миши есть другая замечательная фраза: «История России — борьба невежества с несправедливостью». Это лучше, чем «народ заслуживает то правительство, которое он имеет». А ту фразу, о которой вы говорите, я переделал: «Хотя многое изменилось, но ничего не произошло». И если материально действительно стало лучше, то морально — хуже. Никто не знает, чем это кончится. И я не знаю.

— Если честно, если бы не было Жванецкого — были бы вы?

— Был бы. На уровне наших эстрадных артистов, может быть, чуть лучше. Автор определяет лицо любого артиста, театра.

— Жванецкий, который сам сейчас много читает, он конкурент вам?

— Он мне сказал: «О, ты мой конкурент». Полушутя сказал. Для меня это смешно. Какой конкурент? Какая страна у нас, сколько городов, работай — не хочу.

Одессизм № 2 (исполняется как «О» № 1)

В Одессе детей насилуют едой. Худой ребенок — значит больной. И вообще к детям особое отношение. Я как-то пошел в магазин и вот вижу: в углу парадного стоит пара и стоит ребенок. Худой и страшный. Папа зажал его в углу и говорит: «Гриша, у тебя три яблока. Ты съел одно. Сколько у тебя осталось?» Гриша мужественно думает. Отец его бац по голове. Гриша плачет — а-а-а. Я ушел в магазин, где-то полтора часа ходил. Возвращаюсь: Гриша уже сидит на полу, папа возле него. «Ты съел два яблока, сколько у тебя осталось?» Я ушел. Он продолжал мучить его в подъезде. Я вышел, вынес ему яблоко.

— В Одессе, даже если там свирепствовала холера, все воспринималось с юмором.

— А если девушка уходит от парня, это тоже смешно в Одессе?

— Какой юмор — жуткие идут разборки, драки. Не девушек бьют, а соперников. Там нет такого разговора джентльменского. Там сразу бьют и все.

— Вы тоже так поступали?

— Из-за своей жены? Бывало. Одесситы очень вспыльчивы. Они медлительны, они могут какое-то время терпеть. И даже если девушку пригласили на танец, скажут: «Ладно». А если уж прижал или поцеловал руку, то… А потом ей попадает дома, конечно, потому что она была поводом драки. Как моя мама говорила: «Никогда никого не надо ни в чем винить, только себя. Если тебя ударили — ты виноват, если тебя оскорбили — ты не ходи туда».

— Говорят, у вас очень красивая жена. Это значит, что у вас была напряженная жизнь?

— Была напряженная, да. Это честно говорю. Жена не то что красивая, обаятельная. Есть шарм. Конечно, бывали случаи, когда я бесился (сейчас не так, как раньше). Чуть что, я сразу в драку лез. Камнем, кирпичом по голове все, что под рукой. Ну я был маленький всегда, легкий, очень спортивный. И даже, если я видел, что противник сильнее, я мог вжарить и убежать.

Одессизм № 3 (чуть меньше темперамента, мимика и интонации те же)

У нас в доме культуры была уборщица. Однажды после моего выступления она подошла и сказала: «Роман, вы очень хороший артист. Но вы слишком пересаливаете лицом». Вы поняли это? Так могут сказать только в Одессе. А другая работала в филармонии. Ей было 100 лет или около того. Она любила говорить: «Я умру на контроле». Она рвала трояки и пятерки, которые ей совали в руки вместо билетов.

— Знаете, Роман, мне кажется, что вы себя чувствуете чужаком в Москве.

— Нет. В Москве я привык. Мы же ведь с Райкиным в Москве с шестьдесят второго года околачивались. Мы в Москву переехали ради работы. Потому что в Одессе не хватало публики. Там каждый спектакль шел два-три года. Два месяца мы играли в Одессе, два месяца отпуск и восемь месяцев мотались по стране. И в Москву мы переехали, чтобы не мотаться.

Я и сейчас не москвич. Живу так же, как жил в Одессе. Я не суечусь, не бегаю на все концерты, не бегаю на презентации, не хочу выступать в Елисеевском магазине, в ГУМе. Сейчас вот приглашали на мясокомбинате выступить. Не хочу я еще пока… Ничего страшного в этом нет (кто хочет — тот идет), но в принципе мне больше нравится, когда зрители приходят на спектакль, «нормально одемшись и посмотремшись в зеркало». Так что на мясокомбинате пока еще не был. Но, может, к этому приду, потому что в этих местах прилично платят либо дают питанием.

То же самое касается наших отношений с начальством. За всю нашу жизнь мы раза два-три выступали в правительственных концертах. Чисто принудительно. А так каждый раз отлынивали, потому что…

— А на дачи ездили, в банях выступали?

— На дачах — нет. В санаторий «Барвиха» один раз ездили. Нас привезли спецрейсом из Одессы. Я помню, мы играли миниатюру «Авас» в гробовой тишине.

Еще пару раз выступали где-то, но вообще, в принципе, у нас с Витей было кредо: мы держали на расстоянии наше начальство и никогда не ручкались с ним. И сейчас так живем. То есть я могу быть знаком, скажем, с Лужковым, здороваться с ним, но чтобы дружить, играть в теннис…

— А что такое, Лужков — плохой мужик? На балалайке вот играет.

— Хороший, но дружить с ним не хочу.

— Чтобы за шута не держал?

— Да. И потом — они начинают предлагать выступать в бане, в предвыборной кампании, где, может быть, мне не хочется выступать. Но я, поскольку с ним дружу и он, в свою очередь, дал мне квартиру или машину, то я должен как-то ему отплатить. Это сейчас многие делают, огромное количество артистов в банях выступали.

— А вы всегда были такой смелый? В банях не выступал, с начальством не ручкался.

— В банях не играли, а в рестораны мы приглашали людей, кормили, поили, чтобы они нам помогали с квартирами. Вот у Мишки на этот счет есть миниатюра, где младший научный сотрудник пригласил большого человека в ресторан, чтобы тот подписал бумажку на прописку его тещи. Витька блестяще играл. Он сам когда-то был крупным начальником.

Одессизм № 4 (По темпераменту — как все предыдущие одессизмы)

В Одессе на пляж собираются очень долго. В субботу все смотрят на небо: «Ага, звезда». Начинают жарить, шкварить вечером. Готовят как на свадьбу: холодец, рыбу, синенькие, салат «Оливье», селедку, водку, пиво берут. На следующий день к двум часам дня, когда уже жара неимоверная или когда ливень дикий, они отправляются на пляж. Потом они приходят на пляж, раскладывают огромные простыни, тут же вынимают еду и начинают жутко жрать. Они могут сидеть до восьми вечера и ни разу не искупаться. И вот маленький мальчик Гриша. Он еще не успел подойти к воде, ему уже кричат: «Выйди из воды, выйди из воды. Паразит, у тебя ноги синие. Я тебе перебью все ноги, если еще в воду войдешь, сиди здесь, загорай». Крик, плач: «Я хочу купаться». «Сядь, сиди, пойдешь по моей команде». Бац-бац. «Ну ладно, иди, чтоб ты сгорел». Идет купаться. «Выйди из воды, я что тебе сказал». Начинается дикий скандал. Потом они собираются, идут домой. И Грише говорят: «Вот в следующее воскресенье пойдем на море, будешь купаться…»