Золотая лихорадка - Ю Мири

Подросток вскочил на кровати, прижался спиной к стене и в позе принявшего пас баскетболиста пальцами обеих рук вцепился в собственную голову. Страх и темнота рука об руку приближались к нему. Темноты как таковой он не боялся. Страхи, а также желания — это когда человеком овладевает нечто несуществующее. Подросток предпочитал, чтобы его преследовали страхи, а не желания. Желания — это болезнь, дозволенная лишь взрослым. С тех пор как подросток стал понимать речь, он был уверен в том, что должна случиться какая-то катастрофа, и заряжал себя самыми различными страхами: автомобильная авария, самоубийство, сумасшествие, похищение, вирусы… Для того чтобы победить страхи, не оставалось ничего иного, как повзрослеть, или даже не так: взрослым он станет тогда, когда одолеет страх. Но это когда ещё наступит, а пока, в ожидании этого, остаётся только проводить время в хождениях из дому в школу и обратно. Подросток надеялся, что когда-нибудь страх вылезет наружу, точно мясо из-под содранной кожи, и тогда он вырвет его и выкинет прочь — выкинет свой обнажившийся страх. Но этот момент всё откладывался, и страхи отбрасывали свою тень у подростка внутри. Лишь гневу под силу одолеть страх, поэтому подросток ожидал того дня, когда гнев и страх схлестнутся, однако для него уже стало привычным тревожное опасение, что ожидаемый момент может так и не наступить. Подросток ждал, когда ноздри наполнит запах страха. Запах собачьей крови уже растаял. Захотелось закурить, и он дотянулся рукой до стола, но ухватил лежавшие рядом с сигаретами леденцы от горла и отправил их в рот. Слушая рассказы Рэйдзи и остальных об исправительной школе и колонии, он думал: а чем тот мир отличается от его собственного? Если и есть отличия, то они лишь в степени ограничения свободы. Если свобода вволю играть в компьютерные игры, делать покупки в круглосуточном универсаме, курить и пить представляет какую-то ценность, то почему же он лежит на кровати, уставившись в темноту, почему ощущение несвободы, словно гипс, сковывает всё его тело, почему под лампами дневного света в магазине он чувствует себя как в тюремном карцере, который видел в одном фильме? Рэйдзи с дружками не замечают страха, который точит свои клыки среди такой свободы.

На Кёко он разозлился из-за того, что она безответственно рассуждала про брата. Она, видите ли, говорит, что его игру должны слушать другие люди. Если это делается, чтобы доставить радость брату, так надо будет каждый день звать людей. Ведь у него появится желание, чтобы кто-то слушал его музыку, и ему придётся с этим жить. Невозможно было поверить, что Кёко такая чёрствая и не понимает, как жестоко внушать желания его брату. Истинная природа страхов, которыми одержим брат, в том, что он не может один свободно передвигаться, не может жить самостоятельно. Вернее сказать, это не страхи, а страдания, оттого что он не может выйти на волю, но, если его выпустить, страдания прекратятся. Брат стал страдать оттого, что узнал про существование мира за воротами дома. Поэтому нельзя открывать ему радость игры на пианино для людей — как Кёко этого не понимает? Счастье ещё, что брат не может почувствовать страх по-настоящему. Но что, если и сам он, со своей злостью, так и не дотягивающей до точки кипения, лишь досаждает окружающим? Вот смеху-то, если долгожданный час уже настал, а он этого просто не заметил… Хватит уже ждать, он распалит свой гнев, и тогда, может быть, страхи явят своё истинное лицо… Подросток схватил со стола зеркальце, улёгся в кровать и стал рассматривать своё лицо. Линии носа и рта нечёткие, расплывающиеся, словно снимки взрослого и ребёнка проявлены с наложением один на другой, — подросток попробовал сжать челюсти и поднять брови.

Послышался звук открывающихся ворот, шуршание шин приближающегося автомобиля, шум мотора — подросток вскочил с постели и включил свет. Стащил с себя промокшую от пота футболку, вынул из комода свежую рубашку и, на ходу просовывая руки в рукава, сбежал вниз по лестнице.

Хидэтомо поднял глаза на стоящего столбом в прихожей подростка, поджал губы, сощурился и, стараясь не встречаться с сыном взглядом, принялся шумно стаскивать ботинки.

Подросток прочёл в глазах отца ужас перед убийцей доберманов и ощутил, как к низу живота побежала похожая на зуд волна наслаждения.

— Что смешного? — Плечи отца резко качнулись в сторону, с первого взгляда было ясно, что он пьян.

Только тут подросток заметил, что его губы, оказывается, расползлись в ухмылке.

— Да я ничего… — Он опустился на колени, взял в руки отцовские ботинки и с лёгким сердцем поставил их носками к двери, как отец научил в раннем детстве: почти параллельно, но всё же чуть-чуть под углом.

— Выпить принеси… — бросил Хидэтомо и пошёл вниз по лестнице в подполье.

Подросток приготовил на кухне всё, что нужно для виски с водой, и понёс вниз. Когда он зашёл в подпольную комнату, Хидэтомо уже погрузился на софу, положив обе ноги на стол, и курил сигарету. Подросток ловко разбавил виски и поставил низкий широкий стакан на подставку.

— Михо вернулась? — спросил отец, не глядя на подростка, и поднёс ко рту стакан.

— Похоже, что ещё нет.

Хидэтомо хмыкнул, залил в рот виски и, собираясь достать сигарету, выронил несколько штук. Не обращая на это внимания, он большим и указательным пальцем зацепил одну и зажал губами.

— Который час?

Подросток опустил глаза на свой «Ролекс»:

— Десять часов сорок семь минут.

Как и когда он потратил столько времени? Ведь, когда ушла Кёко, было ещё светло, часов пять или шесть.

— Она уже год как в школу не ходит. Ну, она хоть в старшей средней школе, это ещё ладно. Но ты-то не получил и обязательного среднего образования, ваш классный Симада каждый день мне звонит. Можешь лежать целыми днями в медкабинете, а в школу чтоб ходил!

Подросток не собирался обсуждать с отцом свои школьные проблемы. Пока частная школа Хосэй не гонит его в обычную муниципальную среднюю школу, он будет поступать так, как и прежде: ходить на уроки, только если будет настроение. Прежде чем в Хосэй примут окончательное решение, они наверняка обсудят это с отцом, а до этого у него есть месяц или два. Когда придёт время, и школа, и отец, и он сам выберут приемлемое для каждой стороны решение. А до этого момента всем трём сторонам остаётся только как-то сосуществовать. Родители и школа в любом случае обязаны заставить ребёнка учиться, но ребёнок уже не признаёт своей обязанности ходить в школу. Авторитетом для подростка был дед, который и в начальную-то школу почти не ходил, а работал, и это он создал фундамент для «Вегаса». Подросток тоже хотел работать, как дед. Раз уж ему всё равно придётся унаследовать «Вегас», что плохого, если он прямо сейчас начнёт работать? И если на него взвалили обязанность до пятнадцати лет посещать школу, то пусть уж объяснят, чтобы и он понял, зачем это надо.

На это требование подростка классный Симада ответил: «Слабый это пункт, вот что! Сам министр просвещения не ответит. Вероятно, я должен тебе сказать, что тебе надо стать настоящим человеком, вот что… Ты на больное место жмёшь, вот что! Существует закон о базовом образовании, он основывается на Конституции, так что предписано законом — и ничего тут не поделать. Вот оно что!»

Эти «вот что», которыми Симада заканчивал каждую Фразу, лишь звоном оседали в ушах.

Подросток не знал, что, придя в учительскую, Симада снял с полки «Закон о школьном образовании» и, выбрав из него главу третью, статью тридцать шестую, прочёл про задачи среднего образования, после чего пробормотал: «Уж наша школа этот закон точно нарушает».

— Ты удивишься, если узнаешь, чем занимается твоя сестра, которая не ходит в школу. Не понимаю, чего вам не хватает. Я же не требую хороших оценок ни у Михо, ни от тебя. Уж я-то лучше всех представляю, на что вы способны. Говорю только, чтобы ты ходил в школу. И то не каждый день, а ровно столько, сколько необходимо, чтобы зачли. Кадзуки, про себя ты и сам не знаешь, ладно, но почему Михо не ходит в школу? А? Объясни, пожалуйста, папе.

Подросток опустил голову. Кажется, он впервые видел отца таким растерянным и уязвлённым. Неужели этот мужчина, как все обычные люди, может порой чувствовать тревогу или неуверенность?

— Раза три или четыре в неделю ходи в школу, а захочется развлечься — развлекайся как только душе угодно. Папа так считает: покуда ты не доставляешь хлопот полиции, делай что хочешь. А если женщина тебе нужна, Кадзуки, я тебе всегда их куплю, понял меня? Папа для тебя любую уговорит, даже такую раскрасавицу, до которой и моделям далеко, очень даже просто… Скажи, Кадзуки, ты знаешь другого человека с таким характером, как у папы? Есть ли ещё такие отцы?

Подросток молча потряс головой. Он выжидал момент, когда можно будет сказать про четыреста тысяч иен. Раньше у него ни разу не спросили, на что тратятся деньги, но в этот раз сумма уж очень велика.